После обеда Товмарза предложил Исмаалу:
– Ты передохни, я сделаю пару кругов.
– Ни к чему это. Я не устал, – попробовал из вежливости отказаться Исмаал, хотя не прочь был немного подремать после обеда в тени шалаша.
– Кости размять хочется, – сказал Товмарза.
– Ну, если так… – Исмаал пожал плечами и пошел к шалашу.
Товмарза въехал в борозду и крикнул во всю мощь своего зычного голоса:
– Нно, тройка!
Хасан впервые слышал слово «тройка». Будь на месте Товмарзы другой человек, Хасан спросил бы, что оно значит. Исмаал, к примеру… Хасан благодаря ему знает уже несколько русских слов. Но спрашивать у Товмарзы? Нет уж, этому не бывать, пусть даже ему дали бы половину той самой золотой звезды из Рашидовой сказки…
Хасан шел молча, боясь и невзначай оглянуться, чтобы не увидеть ненавистного насмешника.
Товмарза от избытка нерастраченных сил шагал, как солдат на смотру. Еще бы, ведь не с утра же пашет! Поначалу да в охотку любая работа кажется легкой.
Но скоро ему пришлось поубавить шаг. Кони шли медленно. Он подгонял их и кричал Хасану:
Ты что там, уснул? А ну, поддай жару…Хасан зло покосился на него:
– Они устали, не пойдут быстрее.
– Устали, говоришь? Отчего бы это? Люди за день управляются с десятиной. А вы вон сколько с ней ковыряетесь. Не разговаривай. Подгоняй давай!
Хасан готов был от злости бросить вожжи и уйти прочь, но терпел через силу, надеялся, что вот-вот придет Исмаал.
Товмарза махал лопаточкой для прочистки плуга и кричал неизвестно кому: то ли лошадям, то ли Исмаалу с Хасаном:
– Я покажу вам, как надо пахать!
Изредка глаз Хасана выхватывал вдали Гойберда и Рашида. Еще вчера он жалел их и даже с некоторым превосходством смотрел на то, как они сеют. Сейчас Хасан завидовал соседям. По крайней мере, никто на них не кричит, не торопит. Работают себе спокойно и горя не знают.
Мерин Хасана вдруг встал как вкопанный.
– Где там Исмаал? Он ведь утверждал, что эта лошадь не хуже других, – ехидно ухмыльнулся Товмарза, – спорил со мной. Я с первого взгляда понял, что от такой клячи толку не будет. А ну, посмотрим, на что она способна! Нно!
Мерин напрягся изо всех сил и с трудом стронулся с места. Хасан хотел в конце борозды дать лошадям передохнуть. Но расстояние между вспаханными полосами стало уже, таким узким, что, едва повернув, кони опять вошли в борозду.
Наконец вышел Исмаал и, стоя у шалаша, потянулся. Хасан обрадовался. Исмаал подойдет, увидит, что мерин едва передвигается, обязательно даст ему отдохнуть. Исмаал жалеет животных, не то что этот живодер…
Но мерин не дождался Исмаала. Сделав несколько шагов в новой борозде, он упал на ноги и уткнулся мордой в землю.
– Вот тебе и удалой конь! – хихикнул Товмарза. – Нно! Вставай!
Но мерин не поднялся. Хасан бросил вожжи, подошел к коню и потянул его к себе. Мерин оскалился, сделал отчаянное усилие, приподнялся на одну ногу и снова завалился, теперь уже на бок. Он словно улыбался, обнажив при этом свои сточившиеся от времени зубы. Хасан оцепенел, глядя в остановившиеся помутневшие зрачки коня.
– Пускай полежит. Отдохнет, сам встанет, – смилостивился наконец Товмарза. Но, подойдя поближе, покачал головой и махнул рукой. – Пожалуй, больше и не встанет. Я же говорил, он для пахоты не годится.
– Был бы годен, если бы ты не замучил его, не загнал.
– Ха! Я же еще и виноват? Ты смотри у меня…
– Что ты грозишь? Кто тебя боится!
– А вот поговори! Вмиг поверну твою голову задом наперед.
– Смотри, как бы твою не повернули! – крикнул Хасан.
– Ты замолчишь или нет, ублюдок! – двинулся Товмарза на Хасана.
Хасан подбежал к плугу, рывком выхватил лопаточку и, обернувшись к Товмарзе, процедил сквозь зубы:
– Подойди, если ты мужчина!
Товмарза прилип к месту. Кто знает, хоть и мальчишка, а вгорячах – откуда силы возьмутся – может и ударить.
Брови и усы у Товмарзы были такими рыжими, что Хасану от напряжения все лицо недруга казалось полыхающим пламенем.
– Брось лопатку, не дури, – примирительным тоном произнес Товмарза.
И тут Хасан вдруг услыхал:
– Что с лошадью? – Это подошел Исмаал.
– Он убил ее! – показывая на Товмарзу, крикнул Хасан. – Загнал, не дал отдохнуть.
– Может, по-твоему, я сам должен был впрячься вместо нее? – буркнул Товмарза.
Исмаал стоял и молча смотрел на околевшую лошадь: что сказать, что сделать? В семью Беки пришло новое горе. Без коня им теперь и вовсе будет трудно. Кто-кто, а Исмаал это знал.
