— Ха, Алакоз-палван, как себя чувствуешь? Не очень притомился?
Ерназар снова поклонился.
— Скажи правду, Алакоз, почему обидел муллу из твоего аула? — Хан хитро прищурился. — Зачем заставил его произносить начало молитвы по-каракалпакски? Не бойся, отвечай по совести! Не раскаиваешься ли ты в своем поступке, а?
— Я благодарен вашему величеству за то, что вы удостаиваете меня беседой. — Ерназар прижал обе руки к груди и опять поклонился. — Свое гнездо всякому кажется сделанным из пуха, будь оно даже из колючек. Для меня мой родной язык так же дорог, как для вас — узбекский, для этого вот ахуна — турецкий, а для русского ученого Грушина — русский. Когда ваше величество слушает узбекскую речь, она ласкает ваше ухо. Заговорит кто-то по-турецки — радуется ахун, а по-русски — так Грушину приятно. По-моему, арабы вместе с молитвами стремились распространить свой язык среди нас, насадить его силой… Но это было сотни лет назад. Почему же сегодня я не волен говорить на своем родном языке? И потом, наш великий хан, каракалпаки, я в том числе, не понимают смысла молитвы, когда молятся на чужом языке. Какая же польза и благодать от такого обращения к богу? Оно, по-моему, должно исходить из сердца. Если бы каракалпаки молились по-каракалпакски, все бы они и намаз совершали исправно, и богу служили искренне… Почему поэзию великих Навои и Физули так почитают и так хорошо знают в Хорезме? Я думаю — потому, что она создана не на арабском или фарси, а на всем нам понятном языке. Потому и звучит она не только на устах, но и в наших душах.
— Невежа, а еще берется толковать о поэзии! — вспыхнул ахун. — Ты бы лучше изучил для начала заповеди ислама!
— Вы имеете в виду пять заповедей? — не растерялся Ерназар. — Хотите перечислю? Обрезание, соблюдение поста, пятикратная молитва, жертвоприношение богу и посещение Мекки, если, конечно, представится такая счастливая возможность. Однако кроме этих пяти есть еще шестое правило, о котором, сдается мне, вам неизвестно…
— Нет никакого шестого правила! Ты стал неверным! — с яростью обрушился ахун на Ерназара.
Шестое правило — уважение человека к человеку! — сохраняя невозмутимость, твердо произнес Ерназар.
Хан внимательно и не без интереса наблюдал за этим спором.
— Алакоз-палван, высокомерие и упрямство приносят вред и самому человеку, и его потомкам, и его народу. Есть разновидность тополя — кегей. Кегей — что гордец с задранным носом среди его собратьев тополей… Зернышки он дает — не плоды, раскроешь их, а там всякая мошкара. Плоды человека — это его дела и его слова. Пойми — один куст хивинского винограда полезнее, чем груды камней Каратау. — Хан умолк, поерзал на троне, будто ему хотелось встать и пройтись среди людей, так рабски внимавших ему. — Пока сердце мое преисполнено милости к тебе, открой мне, какие у тебя имеются пожелания? Какие заботы?
Ерназар заговорил свободно и спокойно:
— Наш великий хан, есть у меня три желания. Я открою их вам. Не уверен, что мне когда-нибудь доведется еще раз быть принятым вами. Первое — мой народ нуждается в большей свободе и меньшем налоге; второе — издайте фирман об образовании самостоятельного каракалпакского ханства; третье — прикажите, чтобы дети каракалпаков были допущены в хивинские медресе или чтобы открыли медресе у нас. Нам нужны знания.
Хан захохотал.
— Алакоз, ты что, не ведаешь разве — мед может превратиться в яд, если им злоупотреблять?
Сын хана, не подозревая, в какой омут его отец закидывает удочку, произнес:
— Алакоз, у вас земли-то всего клочок, с лепешку размером! Вас, черношапочников, — маленькая горсточка!.. Чего же тут зря слова тратить?
Турецкий ахун расправил плечи и переглянулся с главным визирем.
— Алакоз-палван, на откровенность я хочу ответить откровенностью, — обратился хан прямо к Ерназару. — Ты задумывался над тем, почему русские ликвидировали ханство в Малом казахском жузе? Почему сейчас идет схватка в ханстве Бокея?.. Русский царь хочет поглотить все маленькие государства, все до единого! И стать их единовластным повелителем! Царем-солнцем! Вспомним прошлое: Тимур сровнял с землей все государства и страны, которых только коснулась его нога… Зачем? Чтобы сделать Самарканд центром вселенной, светочем мира! Если ты и вы, черные шапки, в самом деле что-то смыслите, то не стремитесь быть звездочкой возле солнца, все равно вас никто не заметит…
— Такого терпеливого, доброжелательного, такого милостивого и справедливого владыки, как вы, не видел целый свет, — заюлил ахун, как только хан сделал паузу. — Желания Алакоза смехотворны. Знаете, наш великий хан, что они мне напоминают?.. Увидела лягушка, как подковывают коня, и тянет свои лапки: «Подкуйте и меня!» Надо же додуматься до этакой дерзости и нелепицы — просить для каракалпаков ханства!..
