На это староста мог дать только один ответ. Он знал закон, непреложный для каждого гонца, Закон этот запечатлен на одном конце доски, где собратья поставили знак своей кровью. Он знал, как обойдутся с тем, кто задержит штафет и не передаст его дальше, знал, как покарают этого человека.
Утренняя звезда возникла перед Йоном Стонге, и стал он теперь ее гонцом. Староста пробормотал ответ, которого дожидался ночной гость:
— Штафет принимаю! — И, кивнув головой крестьянину из Крокешё, он подтвердил: — Нынче же ночью — в Виссефьерду, в Сёдермёре! Сам или пошлю другого вместо себя!
Гонец удовлетворенно кивнул и исчез из деревни так же тихо и незаметно, как явился.
Йон Стонге стоял, держа в руке доску, штафет со знаком утренней звезды. Он принял весть от собратьев, разделяющих с ним гнет. Руки собратьев вырезали знаки на этой доске, ее везли день за днем, ночь за ночью, мчали милю за милей, передавали из рук в руки. Штафет держали и несли множество рук, они касались его и оставили на нем свои следы. Штафет прошел через длинную цепь натруженных мужицких рук, что сами не могли добыть себе свободу и теперь ищут поддержки друг у друга. Сотни рук протянуты к Йону Стонге, это руки собратьев, тысячи живых рук. Теперь наступил его черед присоединиться к цепи.
Поздним вечером Йон из Брендеболя стоял у ворот своей усадьбы, оглядываясь вокруг.
Ибо в руках у него был не королевский штафет. То был запретный, недозволенный штафет, который может навлечь погибель на гонца. Его нужно передавать с опаской. Этой же ночью надо увезти его прочь из деревни. Наутро односельчане узнают весть, но нынче же ночью его надо отвезти в Виссефьерду. Он не смеет оставить на ночь доску со знаком утренней звезды. Господские холопы живут в деревне, и за каждым углом может подслушать доносчик. Оглядевшись, староста сунул штафет под армяк. В штафете было добрых три четверти, но он уместился под одеждой. Йон Стонге спрятал кровавую доску у себя на груди, поближе к телу. Он должен, как это делали все до него, повиноваться наказу: «Скачи! Скачи! Нынче же в ночь!»
Кобыла старосты припадает на заднюю ногу, и ей не свезти седока в такую даль, до самой Виссефьерды. Но он пойдет к Класу Бокку и попросит его поехать со штафетом нынче в ночь. А может, сходить к Симону Эббессону? Или к Матсу Эллингу? Ему никого не хотелось бы просить; всего лучше поехать самому, самому стать гонцом, да вот лошадь у него охромела на заднюю ногу. А дело это спешное, и скакать надо на таком коне, у которого все ноги целы. У оружейника Бокка добрый конь, и он наверняка не откажется отвезти штафет. Ведь и для них будет лучше, если штафет пойдет дальше, в Виссефьерду. То, что не по плечу двенадцати крестьянам Брендеболя, может оказаться по плечу двенадцати тысячам крестьян Вэренда и Мере.
Йон Стонге пошел к Класу Бокку; его путь лежал мимо Сведьегорда. Тут он заметил Ларса Борре, что сидел на скамье в пчельнике и отдыхал, наслаждаясь теплым вечером. Староста остановился и хотел было тихонько повернуть обратно, но фохт уже увидел его и поманил к себе.
Йон Стонге молча приблизился к фохту. Левую руку он прижимал к груди.
— Видел ли ты нынче вечером двух ратников на дороге, когда шел из имения?
— Нет, — ответил староста. Когда он шел вместе с другими крестьянами с барщины, встретился ему бродячий швец Свен, и больше никого не было на дороге.
Борре сидел с непокрытой головой; он почесывал темя и отгонял от лица мошкару.
— Объявлен розыск двух беглых ратников. Они затеяли свару на постоялом дворе в Бидалите.
Йон Стонге ничего об этом не слышал. А фохту было известно, что на постоялом дворе два вдрызг пьяных ратника нанесли оскорбление проезжему дворянину, и теперь этих скотов разыскивает ленсман Оке Йертссон из Хеллашё. В бегах были сотни ратников, и староста подивился, с чего это ленсман разыскивает именно этих двух. До сих пор королевский фохт позволял бродягам шататься по дорогам, так как на то была воля властей — не преследовать их, покуда среди крестьян царят беспорядки, — ведь шпаги и мушкеты могли одинаково служить что крестьянам, что короне.
Фохт испытующе посмотрел на Йона из Брендеболя. Тот собрался было продолжать свой путь, но фохт вдруг наклонился к нему:
— Говорят, штафет объявился в округе.
Старосту точно обдало ледяной струей. Ноги у него ослабли, он весь обмяк и не в силах был сдвинуться с места. Отощавший комар впился ему в левое веко, и, поднеся руку к глазам, чтобы согнать ненавистную тварь, Йон Стонге словно невзначай прикрыл ладонью половину лица.
