мощь в действии, и честно признаться был поражен. Красивые и грациозные танки Т-34-76, КВ-1, БТ-7, ломали хребет немецким панцерам Т-IV буквально с одного выстрела. Еще более привлекала служба в танковых войсках. Они имели неплохое жалование и паёк. Тогда я задумался о смене рода деятельности. Я мечтал о том, как буду бить врага и защищать родину, бороздя тропы войны на больших железных «чудовищах», а не лазать по полям и собирать остатки тел убитых и раненых. За год войны от таких зрелищ, у меня сильно нарушилась психика. Я не мог спокойно засыпать. Когда кто-то пытался зайти мне за спину, меня просто корёжило, и я тут же подскакивал с места хватаясь за пистолет. Одним словом, быть медиком на войне, хуже не придумаешь.
Опустим эти подробности, и вернемся к случаю, который со мной произошел где — то в сентябре месяце в Сталинграде. После очередного боя, я встретил своего давнего и лучшего друга Максимку, с которым мы до войны еще крепко дружили.
Я был жутко рад его видеть. Он рассказывал мне о том, как перед отправкой на фронт ему присвоили звание лейтенанта, как он уходил на войну, как был подбит несколько раз, горел, и даже получил орден за Ельнинский прорыв, осенью 1941 года. Я слушал его не перебивая, как вдруг прервав свой монолог, он тут же спросил:
— Лёшк, а давай к нам в танкисты? У нас, между прочим, очень хорошо! И платят прилично, и всегда при еде. А что? Отучишься в училище, получишь лейтенанта, и к нам в полк! А? Давай?
Вслушиваясь в его убедительный рассказ, я мысленно уже находился в танке.
— Давай я подам рапорт о твоем переводе и тебя направят на учебу? А вернешься, и вместе будем воевать? — добавил он, хлопая меня по спине.
— Да кто меня отпустил бы еще? — улыбнувшись, ответил я.
— У меня связи с начальством хорошие, почти посчитай дружеские! Так что не переживай! Моё начальство пошустрее твоего будет. — ехидно усмехнулся он.
— Ай и черт с тобой! Давай рискнем! — махнув рукой, не раздумывая согласился я.
— Ну, вот и ладушки! Сегодня же поговорю с комполка!
Мы болтали весь вечер, рассказывая друг другу, что с нами происходило за это время на фронте. После, мы разошлись по своим расположениям. С тех пор мы больше не виделись.
Впереди предстояли оборонительные городские бои. Мы готовили позиции на подступах к Сталинграду. Бомбардировки не прекращались ни днём, ни ночью.
Город за считанные месяцы превратился в руины, из-за постоянно висящей в небе авиации противника, и обстрела из крупнокалиберных мортир и гаубиц. Здесь еще оставались мирные жители, которых не успели вывезти на противоположный берег Волги.
Через Волгу нам доставляли продовольствие, боеприпасы, пополнение.
В одном из ожесточенных боёв, немцы захватили школу № 1, которая впоследствии стала их опорным пунктом. Она представляла собой пятиэтажное здание со шпилем на крыше. Немцы оборудовали там «окно» корректировки огня, по наводке которых, противник осуществлял артналет по нашим позициям и главной переправе.
Приметив меня в предшествующих боях, начальник медсанбата сделал мне замечание. Он журил меня за невыполнение моих же прямых обязанностей. Конечно, это мне было уже не интересно. Ведь все мысли были уже о переводе в танковую часть, поближе к Максиму. А пока куда более героичным было с оружием в руках, воевать как обычный пехотинец, поднимаясь со всеми в атаку. Выслушав от него много матерных предложений и строжайших замечаний, я не свойственно своему характеру, рискнул попросится санинструктором в штурмовые группы.
Эти группы только-только начали создаваться, как отдельное подразделение, для зачистки улиц и домов от противника. Они имели отличное вооружение, в основном автоматическое оружие, гранаты, саперные лопатки. Некоторые бойцы, прямо на фронте делали себе стальные нагрудники, за что их и прозвали «панцирями». Так же группе придавалась одна пушка «сорокапятка», или как шутили бойцы, ласково называя её — «прощай родина».
В этих штурмовых подразделениях пехоты, можно было выполнять свои обязанности и бить врага покуда душе угодно. Капитан Ефимов, видя мою настойчивость, только махал руками: «Делай, мол, что хочешь! Раз без царя в голове!»
После этого благословения моего любимого командира, я напросился к ребятам в соседнюю роту, в те самые штурмполки, где меня с удовольствием приняли. Через пару дней нам сразу было поручено первое задание, отбить ту самую школу у немцев и скорректировать огонь по позициям противника, дабы лишить его возможности бить по переправам.
Наш отряд состоял из семи человек. Перед отправкой на задание, нам выдали всю необходимую амуницию и вооружение.
В условиях улиц, глубокой ночью мы совершили рейд до места назначения.
Немцы засели в здании школы, освещая ракетами подходы. Пробравшись через подвалы внутрь, работая максимально бесшумно, бойцы сняли часовых и расставили минные заграждения. Вдруг по чье-то неряшливости, один из бойцов спотыкнулся о труп немецкого солдата и нечаянно нажал на спусковой крючок, произведя при этом выстрел. Тут нас и заметила внутренняя охрана и началась перестрелка. Ребята расстреливали каждого, забрасывая противника гранатами и бутылками с зажигательной смесью.
Спустя несколько часов боя, мы наконец-таки заняли школу, и тут же соединившись по рации с противоположным берегом, начали корректировать огонь артиллерии по врагу. Радист переговаривался с артиллеристами, кидая позывные: «Волга, Волга» я — «Дон», ориентир такой-то, снаряд такой-то! После этих слов, с берега, словно кометы, проплывали хвостатые снаряды тяжелой артиллерии. Пристроившись к кирпичной кладке за шпилем, я наблюдал в бинокль, как немцы в панике разбегались от прямых попаданий наших снарядов.
Только к утру немцы поняли, что потеряли столь важный опорный пункт, и решили отбить его. Они пустили в ход все, что имелось в их распоряжении. Танками они вели огонь по окнам, снайпера выискивали цель. Оборонялись мы больше двух суток. И когда наши силы иссякли, немцы начали последний штурм школы.
Холодной лунной ночью, я заметил в бинокль, как заблестели немецкие каски, идущие в нашу сторону. Было понятно, что это конец. Патроны и гранаты закончились. Из нашей группы осталось всего три человека: я, командир группы лейтенант Сайков, и радист, рядовой Петров. Лейтенант, достав из кобуры свой наган, от безысходности и нервного срыва, начал вести беспорядочный огонь по врагу. Немецкие снайпера не дремали. Заметив в оптику в пол тела нашего лейтенанта, они произвели несколько выстрелов с разных точек. Не успев оттолкнуть его на землю, я только и увидел, как пули чиркнули о его голову и грудь. Сайков на какое-то мгновение захрипел и свалился мне на руки. Постанывая от
