— Разве есть такой?.. Наверно, есть, коли ты говоришь! Моя мать одобрила бы наши мечты, она любит повторять: желания, идущие от чистого сердца, обязательно исполнятся! Даст бог, она окажется права, а, Грушин?
Грушин, закусив губу, со слезами на глазах кивнул.
Хива, пребывавшая в мрачности длительное время, Хива, хмурившаяся долгие дни, как набухшая туча, посветлела, преобразилась.
В городе воцарились праздник и оживление, каких здесь давно не помнят: навруз совпал с победой хивинского втэйска. Улицы заполнили нарядные, пестрые, весело гомонящие толпы; громко приветствуя друг друга, люди спешили влиться в общий поток, который нес их к торговым рядам. А там дым стоял коромыслом. Купцы и лавочники на все лады расхваливают свои товары, заманивают к себе прохожих, клянясь, что ни у кого больше на целом свете нет такой красоты и дешевизны. Покупатели сегодня не скупятся, не торгуются особенно, будто спешат карманы свои облегчить. Ткани, халаты — красочные, вобравшие в себя все цвета радуги, ичиги разных фасонов, лакомства на любой вкус — нынче все идет ходко…
Даже нищие и сироты выглядят довольными и радостными. Обычно скупые и прижимистые, баи лезут сегодня в свои кошельки, лишь только завидят протянутые за милостыней руки. Около шашлычных, источающих соблазнительнейший аромат свежей баранины, стайками кружатся-вьются бездомные мальчишки; от подгоревших кусков мяса, которые щедро бросают им повара, рты у них угольно-черные. Мальчишки поглаживают себя по животам — они наелись, кажется, на целый год…
Хива радовалась победе. И хотя хивинское войско разбило небольшой отряд русских, врасплох застигнув его на Устюрте, — это была победа, все равно победа… Хан отправил гонцов с вестью о ней во все концы Хорезма.
Народ валил в Хиву валом — купцы, борцы, музыканты, просто зеваки; тут и там мелькали, выделяясь из толпы своими одеждами, афганцы, иранцы, индийцы, турки; они тоже поспешили в священный год на особенный, небывалый навруз.
Желая поощрить ахуна-провидца, благодаря которому удалось предотвратить русское вторжение, хан назначил его вместе с главным визирем распорядителем тоя. Однако ахуна больше, куда больше, чем устройство тоя, заботило, как бы расквитаться с Ерназаром и Гру шиным. В первый же подходящий момент он напомнил о них хану.
— Зачем омрачать себе и другим праздник! Забудем о них на время торжества! Вот после тоя… — слегка поморщился хан.
Наступил день тоя.
Хан больше всех других состязаний любил борьбу. За ней он мог наблюдать часами, забыв о времени, забыв обо всем. Хан сидел на возвышении, поднятом для него на площади, где происходили состязания борцов, сидел не шелохнувшись.
Состязания, однако, не ладились — знаменитые дворцовые борцы были не в форме, ни один из них не мог претендовать на главный приз; кое-кто был сильно изувечен, были даже смертельные исходы — прямо на глазах у зрителей… И это на таком пышном тое! По случаю такой знаменательной победы! Да еще в присутствии иноземных гостей.
Не совладав с собой, хан сошел с помоста, он старался не бежать, а медленно шествовать к биям и военачальникам, которые участвовали в походе против русских. Они моментально повскакали со своих мест и одновременно согнулись в подобострастном поклоне. Хан шел, оскалив зубы в одинаковой для всех холодной улыбке, сухо пожимая своим подданным руки.
Аскар-бий был на седьмом небе от счастья: его руки, руки простого смертного, коснулись мягкие, как хлопок, пальцы владыки. Обидно вот только, очень досадно, что мало кто из его земляков-каракалпаков стал свидетелем такого события! Аскар-бий один за другим перецеловал, смачно причмокивая, свои пальцы.
— Эй, черношапочник, что это ты делаешь? — услышал он рядом насмешливый голос.
Бий обернулся и увидел статного хивинского бая средних лет, одетого в богатый халат.
— Какое счастье! Какая благодать! Святые, чистые руки великого хана коснулись наших грешных рук!
— Э-э-э, не успеешь моргнуть — и эти святые, чистые руки с легкостью снесут голову с плеч!.. Я имею в виду, черношапочник, голову врага! — с каким-то затаенным намеком произнес бай.
Аскар-бий испуганно покосился по сторонам. Может быть, он ослышался?.. Хотя хивинец ничего недозволенного вроде бы не сказал, наоборот даже! Но все — таки:.. Пусть себе болтает, а он, Аскар-бий, все равно чувствует себя осчастливленным!
