В гостинице Михал разложил на кровати ворох писем из Парижа и Венеции, переданных ему Вернинаком. Чтение только усугубило его тоску. Поляки перессорились и в Париже. Барс, назначенный представителем Речи Посполитой еще на Конституционном сейме, писал, что личные враги пытаются опорочить его в глазах французского правительства, и просил не верить никаким слухам о нем. Другие сообщали, что переписку с представителями польских патриотов за рубежом уполномочены вести только пять человек, избранных польской общиной в Париже: Мневский, Ташицкий, Дмоховский, Прозор и Гедройц, и больше ни с кем дела иметь нельзя, особенно с Барсом. В целом две фракции, сложившиеся еще несколько лет назад, так и не смогли найти общего языка и избрать общего лидера: революционеры считали, что цель (то есть возрождение Польши) оправдывает любые средства; приверженцы Конституции 3 мая проповедовали более умеренный подход. Имелось и письмо от «Польской депутации» за пятью подписями, которое добиралось из Парижа целых три месяца. В нем говорилось, что французское правительство обещало полякам выступить посредником в переговорах с турками о предоставлении займа в пятьдесят миллионов пиастров на закупку вооружения, а Огинский уполномочен просить турецкие власти о предоставлении артиллерии для армии в сто тысяч человек. Как только в этих переговорах наметятся положительные сдвиги, Депутация явится в Константинополь, чтобы заняться созданием польской армии на границе и разработать план польской конфедерации, с целью подготовки которой Гедройц направляется в Литву, а Ташицкий — в Галицию.
Пока Огинский плыл в Смирну, Польская депутация обратилась к французскому правительству с просьбой направлять всех польских военнопленных и австрийских дезертиров на турецкую границу: из них будут формировать армию для новой конфедерации. Французский консул в Молдавии и Валахии должен был оказывать помощь прибывающим туда польским военным. В честности и усердии консула никто не сомневался, и всё же лучше отправить туда кого-нибудь из поляков. Однако Огинский не может быть этим кем-то, ведь он вынужден выдавать себя за француза…
Таиться, скрываться, притворяться, обманывать самому и подозревать в коварстве остальных — всё это действовало на Михала похуже лихорадки. Кто говорит правду, а кто лжет? Армия, война, конфедерация — это провокация, обман или самообман? Вернинак то уверяет, что Турция готовится к войне: главнокомандующий в Андрианополе получил необходимые инструкции и отдал приказ набирать войска, то говорит, что Турция войны не хочет, а происки антифранцузской коалиции подрывают доверие султана к Франции. С одной стороны, султан удостоил Вернинака аудиенции, не дожидаясь присылки из Парижа традиционных подарков, а с другой — рейс-эфенди, то есть турецкий канцлер, выразил ему свое неудовольствие из-за доклада Буасси д’Англа в Конвенте о положении в Европе. Михал читал этот доклад, сделанный еще осенью прошлого года: автор превозносил широту ума и тонкую политику Екатерины И, ученицы французских философов, и утверждал, что она не может питать личной ненависти к французской Республике, разделяющей ее идеалы, и видит в ней не врага, но друга; коалиция с Пруссией и Австрией имела целью ослабить и разорить эти державы, ввергнув их в войну, а раздел Польши — обеспечить свободный проход русским войскам в Константинополь, чтобы посадить там на трон своего внука… Вернинак с трудом выкрутился из неловкой ситуации, объяснив рейс-эфенди, что мнение одного человека и даже нескольких людей не может повлиять на политику французского правительства, ищущего союзников против России не только в Константинополе, но и в Стокгольме и Берлине.
Между тем Вернинака собираются отозвать и заменить генералом Обером-Дюбайе. Хорошо это или плохо? Посол внушал Огинскому, что для поляков это хорошо: генерал найдет способы убедить турок начать войну с Россией и в случае необходимости сам сможет руководить военными операциями. Но для поднятия боевого духа турок нужен не генерал, облеченный дипломатической миссией, а французский флот в Дарданеллах. К тому же ходят слухи, что к Днестру направляется русская армия под командованием Суворова. А это значит, что войны не будет. Так что же должен делать Жан Ридель?
