— Спасибо, Валентин Иванович. Пока ничего не нужно.
Они сидели и беседовали о своих товарищах по работе. Валентин Иванович вспомнил первую встречу с Владимиром Ильичей.
— Видел его, когда в Уфу приезжал. Но только я тогда совсем несмышленым был. Слушал, что говорит, а много не понимал. Собрались тогда у ссыльного Крохмаля. Он потом уехал… Якутов посмелее был, спросил: «А кто он — этот приезжий?» — «Автор книги «Развитие капитализма в России», — важно ответил Крохмаль. Мы с Якутовым переглянулись: такой книги не читали…
— И Крупская была? — поинтересовалась Анюта.
— Да, и она была. Учителка и учителка. Такая остроглазая, во всех всматривалась, все примечала. Потом-то я узнал. Это Надежда Константиновна, жена Владимира Ильича.
Хаустов кашлянул, добавил:
— А когда пошла беседа, Ульянов спросил: «Не страшно будет бороться?» Якутов сказал: «Нам с Натальей, женой-то, никакая ссылка не страшна, нигде не пропадем. Руки везде прокормят». А Ульянов говорит: «Руки-то прокормят, но важно, очень важно о главной цели помнить, понимать ее… Ведь новую жизнь надлежит строить!»
Хаустов рассказывал, с каким интересом слушают его, когда читает своим кружковцам «Искру». А теперь газета давно не поступала, и рабочие все просят прочитать им что-нибудь, пользительное и нужное.
Слушая Хаустова, Анюта разволновалась. После отъезда Герасима она все чаще и чаще задумывалась над этими же вопросами.
— Да, Валентин Иванович, — чистосердечно сказала она. — За хорошую жизнь и свободу надо бороться каждый день, каждый час, и мне невыносимо сидеть дома…
Лицо ее раскраснелось.
Хаустов не знал, как лучше поступить. Им очень нужен человек, чтоб послать за литературой в Саратов. Валентин Иванович выразительно провел рукой ниже подбородка.
— Во-о как нужна нелегалка-то! — вырвалось у него.
— Я съезжу, — сказала Анюта. — Я была в Саратове с Герасимом, знаю город. Есть знакомые…
— Нет, нет! — запротестовал Хаустов.
— Я съезжу, — повторила она, — будто по делам фельдшерской школы. Я ведь слушательница курсов…
Где-то над рекой загремел гром. Вдоль улицы пронеслись хвосты бурой пыли.
Проснулась дочурка. Анюта подбежала к кроватке, взяла Галочку на руки, прижала к себе.
— Тебе нельзя, Анна Алексеевна. У тебя малышка, — покачал головой Хаустов.
— С Галочкой я и поеду. Меньше подозрений.
— Ох, и задала ты мне задачу, на все четыре действия!..
Против доводов Анюты он ничего не мог сказать.
…Анюта ехала в вагоне третьего класса. В открытые окна врывались космы едкого угольного дыма. Было душно, и она платочком протирала потное личико ребенка. А то брала на руки, шла, покачиваясь от толчков, в умывальную, постукивала носком рукомойника, умывала Галочку. Солнце по-прежнему пекло, сухой, горячий и пыльный воздух, казалось, жег стены вагона.
Кондуктор со свистком и длинной латунной цепочкой на груди, уже проходил по вагону, пристально всматривался в подаваемые билеты и щелкал щипцами, оставляя на них контрольный прокол. А мимо утомительно мелькали телеграфные столбы, пробегали станционные здания, разъезды, полустанки.
На коротких остановках Анюта выходила из вагона, покупала у баб на перронах малосольные огурчики, разрумяненные булочки, блины, молоко. Раздавались удары станционного колокола, свистки кондукторов. И снова как бы бежали за поездом леса и степи, притихшие от нестерпимого зноя. Березовая рябь смешивалась с темными угрюмыми елями, чередовалась с клубящимися зеленью тальниками, появлялись и исчезали в далях размытые синевой деревеньки.
…Но вот дорога, наконец, завершилась. В ночь перед приездом в Саратов прошел небольшой дождь, сбил жару, и освеженная земля теперь отдыхала.
С ребенком на руках Анюта вышла из вагона. Все, казалось, идет хорошо. Теперь бы удачно встретиться с Эмбрионом.
Тот был извещен о приезде к нему человека из Уфы. Через знакомую аптекаршу он получил депешу: прибудет Касатка за товарами и нужными лекарствами, которых не хватает в магазине.
Эмбрион — Егор Васильевич Барамзин — в Саратове возглавлял «искровскую» группу. Он знал, за чем едет Касатка, но кто она, эта посланка уфимцев, не представлял. Припомнил всех — Инну Кадомцеву, златоустовскую фельдшерицу Лидию Бойкову, Покровскую, жену Цюрупы — Марию Петровну Резанцеву, наконец, старую народоволку Четвергову — давнюю знакомую Ульянова по Казани, содержавшую в Уфе книжный магазин. Четвергова не могла пуститься в такой опасный в ее возрасте вояж. Уфимские искровцы умело использовали ее книжный магазин в конспиративных целях, и сама хозяйка охотно помогала им.
