Вереница казалась бесконечной. Кое-какие древние одеяния вызвали у нее улыбку, и королеве не удалось скрыть насмешливое выражение лица, тщетно прикрывая его веером. Некоторые герцогини оскорбились и поклялись, что ноги их больше не будет при дворе «сей маленькой насмешницы». Клятва не стоила и ломаного гроша — разве они могли обойтись без версальского воздуха?
Мария-Антуанетта не сдержалась и весьма опрометчиво промолвила:
— Сии чопорные особы есть призраки прошлого века. Всем этим олухам одна дорога — убраться отсюда.
Немного позже она не менее беспечно заявила:
— Я не понимаю, как после тридцати лет можно осмеливаться появляться при дворе. — Мария-Антуанетта привыкла судить о людях, так сказать, по эстетическим впечатлениям, которое они производили на нее: женщины — красотой, мужчины — хорошим телосложением, выправкой, остроумием. Она могла отказать в приглашении лицам, которые плохо танцевали.
Граф де Сегюр впоследствии писал в своих мемуарах: «Все те, кто занимал посты, должности подле трона, для нас принадлежали к иному времени, к другому веку, нежели мы. Внутренне мы уважали старые обломки древнего режима, чьим нравам, невежественности и предрассудкам мы со смехом бросали вызов. Совершенно не думая оспаривать у них бремя дел, мы помышляли лишь о развлечениях. И, направляемые удовольствием, как раз среди балов, праздников, выездов на охоту, игр и концертов мы весело продвигались вперед, не предвидя наши судьбы».
Но вот что выглядело более серьезным: королеве надлежало добросовестно подчиняться традициям малого и большого утреннего туалета. Ее обучили всем жестам, которые она должна совершать в порядке вереницы появлений знати. Для герцогов, герцогинь, камергеров достаточно одного кивка головы. Если же речь шла о принце или принцессе крови, то королева, сидя в своем кресле, окруженная женщинами, причесывавшими или пудрящими ее, должна облокотить свои руки на подлокотники кресла, как будто намеревается встать, но продолжает сидеть.
Стоило также ознакомиться и с другими пустяками, которые Мария-Антуанетта считала устаревшими. Церемония выводила ее из себя. В один прекрасный день она действительна была задета за живое. Вот как описывала это мадам Кампан: «Одевание королевы являло собой шедевр этикета. Все было отрегулировано до высшей степени совершенства. Фрейлина и камер-фрау, вдвоем, если присутствовали обе, с помощью первой горничной и двух обычных горничных, выполняли главное обслуживание, но между ними были различия. Камер-фрау надевала юбку, представляла платье. Фрейлина лила воду для омовения рук и надевала сорочку. Когда при одевании присутствовала принцесса из королевской семьи, фрейлина уступала ей эту вышепоименованную обязанность, но не уступала ее напрямую принцессам крови; в таком случае фрейлина возвращала сорочку первой горничной, которая передавала ее принцессе крови. Каждая из этих дам скрупулезно соблюдала эти правила, ни на йоту не уступая свои права, ибо они знаменовали их близость к королеве.
Одним зимним днем получилось так, что королева, полностью раздетая, пребывала на стадии передачи ей сорочки. Я протянула ей ее, полностью развернутую. Вошла фрейлина, поспешила снять свои перчатки и взять сорочку. В дверь постучались. Открыли: это оказалась герцогиня Шартрская. Ее перчатки были сняты. Она вышла вперед, чтобы взять сорочку, но фрейлина не должна была передавать ее ей, она возвратила сей предмет мне. В дверь вновь постучали: это была графиня Прованская; герцогиня Шартрская передала ей сорочку. Королева держала руки скрещенными на груди, и, похоже, мерзла. Мадам, видя ее жалкое состояние, ограничилась тем, что бросила свой носовой платок, не стала снимать перчатки, и, надевая сорочку, растрепала волосы королевы [27] , которая рассмеялась, чтобы скрыть свое нетерпение, но потом несколько раз процедила сквозь зубы:
— Отвратительно! Сколь докучно!
Докука, которой она решила более не подвергать себя. Теперь сорочку будет подавать первая камер-фрау, которая находится в комнате. Последовал взрыв сурового осуждения. Королева облила презрением неписаные иерархические законы. Она пошла еще дальше: отменила, или, точнее, упростила церемонию утреннего туалета. Сразу же после того, как ее причесали, королева покидала всех дам, которые держали придворное платье вокруг нее, прощалась с ними милой улыбкой и возвращалась в свои покои, чтобы завершить свой туалет только с горничными».
Мадам Кампан пишет: «Сии обычаи соблюдают, потому что все цепляются за свои права. Соблюдение старшинства по рангу льстит тщеславию». Отменив их, королева ранила придворных дам в самое чувствительное место.
Мария-Антуанетта также начала воевать с другими традициями. Ее обслуживали сотни слуг, и обслуживали отвратительно. Каждый исполнитель должности имел определенную обязанность и строго придерживался ее, не по отсутствию любезности, но во избежание конфликта полномочий. Королева увидела пыль под своим ложем. Она вызвала камердинера. Тот заявил:
— Ложе ее величества, когда королева не спит на нем, считается мебелью. — Таким образом, пыль подпадает под круг обязанностей лакея-обойщика комнат.
Случись Марии-Антуанетте испытывать жажду, ни одна горничная не имеет права подать ей стакан воды. Это — обязанность фрейлины или первой камер-фрау. Если они отсутствуют, королева не получит воды.
При этом прислуга откровенно обворовывала монархов. На содержание версальского дворца уходила пропасть денег. Придворные и челядь мертвой хваткой держались за свои должности, ибо они давали приличные побочные доходы. Например, служба стольников торговала съестными припасами, причем не только отходами со стола королевской четы. Согласно существовавшему с незапамятных времен правилу, свечи, зажженные в малых покоях королевы, тушились, как только она их покидала, и тотчас же заменялись новыми, даже если они погорели всего несколько минут. Почти целые, они тут же продавались, причем деньги от реализации также делились согласно неписаному старому правилу: от сбыта свечей из прихожей, кабинетов и коридоров доставались лакеям, а от игорных салонов — горничным королевы. Между прочим, стоимость восковой свечи равнялась недельному жалованью рабочего. Было подсчитано, что горничные Марии-Антуанетты выгадывали на этом дельце до 50 000 ливров в год. Торговали всеми мало использованными вещами. Горничным полагалось несколько метров лент и пара башмаков каждую неделю, естественно, часть шла на продажу.
Молодая женщина не вникала в подобные низменные мелочи (попытался вникнуть король, но попытка экономии самым жалким образом провалилась), а принялась открыто издеваться над вековыми привилегиями придворных. До нее королевы Франции могли появляться на публике окруженные исключительно женщинами.