— А про что весть? — спросил он.
— Этот штафет не от уездного судьи и не от сыскного: это крамольный штафет!
Йон Стонге сказал, что ничего не слышал о таком штафете. Но фохту было известно, что те два ратника на постоялом дворе хватили лишку и распустили языки. Во время свары с дворянином они похвалялись штафетом, пущенным по деревням. Дворянин немедля дал знать об этом ленсману в Хеллашё, и потому ныне объявлен розыск этих двух ратников. Они намекали, что штафет уже дошел до здешних мест. Штафет этот подстрекает крестьян к бунту и призывает убивать своих помещиков и господ. Видно было, что староста Брендеболя до смерти напуган вестью о бунтах и убийствах. Он прижал левую руку к груди, точно хотел унять стук сердца.
Так вот, из-за этих болтливых ратников, продолжал Ларс Борре, стало известно, что штафет объявился в Альгутсбуде, и теперь его ищут день и ночь. Ленсман Йертссон и его люди стерегут на дорогах всех проезжих. Никому не дозволяется ехать дальше, покуда путник не доложит, за каким делом едет, и не даст себя обыскать с ног до головы. Если штафет находится в Альгутсбуде, то он окружен. Гонцу отсюда живым не выбраться.
— Скоро штафет будет у нас в руках! Это уж как пить дать!
Видно было, что фохт совершенно уверен в этом, и староста не собирался разуверять его. До сих пор фохт говорил вполне миролюбиво, но вдруг в голосе его зазвучала угроза:
— А ведомо ли тебе, чем поплатится всякий, кто передаст дальше крамольный штафет?
— Ведомо, — ответил староста.
— Головой поплатится! — Фохт впился взглядом о лицо старосты.
— Слава богу, у нас про этакий штафет не слыхать, — тихо сказал староста.
— Но он может объявиться! Что, ежели он объявится? Что тогда станут делать крестьяне?
Йон из Брендеболя искоса глянул на свой армяк, который оттопыривался немного с левой стороны груди, точно у старосты вспухло сердце. Он чуть приподнял правое плечо, чтобы армяк одинаково оттопыривался с обеих сторон.
Фохт уже убедился, что Йон из Брендеболя — крестьянин рассудительный и покладистый, человек миролюбивый и увещаниям поддается. Он хочет добром уладить распри, чтобы вся деревня жила в мире и и тиши. Так что с ним можно обойтись по-хорошему. Подстрекатели, которые сговорились и послали штафет, говорит ему поэтому фохт, не подумали, сколько горя да беды может выйти из этого. Не понимают они, что сами себе готовят кровавую баню. Они всякий раз забывают, сколь горестно кончаются для них смуты. Что вышло у крестьян из Мёре при короле Густаве-Адольфе Великом? А ведь тогда и ратники были заодно с ними! Бунт затеяли с вилами да топорами! Одного отряда рейтаров хватило, чтобы разогнать всю эту свору. А чем кончился тогда мятеж?[29] Крестьян, которые упорствовали до последнего, заперли в сарае и сожгли. А зачинщиков и гонцов, что везли штафет, прежде чем отрубить им головы, пытали и колесовали. Главарю их в смертный час надели на голову железную корону, словно королю, только корону ту сперва накалили докрасна на огне. У злодея спалило всю кожу на голове, да делать нечего — пришлось ему носить корону и быть королем мятежных холопов.
После того как смутьяны были умерщвлены, отрубленные их головы посадили на колья изгородей вдоль проезжих дорог в назидание и для острастки остальным. Не худо было проезжающим крестьянам из Мёре полюбоваться на эти головы. Они торчали на кольях, покуда от них не остались одни обглоданные, голые черепа. И белели эти черепа мужицкие на жердях, точно белые голуби на ветках. Вот уж, верно, была пожива воронам в тех краях!
Только с той поры крестьяне в Мёре присмирели и стали покорными, словно только что окольцованные свиньи, что не могут рыть землю пораненным рылом.
— И такая награда ждет всякого, кто станет передавать крамольный штафет!
Йон Стонге стоял, слушал и крутил головой во все стороны, точно чувствовал уже, что удавка захлестнулась у него на шее. Он был из тех, кого создатель наделил даром воображения, подчас мучительного, и этим даром он пользовался весьма усердно.
— Ну, где уж крестьянам со своим жалким оружием одолеть господ! — продолжал Борре. — Пошлют против них из Кальмара ратников с мушкетами и пиками, и те переколют их, точно свиней. Убитые кучами будут валяться и плавать в собственной крови. Так неужто же они станут губить свою жизнь ради смутьянов? Неужто им хочется, чтобы их вдовы и сироты плакали по ним горючими слезами? Или им опять захотелось кровавой бани?