Скорее всего Касаткой могла быть Резанцева, тесно связанная с социал-демократами. Она хранила у себя марксистскую литературу. Угол Бекетовской и Приютовской улиц, дом Нагаткиной. Этот адрес хорошо известен Эмбриону. Там проживала Мария Петровна. Касаткой могла быть и Кадомцева. Но посылать сейчас человека, связанного со Златоустом, где прошли массовые аресты после расстрела рабочих, значило привлечь внимание полиции, навести ее на верный след. Лидия Ивановна Бойкова — мать троих детей. Она непосредственно связана с подпольной типографией «Девочка». Муж ее, Андрей Петрович, в настоящее время арестован. За ней явно следили. Барамзин перебрал в уме всех знакомых в Уфе женщин, но определенно не остановился ни на одной.
Егор Васильевич сидел у приоткрытого окна, задернутого тюлевой шторой, и смотрел на проходящих пешеходов, отдыхая и дыша посвежевшим, чистым после ночной грозы воздухом. Но вот у парадного крыльца остановилась пролетка.
— Приехали, — донесся басок извозчика, кинувшегося помогать молодой красивой женщине с ребенком. Получив за услуги, он отвесил поклон.
— Премного благодарен, сударыня, — и тут же услужливо бросился за коробкой и баульчиком. Опередив свою пассажирку, он взошел на крыльцо, дернул за ручку звонка.
— Принимайте гостей, — проговорил извозчик, когда в дверях увидел сутуловатого мужчину с опущенными плечами. Анюта должна была сказать при встрече: «Слава богу, добралась счастливо» и спросить: «Дома ли Эмбрион?» Называла пароль она впервые.
— Встречает Касатку. — Это был ответный пароль. Но глаза Эмбриона, прикрытые густыми бровями, продолжали изучать ее.
Анюта облегченно вздохнула.
— Он должен был встретить меня на вокзале.
— Возможно, опоздал к поезду, — пояснил Барамзин и приподнял брови. «Она вполне искренна», — отметил про себя. — Пройдите, пожалуйста, Эмбрион скоро будет…
Анюте представлялась встреча много сложнее, а произошла так просто и естественно. Довольная всем, она повернулась к извозчику:
— Спасибо вам!
— Всегда рады-с помочь. — Он молодцевато вскочил на сиденье, лихо тронул вожжами лошадку.
Взяв коробку с баульчиком, Егор Васильевич окинул взглядом тихую улицу и захлопнул дверь.
За углом извозчика остановил мужчина в соломенной шляпе и в легких, в полоску, брючках зеленоватого цвета. Он попросил подкинуть его до Соборной площади. Пока ехали, разговорчивый пассажир уже знал, что даму с ребенком должен был встретить некий Эмбрион.
— Касаткой, говоришь, назвалась?
— Вроде бы.
— Странная фамилия!
Весело насвистывая, он соскочил с пролетки и уплатил двойную таксу извозчику.
Это был Кукурин — уфимский филер. Он довольно потер руки, дождался, когда скроется извозчик, и по привычке осмотрелся. Недолюбливал «являться по начальству», но должен был отправиться в полицейскую часть, чтоб отметить в документе свое прибытие в Саратов и пересдачу наблюдаемой из рук в руки. Так полагалось по инструкции.
Дорога до Саратова прошла спокойно. Он ехал в одном вагоне с этой Касаткой, но ничего предосудительного не заметил. Выбегал на станциях, где она выходила. Следовал за ней то в вокзальный буфет, то к водогрейке, то к стойкам, где торговали съестным. Ничто не вызывало подозрений. Молодая симпатичная дама была занята своим ребенком, да, кажется, еще и беременна.
Кукурин даже пожалел себя: куда бы лучше — не трястись в душном вагоне, а посидеть на берегу Демы или Белой в кустах ракитника, понаблюдать за поплавком, половить рыбку.
Начальник розыскного отделения выслушал молчаливо Кукурина, угрюмо взглянул на него, уточнил явку и неожиданно прищелкнул пальцем.
— Большая Горная, дом Кернер, 80. Так! — он протянул раскрытый портсигар с монограммой.
И по тому, как он прищелкнул пальцем, протянул портсигар, Кукурин понял — сведения его важны для охранки. Значит, можно будет сорвать побольше.
Начальник розыскного отделения чиркнул о коробок в подставке, стоящей на письменном столе, и довольно откинулся в кресле.
— Все? — небрежно спросил он у выжидательно стоявшего филера.
