«Старый часовой вызывает караул в ружьё, — отметил Рубанов, — а вон и комендантский адъютант с часами в руках за нами наблюдает… Мечтает, наверное, чтоб какая–нибудь задержка произошла. То–то радости у него будет. Мигом коменданту Санкт—Петербурга доложит, а тот — командиру полка пару кислых слов напишет, вот и пойдут плюмажи трещать».
Новый и старый караулы построились и отсалютовали друг другу, держа ружья «на караул».
Взявши шашки «под высь», оба начальника сошлись у решётки и, опустив шашки, старый начальник караула доложил: «Пароль Грозный, капитан Евменов».
В эту секунду на Петропавловской крепости бухнула пушка, объявив комендантскому адьютанту, что в Петербурге ровно 12 часов дня и смена прошла вовремя.
Грустно убрав часы, тот отбыл в комендатуру, а караулы под музыку направились в караульное помещение.
Вскоре пришли разводящие со сменёнными часовыми, Лебедев с Евменовым подписали караульную ведомость, и караул лейб–гвардии Павловского полка приступил к несению службы.
— Ну что, господа, пройдёмте в наши апартаменты, — пригласил Лебедев своих офицеров. Пройдя через столовую с двумя столами, окружёнными стульями, расположились в креслах и на диванах небольшого помещения.
Лебедев, глянув на стоявшие на каминной полке часы, уселся в кресло, первым делом озаботился питанием.
— Как, господа, будем завтракать? Каждый себе выберет по вкусу или все возьмём одно и то же?
— Лучше одно и то же, — произнёс Васильев, взяв карточку завтрака у вошедшего лакея и зачитав меню.
После недолгих споров выбрали два мясных блюда, сладкое и чай.
Лакей передал пожелания офицеров на кухню, а сам принёс и расставил на столе дворцовое пиво, водку, красное и белое удельное вино.
— Ну почему всё это не вечером в офицерском собрании, а на службе днём, — сглотнул слюну начальник караула. — Вот бы мы с Никсом повеселились, — сел он за стол.
— Господа, когда подавать обед и ужин? — поинтересовался лакей.
— Как всегда. Обед в 7, а ужин часов в 11–12 вечера, — ответил Александр Иванович.
«Всё–таки они с собранским поваром родственники», — пришёл к неожиданному умозаключению Аким.
Горе на любовном фронте не отразилось на его аппетите. После завтрака он вместе с начкаром Яковлевым проверил температуру в солдатской караулке, перекрестившись перед этим на икону с неугасимой лампадой в память погибших здесь чинов караула от лейб–гвардии Финляндского полка при покушении на императора Александра Второго.
— С юнкерских времён капитан Кусков приучил, — сообщил улыбнувшемуся поручику.
Затем проверили караулы в Зимнем дворце.
Из полка пришли экипажи, и Лебедев с Васильевым разъехались проверять караулы 1‑го отделения по записке из комендантского управления.
Начальник караула Яковлев выходил к каждой отправляемой смене часовых проводить инструктаж, а Рубанов с Гороховодатсковским снабдив посыльного вестового записками, направили его в Собрание, чтоб принёс от библиотекаря книги.
К 3 часам офицеры собрались в столовой. Лакей подал самовар, посыльный принёс из булочной печенье, пышки и пирожные.
После чая рунд с дежурным вновь уехали, а Рубанов, немного почитав, решил проверить караулы, а заодно и прогуляться по Зимнему дворцу.
Проходя мимо одной из комнат, почувствовал запах дыма.
«Ну куда столько свечей запалили? — подумал он. — А вдруг портьера загорелась?» — втянул носом дым и чихнул.
Не раздумывая больше, принялся барабанить в дверь.
Никто не открывал. Приложив ухо, прислушался. Тишина. И явный, всё усиливающийся запах дыма из–под двери.
Увидев неподалёку на тумбочке телефон, яростно закрутил ручку.
— Яша-а! — орал в трубку. — Вызывай пожарных и присылай свободных караульных.
Несколько солдат, под предводительством Пал Палыча, мигом вышибли дверь и вёдрами принялись заливать огонь, вовсю бушевавший у печи. Горел пол и чадило кресло.
Подбежавший лакей сообщил, что это квартира фрейлины Тютчевой, и умчался её искать.
Солдаты выкинули в коридор дымившиеся стулья со столом, и тут Аким услышал какой–то визг под кроватью. Нагнувшись, увидел дрожащую таксу.
Когда, взяв псину на руки, вышел с ней в коридор, солдат сменили пожарные, в азарте, чуть не сбив его лестницей.
— Ещё козла Шарика бы прихватили… Зачем вам лестница–то внутри?
— Брандмейстер с нами, а лестница завсегда могёт пригодиться, — дружно принялись крушить стену рядом с печью.
