Через два мига в зал вбежал краснолицый Елизар. Осторожно оглядел беспробудно спящих поляков и низко поклонился совершенно трезвому Непее.
Осип протянул трактирщику список с царской грамоты:
– Давай, Елизарий, гони хоть верхом в полоцкий замок, к королю. Расскажи, что здесь видел, да укажи, что эту бумагу нашел среди винных бутылей на столе. Уверен – награда тебе сама в руки упадет! Про меня королю Баторию не говори, я спать пошел. Спать охота, мочи нет!
– А чего поднялся? – удивился Елизар, знающий силу опиумного сна.
– С детства приучен – на позыв малой нужды соскакивать с кровати. Если перину оболью – пороли страшно. Ну, ты русский, сам знаешь, как у нас порют за ночное ссанье… Вот в страхе и соскочил…
Елизар скрылся в сенях. Потом со двора донесся конский топ. Елизар гнал коня не в городской замок, а на берег Западной Двины. Мадьяр угорских кочевых кровей, Стефан Баторий в предвесенние благостные дни любил спать в шатре у замерзшей реки, под тихие вздохи распряженных коней…
* * *
На колокольне храма, где зеленел медный католический крест, срочно воздвигнутый вместо креста золоченого, русского, православного, вразнобой затренькали колокола. Ксендз вышел из притвора храма и стал приставать к утренним прохожим:
– Заходьте, панове, заходьте!
Панове, почти все в русских кафтанах и азямах, говорили в лицо ксендзу непонятные выражения отказа и переходили на другую строну улицы. Ксендз улыбался проходящим, ибо они часто отвечали ему: «мать твою».
Русской словесности и русской матерности ксендз не ведал.
Мимо храма проскакал отряд гонведов со свирепыми лицами. Кони пристали у ворот дома трактирщика Елизара. Гусары ворвались в дом. Внутри послышались крики, удары чем-то твердым о мокрое. Потом на улицу выползли поляки в разномастных одеждах и попытались бежать в разные стороны. Человек десять благодарно укрылись в храме под позеленевшим крестом, к большой радости ксендза.
* * *
Первым из послов в тот день польский король Стефан Баторий принимал английского посла капитана Ричардсона. Прием проходил в приречном шатре короля.
При тайном обыске ни у капитана, ни у его секретаря русского происхождения ничего особенного и ценного не нашли. Загадку – зачем Ричардсон ездил в Москву странным северным путем – не разгадать обычным разговором по душам. А пороть посла Англии кнутами – дурь несусветная. И русского, что едет с капитаном, – тоже нельзя пороть. Получалось обыденно и просто – английский посол, бывший в Московии, едет через войска воюющих стран. И выполняет закон – ищет приема у короля нападающей стороны. Чтобы сделать подорожную отметку и двинуться дальше.
Стефан Баторий вышел из шатра, поглядел на возки русской работы, запряженные каждый четверкой добрых, крупных лошадей. Возки уже стояли на колесах, полозья загодя сбросили.
– Ладно, – пробурчал король Баторий капитану Ричардсону. – Лошадей отдайте мне, плачу по три талера за лошадь. И ехайте с Богом!
Осип Непея, стоявший в сотне шагов от шатра и дожидающийся королевского приема, озабоченно зашагал вперед, к королю.
Баторий перевел на него узкие, степные глаза и громко сказал:
– Лошадей у вас все равно австрияки отберут. Что поделаешь – война. А взамен от меня гиблых кляч не получите. Хороших, степных коней дам.
Осип остановился.
И точно – к шатру подогнали шесть четвериков низких, ладных коней, но уже выработанных в сражениях. И то – хорошо.
Непея незаметно кивнул Макару. Макар кивок дядьки перевел англичанину. Англичанин кивнул Баторию. Личная охрана короля принялась перепрягать возки.
Перепрягли лошадей капитана Ричардсона, перепрягли лошадей и московского посланника, а Стефан Баторий все еще разговаривал с московитом.
Говорили громко, разговор шел на языке степняков. Придворные поляки послушали, послушали клокочущие звуки и отошли. Макар Старинов отвернулся от говорящих. Ему как-то претило, что стоят два противника, и противника немалых величин, и продают друг другу тайные тайны своих государств.
– Письмо царя Ивана к королеве – истинное? – спрашивал Баторий.
– Крест кладу – истинное, – отвечал Осип Непея.
– Не верю я, что королева англицкая пойдет под венец с царем Иваном, – продолжал допытываться Баторий. – Ей тогда надобно поменять свою новокрещеную веру на веру православную… Она не захочет…
– Да к тому же наш государь женат, – поддержал сомнения польского короля Осип. – Три месяца, как осьмой раз женат.