— Сыны Хорезма! — обратился хан к собравшимся на площади. Аскар-бий не заметил, как хан опять оказался на возвышении. — Вечная слава вам, моим храбрецам, победившим русское войско! Вы возвеличили ислам и лучезарный Хорезм! Пусть аллах вечно льет на вас свои лучи! Аминь!
— Аминь! Аминь! — загремело в ответ, и воздух заколебался от людских голосов, а ветерок понес, понес дальше и дальше. — Аминь! Аминь!..
— Хорезмскую низменность издревле орошают и согревают благодатные лучи ислама, — продолжал хан. — Если во всех иных религиях наличествует лишь отблеск огня, то в исламе царит солнце. Огонь погорит, погорит и потухнет; от него даже тлеющего уголька не останется, если залить огонь водой. Солнце же посылает свои лучи всему свету, они озаряют весь мир! Солнце, если будет угодно аллаху, может зажечь и сжечь землю! Это воистину так! — Хан говорил напыщенно, все больше распаляясь, упиваясь собственным красноречием.
Среди тех, кто находился неподалеку от хана, Аскар-бий заметил турецкого ахуна; он чем-то неуловимым отличался от остальной свиты. Аскар-бий стал наблюдать за ахуном и так увлекся, что едва улавливал смысл ханской речи.
— Подданные великого Хорезма! У вашего хана нет секретов от вас! Поэтому не буду скрывать, как я хочу, чтобы главный приз состязаний достался нашему пал-вану. Честь отмеченного милостью аллаха Хорезма требует, чтобы наши борцы доказали, что они самые сильные, самые непобедимые! Вспомните достойных палва-нов из ваших мест, назовите их имена, и мы тут же распорядимся доставить их сюда, на наше торжество! Упустить главный приз в борьбе — позор для всего Хорезма! Завтра заключительный день состязаний. Думайте! Прошу вас всех!
Все, кто присутствовал на площади, были польщены откровенностью хана, а пуще всего тем, что он не погнушался обратиться с просьбой к своим подданным. Все призадумались, лихорадочно перебирая в памяти палванов.
— Великий хан, есть у меня на примете один борец. Очень сильный, — выступил вперед Аскар-бий. — Это мой работник Нурлыбек, он, бывало, одолевал самого Ерназар-палвана… Но с Ерназаром есть закавыка…
— Пусть к завтрашнему дню подготовят обоих! — повелительно прервал Аскар-бия хан.
* * *
На следующий день среди борцов появились Нурлыбек и Ерназар. Зрители рассматривали их зорко, придирчиво, прикидывая, кто из них может одержать победу. Ерназара подстригли, красиво подровняли бороду и усы; грудь как у льва, могучая шея, мощные плечи, вот только худой чересчур. Нурлыбек казался крепче и сильнее… Большинство уверовало в его победу.
Ерназар обрадовался, когда оказался рядом с Нур-лыбеком, но на ум почему-то пришли нежные слова Гулзибы: «Мой палван», — и он, в который уж раз, вообразил, что относились эти слова к Нурлыбеку. Ревность холодной змеей зашевелилась в сердце Ерназара.
— Держись, Нурлыбек! Если ты победишь, я открою тебе одну тайну. Она сделает тебя счастливым.
— Не томите, скажите сразу, я тогда обязательно возьму приз!
— Гулзиба любит тебя…
— Ой, правда? Ради Гулзибы весь мир можно победить! — засиял Нурлыбек.
На середину площади вышел иранский борец. Он был среднего роста, весь будто отлитый из металла. Он не нацепил на руки и ноги, как это делали обычно дворцовые палваны, колокольчики. И без их звона он привлекал к себе всеобщее внимание своей тигриной, плавной походкой, движениями, таящими угрозу, перемещениями по кругу, которыми он словно гипнотизировал зрителей. Глашатай объявил, что иранец не проиграл ни одного боя и находился на первом месте… Затем на арену вызвали Нурлыбека, холодно назвав его имя — и только. Хан подозвал к себе Аскар-бия, который скромно затерялся в толпе биев. По глазам хана Аскар-бий понял, что тот в победу Нурлыбека не верит.
Иранец мгновенно раскусил своего противника: силен, очень силен, но совсем неопытен; он применил несколько приемов, которые подтвердили догадку, — этого наивного палвана можно было взять голыми руками… Иранец покружил, покружил вокруг Нурлыбека, мол ниеносно схватил его за голову и сделал незаметно? резкое движение. Нурлыбек обмяк и рухнул бездыхан ный. Ерназар в два прыжка очутился рядом с иранцеч и нанес ему тяжелый удар.
Зрители взревели; опасаясь, как бы не поднялась драка и народ не рассчитался сам с коварным и жестоким иранцем, судьи поспешили унести мертвого Нур-лыбека. Иранец, оправившись от удара, смотрел, как разъяренный тигр, вслед Ерназару, которого судьи выталкивали к площади.