Пламя разгоралось всё сильнее и сильнее. Пожарные расчёты прибывали один за другим.
Услышав шум, гам и грохот, Аким выглянул в окно — то подкатила ещё одна ватага пожарных.
Скачки орали друг на друга, выбирая место для своих упряжек. Прибывшие с пожарными собаки грызлись, выясняя, кто вожак и чья пожарная часть лучше.
Усатый брандмайор кому–то орал в рупор.
Вся площадь и набережная были усеяны народом, в большинстве своём — советниками брандмайора…
— Что ты опять натворил? — перед Акимом стоял, держась за сердце, белый как лебедь Александр Иванович.
— Но зато хоть не спал, — осчастливил его Рубанов.
— Тимочка-а, — услышали они женский голос, — лапулечка моя, — то фрейлина Тютчева узрела свою собачонку.
Враз взбодрившийся Тимочка, от радости, что видит живую и невредимую хозяйку, деловито вцепился мелкими, но острыми зубками в локоть спасителя, пытаясь урвать кусочек.
— Здесь съедаю–ю–т, — дурачась, заорал Аким, пытаясь отцепить от локтя собачью нечисть.
«А ведь 20 лет уже парню», — осудил его поведение Лебедев, мысленно, суток на 15 прощаясь с супругой.
Фрейлина с трудом оторвала Тиму от лакомого куска, и со слезами на глазах, чмокнула Рубанова в щёку.
Тут наступила относительная тишина — то подошёл сам великий князь Владимир Александрович, случайно проезжавший мимо дворца и строго нахмурившись, произнёс:
— Что вы тут?
Доблестный Рубанов коротко и ясно доложил, что проверяя караулы с капитаном Лебедевым, обнаружили пожар. Не растерявшись, вызвали подкрепление и приступили к ликвидации загорания, попутно вынеся из пламени пострадавшую таксу фрейлины Тютчевой.
— Объявляю вам благодарность, — рыкнул ужас Санкт—Петербургского гарнизона. — Оказывается, гауптвахта делает из подпоручика человека, — уходя, изрёк он.
Немного покрасневший Лебедев, держась за многострадальный рубановский локоть с вырванным куском материи, побрёл в караульное помещение.
Дабы подбодрить прямого своего начальника, Аким поинтересовался:
— Александр Иванович, на ужин что закажем?
У капитана из глаз, как давеча у фрейлины Тютчевой, покатились слёзы… А может, это Рубанову показалось.
На следующий день великий князь и особенно фрейлина Тютчева, красочно описали перед всем светом подвиг подпоручика Рубанова по спасению пострадавших из огня.
Слух дошёл и до императора.
Максим Акимович млел словно гимназистка, слушая дифирамбы своему сыну.
— Строгость всегда полезна, — развивал мысль за обедом у монарха Владимир Александрович. — Человек чувствует властную руку и идёт на подвиг.
Рубанову–младшему достались лишь устные похвалы, зато капитан Лебедев, как руководитель и воспитатель молодёжи, получил благодарность в приказе по Санкт—Петербургскому военному округу за подписью самого генерал–губернатора и, по совместительству, командующего округом, великого князя.
На радостях, в середине декабря, умиротворённый ротный предоставил мужественному спасителю такс целую неделю отпуска.
— В Москву, в Москву, — напевая, укладывал чемодан Аким.
Увидев вошедшую в комнату матушку, продекламировал:
— Карету мне, карету-у…
— Акимушка, сынок, что ты будешь делать один в этой Москве?
— О-о, маман… Многое!
— Ну что — многое?
— Встречусь с Натали… — И тут, по примеру папа, допустил огромную оплошность… — В газетах пишут, что 18 декабря в МХТ премьера «На дне». Причём одну из ролей станет играть сам Станиславский…
На Ирину Аркадьевну снизошёл столбняк, но она быстро избавилась от недуга, кружась по комнате и хлопая в ладоши:
— В Москву… В Москву… Карету мне, карету-у, — по девчоночьи вопила при этом.
У Акима выпал из рук вновь пошитый у Норденштрема мундир. Он вяло улыбнулся матушке и подумал: «Папа наградил меня целой тысячей рублей, что не хуже благодарности по Санкт—Петербургскому военному округу. Как славно я бы на них кутнул в Москве без мама…».
— Звоню Любочке, — компенсировала минутный столбняк бурной деятельностью. — Максим Горький — её кумир.
И снова вечером на вокзале Аким попрощался с грязнущим от шоколада и угольной копоти питерским «чилдраном», и утром поприветствовал московский пивной Шаболовский завод.
«Ждут, когда поручиком стану, чтоб вывеску сменить», — улыбнулся он.
Из номера гостиницы Аким позвонил капитану Джунковскому и попросил заказать восемь билетов на спектакль: «Три нам, а пять — Натали с родителями и чете Кусковых», — рассчитал он.