Разглагольствования ахуна были прерваны придворным, который будто из-под земли вырос. Он сообщил, что из Герата возвратился ханский посланец.
— Пусть войдет! — произнес хан.
Быстрым шагом вошел худощавый стройный мужчина в зеленом шелковом халате.
— Наш великий хан, простите меня! Я не могу порадовать вас. Но в том нет моей вины: на все мои уговоры и доводы инглисы ответили отказом. Помощи от них не будет.
— Почему? — бросил, как хлыстом стеганул, хан.
— Передаю в точности их слова: «Нам невыгодно лезть в змеиное гнездо русских из-за маленького хивинского ханства…» Если мне будет дозволено донести до вас мои предположения, то, по-моему, они просто боятся русских.
— Ступай отдохни!
Ханский посланец, кланяясь до земли, попятился задом и удалился. Главный визирь выскользнул следом.
Распетушившийся было ахун вмиг превратился в нахохлившуюся курицу: это он советовал хану отправить гонца в Герат за помощью к инглисам. Хан, скрыв разочарование и обиду, прокашлялся и чуть подался вперед, к Ерназару.
— Алакоз-палван, я уверен, что ты, прежде чем стать бием, изъявишь желание стать достойным защитником, храбрым нукером Хорезма. — Смятение, радость, неверие в столь счастливый исход отразились на лице Ерназара. Это не укрылось от хана. Голос его смягчился, обрел бархатистость. — Подумай над тем, что здесь услышал. Ты давно не видел мать; поезжай в аул, посоветуйся с ней. Я верю: ты человек слова… Если дашь мне обещание, то я тут же отпущу тебя.
— Я всегда считал себя нукером священного Хорезма.
— Наш великий хан, пусть Алакоз все-таки объяснит, почему он попросил освободить русского Груши-па? — главный визирь возник неслышно, как злой дух.
— Наш великий хан, Грушин ученый! Вы сами оценили его ученость и знания, когда разрешили ему исследовать богатство Каратау! Этим вы открыли дорогу настоящей науке в своих владениях!
— Что он такое несет! — Ахун выпятил грудь, подался вперед; он напоминал кота, решившего не подпускать собаку к теплому очагу. — Мышь — крошечная тварь, а в свою норку, куда сама еле-еле вмещается, норовит веник втащить… Наш великий хан, простите, что я вмешиваюсь и посягаю на ваше драгоценнейшее время, но я хотел бы высказаться до конца. Был в России знаменитый царь Петр Первый. Расширение границ своего царства он считал основной своей целью. Он посягал на страны и земли, которые могли бы приумножить мощь и богатства России. Среди них была и Азия. Он понимал: Киргизо-Кайсацкая орда и Хивинское ханство — это ворота ко всей Азии. Он проповедовал, что ключи от этих ворот должны находиться в русских руках. Этот завет Петра стал для его наследников золотым посохом, с которым они не расстаются до сих пор. Я не погрешу против истины, если скажу: Грушин лазутчик. Его заслали в ваши владения в поисках тех самых ключиков для тех самых ворот, а Алакоз имеет умысел освободить опасного лазутчика! Скрыть его за полой своего халата! Набег генерал-губернатора Оренбурга подтверждает мои обвинения. Если бы Грушин не был обезврежен вовремя, а его бумаги — сожжены…
По-прежнему сохраняя спокойствие, будто все, что изложил с такой горячностью ахун, не имело никакого значения, хан взглянул на Ерназара:
— Ну, Алакоз, что же еще важного для славы Хорезма узрел ты в Грушине? Не таись!
— В зиндане у нас было достаточно времени для бесед… Однажды Грушин начертил план города — план Хивы, отстроенной заново! Из того самого мрамора, что он обнаружил!.. Грушин рассказывал, что Петербург один из самых красивых и известных городов в мире! Так вот Грушин утверждал, что мраморная Хива будет так же красива и известна, как Петербург. — Ерназар волновался, хотел привести веские доводы в оправдание своего друга. — Еще он поведал мне об арбе, которая движется без лошади, с помощью воды и пара. Это открытие русских ученых, говорил Грушин, будет очень-очень полезно для всего мира… Нужно освободить Гру-шина! Он обучит наших джигитов разным наукам.