***
Блажен человек, которого вразумляешь Ты, Господи, и наставляешь законом Твоим, чтобы дать ему покой в бедственные дни… Когда только они закончатся, дни эти бедственные…
Доносят, что в Вильне объявились люди в черных шапках — почему в черных? Уж не знак ли это какой для новых злоумышленников? Николай Васильевич Репнин тотчас написал Александру Петровичу Тормасову, виленскому губернатору, чтобы усилил бдительность и велел евреям в шинках присматриваться к пришлым людям и прислушиваться к разговорам.
В Гродно вот тоже — донос поступил от шляхтича Хивовского о том, что Анджей Любовецкий, камердинер бывшего подскарбия литовского Дзяконского, с сообщником своим Томашем Снарским, бывшим поветовым ротмистром, подбивают других шляхтичей напасть на квартиры русских военных, арестовать Репнина и начать восстание. И снова в апреле! Репнин велел злоумышленников схватить, а войска вывести за город в лагеря, чтоб не случилось опять такого позора, когда б нас в постели застали, как в прошлое бунтование.
Двух юнцов отвезли в Слоним для проведения следствия. Репнин сам присутствовал при допросах. Дерзкие речи, гордо вскинутые подбородки — каждый мнит себя Муцием Сцеволой и той же славы жаждет. Что с ними делать? Заговор хотя и возмутительный, но, как выяснилось, самый вздорный, глупый и совсем несообразный. Николай Васильевич так и отписал генерал-прокурору Самойлову, отослав обоих молодцов в Петербург. Там их, «в рассуждении непричинения никакого вреда», приговорили к ссылке в Сибирь… Доносчика наградили.
Только с этим делом покончили — из Варшавы письмо: открылся заговор, относящийся до предприятий Иоахима Дениско в Молдавии. Тут уже не шутки; пруссаки пишут, что возмущению, которое должно начаться в Валахии, содействуют французский посол в Берлине Кайяр и агент Парантье, а главные соучастники — польские беглецы, собравшиеся в Париже и именующие себя Центральной администрацией Конфедерации Польского народа. И далее список из сорока трех персон, из коих многие Репнину знакомы: тут и Кароль Прозор, и Дмоховский, Мейер, Барс, генерал Гедройц, Григорий Грабовский, староста Потоцкий с сыновьями, Неселовский, Гельгуд, Казимир Сапега, генералы Домбровский и Мадалинский, Тизенгауз, Рымкевич, Лазницкий и Жан Ридель, секретарь Михала Огинского… Что-то больно много соучастников. Набралось бы их с десяток — была бы опасность, что сговорятся и до дела дойдут, а уж полсотни никак сговориться не смогут. Репнин написал генералу Ланскому, что заговоры в Гродно и Варшаве раскрыты, аресты произведены, государыне беспокоиться не о чем.
***
— Любезный братец и друг князь Платон Александрович. Описав вам обстоятельство относительно провианта, признаюсь, что у меня этим руки связаны. Должен вам сказать, что всё идет крайне медленно и далеко мы здесь отстали от вашего предположения, как и сами знать изволите.
Валериан Зубов замолчал, задумавшись; секретарь смотрел на него выжидательно.
В прошлом декабре генерал-майор Савельев выступил из Кизляра с пятью батальонами пехоты при шести орудиях, эскадроном драгун, четырьмя сотнями казаков и двумя с лишним сотнями калмыков. Дойдя к февралю до Дербента, Савельев предложил шейху Али-хану заключить союз против Персии, однако его письмо осталось без ответа, а с городских стен в русских палили из пушек. Это спутало все планы; стали срочно формировать Каспийский корпус, командовать которым поручили Валериану, недавно произведенному в генерал-аншефы. А в голове Платона родился новый проект: примерно наказав Ага-Магомет-хана, Валериан должен повернуть от Каспийского моря к Черному, наступая на Константинополь из Малой Азии; в это время Суворов перевалит через Балканы и пойдет туда же через Адрианополь, сам же Платон Александрович, вместе с императрицей, взойдет на корабль и во главе победоносного русского флота блокирует турецкую столицу с моря. Так, наконец, осуществится давний план государыни Всероссийской, ради которого ее младшему внуку было дано имя Константин. На бумаге всё это выглядело превосходно, но на деле…