– Ну, это совсем великое препятствие для королевы Елизаветы! – ухмыльнулся король Стефан.
– Как сказать, как сказать. – Непея сделал паузу. Потом брякнул: – На словах мне велено передать королеве Елизавете, что наш царь ради нее готов и развестись. Живет он с новой женой всего три месяца, чего бы не развестись?
– А Церковь? – изумился король Баторий.
– А Церковь царя поддержит. До сих пор все браки царя Церковь поддерживала и сейчас поддержит. Все творимое государем делается на благо государства нашего.
Стефан Баторий легонько ругнулся от такого поворота разговора – помянул, чтобы Хан Тен Гри, Бог Неба, упал на русских за такой блуд.
– Лайся не лайся, – строго произнес Непея, – а как наш царь похочет, так и будет.
Возки капитана Ричардсона уехали почти за версту, но остановились. Видимо, Макар Старинов так велел, чтобы англ ждал русского посла. Или запугал капитана внезапными налетами на послов. Война же кругом.
– …Не верю я, что мои… эээ… польские дворцовые шпионы нашли у тебя, Осип, все, что ты везешь, – скучно проговорил Баторий.
– Не веришь – и правильно делаешь. Не умеют поляки… грибы искать. – Непея расстегнул свой широкий посольский кошель. Достал оттуда еще один свиток с гербовыми царскими печатями и протянул королю.
То было отдельное письмо царя Ивана Васильевича племяннице королевы Елизаветы, тоже засидевшейся в девках, написанное Грозным государем ласково и настойчиво.
– И в этом письме наш царь делает предложение о женитьбе. Если королева Елизавета откажется, то я передам это письмо ейной племяннице… Племяннице скоро будет двадцать пять лет, а она все в девках ходит.
– Вариант не имеет проигрыша, – согласился Баторий. – Но как мои соглядатаи пропустили документ такой важности?
– Я его под подушку себе спрятал; поляки, видать, подушек брезгуют.
– А это что за свиток? – король увидел в руках Непеи длинный и толстый свиток. – Его тоже под подушкой прятал?
– Глубже – под периной.
Осип Непея осторожно развернул толстую ткань. Стефан Баторий опять помянул падающее Небо.
Непея держал в руках парсуну – картину, написанную года три назад итальянцем, самовольно приехавшим в Московию для изыска подходящей работы. Оной итальянец не нашел, зато хорошо заплатил за кров и еду – написал парсуну русского царя. Тот вышел моложавым; сидел на фоне кремлевских башен, а вдали, за башнями, в утренней дымке текла река, по реке плыли широкопарусные лодии, а по берегам реки паслись стада разного скота.
Это итальянец изобразил за левым плечом царя. А за правым плечом шагали военные рати, и вдалеке, в самой дальней дали, – горел город. Судя по башням из камня – европейский город горел.
Осип Непея осторожно свернул парсуну, засунул ее в кожаный длинный и узкий мешочек, сунул в дорожную суму.
Помолчали.
Стефан Баторий крикнул своим гонведам, чтобы привели его лошадь. Легко перекинулся в седло, но узду придержал.
– Осип, – попросил, – назад станешь возвертаться, возвертайся через мои пределы, ладно?
– Через какие? – сощурил глаза посол московского государя. – Через угорские или через польские?
– Через мои! Польские! Угорских пределов мне, видимо, уже не вернуть.
– Ладно, – согласился Непея и пошел садиться в возок. Пора было гнать лошадей, до Франции путь неблизкий.
Стефан Баторий вдруг развернул коня, вмиг очутился у посольского возка. Опять на древнем, угорском языке тихо сказал:
– А царю передай… Мы на этом рубеже и постоим. Пока он женится. На англицкой королеве…
Осип Непея, двадцать пять лет с лишком состоявший при Посольском приказе, видавший королей и султанов и даже один раз – императора, говоривший с ними, никогда им не верил. А Стефану Баторию, князю от древних угорских кровей, – поверил. «Решила собака стать вожаком волков, да все равно ее к людям тянет…» Этой правде царь Иван Васильевич очень обрадуется.
Следовало попрощаться с королем тоже задушевно, ласково. По-угорски.
– Коган Батори, – развернулся к Стефану Осип, – а река Угра до сих пор в своих берегах. Не обмелела. Каждую весну в нее стерлядь с Волги заходит, на нерест…
Король польский Стефан Баторий с особым горловым взвизгом древних кочевников ударил камчой своего аргамака и понесся к городу Полоцку, не разбирая, где люди, а где безлюдье.