Подошел Сями. Он присел на корточки рядом с мерином и все пытался прикрыть ему пасть, отвесив при этом свою губу чуть ли не до самого подбородка.
– Я же говорил, что на этой лошади нельзя пахать! И зачем только связался с вами, – ныл Товмарза.
Исмаал все молчал. Он с укоризной и даже с презрением смотрел на Товмарзу, но ни слова не вымолвил.
– И этот хорош! – продолжал Товмарза. – Сам с кулак, а туда же лезет драться. Отец достукался, теперь сын за ним рвется.
– Товмарза, поимей совесть, не сыпь соли на кровоточащую рану, это недостойно мужчины, – сказал наконец Исмаал и, по дойдя к Хасану, стоявшему со сжатыми кулаками, будто на изготовку, положил ему руку на плечо. – Не горюй, братишка, ничего теперь не поделаешь. Нет бессмертных на этом свете – ни людей, ни животных. Видно, время ему пришло, мерину вашему. А за землю свою не беспокойся – вспашем. Бог даст, и лошадь купите.
Из глаз Хасана скатились крупные капли. Но он сдержался, не заплакал.
Когда волокли привязанного к плугу мерина по полю и голова его, цепляясь за бугры, билась и подскакивала, как у живого, и тогда Хасан не заплакал…
Подошли Гойберд, Рашид и еще кое-кто. Люди уже издали поняли: произошло что-то неладное. Увидев, что случилось, все закачали головами, как на похоронах. И то сказать, потеря лошади для крестьянина не меньшее горе, чем смерть человека, особенно если эта лошадь единственная в хозяйстве.
Скоро люди разошлись. Не время долго горевать, земля ждет.
Остался только Гойберд.
– Надо бы шкуру снять, – сказал он. – Чувяки из лошадиной кожи очень крепкие. И подошва хорошая выходит. Клянусь Богом, хорошая.
Никто не откликнулся, Товмарза исподлобья сверкнул на Гойберда своими рыжими глазами и усмехнулся.
– Жалко выбрасывать шкуру, – не унимался Гойберд, не замечая насмешливого взгляда Товмарзы.
– Жалко, так иди, сними, – сказал Товмарза, – чего стоишь?
– Как же можно без хозяина лошади?…
– Иди сними, – сказал и Исмаал, – не оставлять же ее тут. Половину отдашь Хасану, другую себе возьмешь! Как, Хасан? Согласен?
Мальчик машинально кивнул головой. Ему сейчас все было безразлично.
Исмаал тихо заговорил с Товмарзой:
– Слушай, я думаю, ты не против, вспашем десятину этих несчастных детей, а?
– Какую еще десятину?
– Мальчик ведь твою десятину пахал?!
– Моя лошадь не семижильная.
– Не гневи бога. Они ведь сироты. Тебе за них воздастся.
– Сироты! А чего же он сам об этом не помнит? Всякий чело век должен знать свое место!
Хасану при этих словах кровь ударила в голову. Саад тоже, убив Беки, сказал что-то вроде этого. И вот теперь Товмарза! Выходит, все они считают себя выше их.
Не нравилось Хасану и то, что его назвали сиротой. Он покосился на Товмарзу, который все не унимался.
– Только этого мне и не хватало, – бурчал он, – сопляк в драку со мной кидался, а я должен землю ему пахать!..
– Он же еще ребенок! Не тебе с ним равняться. Воллахи, удивительный ты человек! – покачал головой Исмаал.
– Не могу! Понимаешь, не могу. И хватит об этом. Мне еще на до три десятины вспахать, те, что у Мазая арендуем.
– Черная у тебя подкладка, Товмарза!
– Уж какая есть. Если собираешься пахать, кончай разговоры.
– Воллахи, черная, как чугунный котел…
Тронули коней.
– Смотри-ка, – сказал Товмарза, – две лошади лучше тянут, чем раньше три. Кляча только мешала им, не давала ходу.
Хасан на этот раз даже не взглянул на Товмарзу.
Только крепче сжал зубы и про себя подумал: «Скорее бы стать взрослым! Уж тогда-то я сведу с вами счеты!»
Всего три дня, как Хасан на пахоте. Хусену кажется, будто давным-давно его нет.
Прошлой весной мать дважды, когда возили в поле еду, брала с собой Хусена. С тех пор он забыть не может, как там было хорошо. Вот и просится все эти дни отпустить его. Каких только причин не придумывал, чтобы уговорить мать, особенно упирал на то, что, мол, еда у Хасана, наверно, кончилась. Это, пожалуй, больше всего подействовало на Кайпу. И она наконец согласилась, испекла сискал, собрала еще кое-какой еды и проводила сына с людьми в поле.
Хусену очень хотелось поехать с Соси. Эсет сказала, что отец берет ее с собой. Но Кайпа не отпустила его с ними. А как бы хорошо им было с Эсет!.. Они уже так давно не играли вместе. Кабират не разрешает своим детям уходить со двора и чужих к себе не пускает. А впрочем, Эсет и некогда играть. Мать все больше и больше нагружает ее работой по дому. Только изредка вырвется за ворота, не успеет добежать до ручейка, где всегда играют ребята, а мать уж кричит вдогонку:
