Как обычно, на помощь пришла королева. Как только король сел, она встала и этим подала знак дамам покинуть столовую. В гостиной мамина ярость прорвалась наружу.
— Меня никогда в жизни так не оскорбляли. Мы сию минуту уезжаем. Я немедленно прикажу подавать экипаж.
— Нет, мама, — возразила я. — Нам нельзя сейчас уезжать. Пожалуйста, послушайте меня, мама. Но она была слишком расстроена, чтобы заметить твердость моего тона.
— Вы не можете уехать сегодня, — мягко сказала королева. — Слишком поздно, подождите до утра.
Я полагаю, мама поняла, что было невозможно в этот час выехать в Клермонт, поэтому, поджав губы, она согласилась остаться на ночь.
— Но ни минутой дольше, — воскликнула она. — Мы уедем рано утром. Меня так оскорбили… в присутствии всех этих людей. Мама, подумала я, вы заслужили это. Вы заслужили каждое слово.
После этого разрыв между мной и мамой стал всем очевиден, Я не могла ей сочувствовать. Я не могла простить ей, что она завладела этими комнатами во дворце, которые король отказался ей предоставить. Это были его комнаты, его дворец, и занять их было нечто вроде воровства.
Этот урок не пошел маме впрок, и был еще один неприятный инцидент. Король назначил свою дочь от Дороти Джордан, ставшую леди де Лиль и Дадли, хранительницей дворца, что означало — она получила в нем апартаменты.
Мама была вне себя. Дворец существует для членов королевской семьи, сказала она, к которым не относятся незаконные дети актрис. Но король, очевидно, был другого мнения. Я не раз слышала, что он очень любил Фитц-Кларенсов, а тетя Аделаида считала их своими пасынками и падчерицами.
Мне они не нравились — не из-за происхождения, а лишь потому, что некоторые из них вели себя очень высокомерно. Но это не относилось к леди де Лиль и Дадли, которой я симпатизировала. Когда она приехала во дворец, она была на последнем месяце беременности и скоро родила. Мама негодовала из-за всей этой суматохи, которая возникла вокруг этого события. Король прислал своих врачей, и их заключение было печальным — состояние леди де Лиль и Дадли было признано критическим. Мама же собиралась дать обед, и я сказала ей:
— Мама, вы должны отменить обед. Мы не можем устраивать приемы, когда рядом с нами находится дочь короля в таком состоянии.
— Какое отношение имеет его незаконная дочь ко мне? — воскликнула мама сердито. — Почему я не могу принимать гостей из-за этой особы?
— Мама, — возразила я, — она живет здесь. Все о ней беспокоятся.
Мама пожала плечами и продолжала свои приготовления. Обед состоялся, и как раз в это время леди де Лиль и Дадли умерла. Я была в ужасе, что такое поведение могли связывать и со мной.
После этого я еще более отдалилась от мамы, и в наши отношения закралась определенная холодность. Мой брат Карл пытался спорить со мной, но я дала ему понять, что он вмешивается не в свое дело. Мне было очень жаль, так как я не хотела ссориться со своей семьей, но Карл был на маминой стороне и пытался внушить мне, что я не могла обойтись без нее.
— Нет, — сказала я твердо. — Я не могу быть с ней заодно.
Карл посоветовал мне назначить сэра Джона Конроя своим секретарем, так как, по его мнению, я не представляла, какое меня ожидает бремя государственных забот.
— Как может молодая неопытная девушка править самостоятельно? — добавил он.
— Мне помогут министры, — сказала я.
Я нуждалась в них, а не в маме, не в сэре Джоне Конрое, не в брате Карле. Вскоре Карл поехал повидаться с дядей Леопольдом. Результатом их встречи стал визит барона Штокмара. Мне было известно, что он очень близок к Альберту. Дядя Леопольд привез его с собой в Англию, когда он женился на Шарлотте, и так как дядя страдал от множества всяких недомоганий, он очень нуждался в докторе Христиане Фридрихе Штокмаре. Он также был с дядей, когда умерла Шарлотта. Он был на три года старше дяди и очень умен, по его словам. Дядя так доверял ему, что поручил ему воспитание Альберта.
Я тепло приветствовала барона Штокмара, и мама тоже. Мне было приятно видеть его из-за его близости к дяде Леопольду, но вскоре я поняла, что и он на стороне мамы, так как он начал убеждать меня взять сэра Джона Конроя себе в секретари.
Я оставалась непоколебима. Я очень утвердилась в своих убеждениях за последние несколько месяцев. Может быть, так на меня произвели впечатление поступки мамы, а может быть, просто потому, что я стала взрослой.
Мой брат Карл вместе со Штокмаром пытались ослабить мою решимость. Я была молода, так молода, повторяли они, пока мне не захотелось надавать им пощечин. Я была так неопытна.
Я напомнила им, что как иностранцы они имели еще меньше опыта, чем я. Они были поражены, но я ясно объяснила им, что меня не заставить принять решения, в которых впоследствии я могу раскаяться.
Позднее в Кенсингтон прибыл лорд Ливерпуль. Он виделся с сэром Джоном, который отчаянно боролся за свое положение. Если бы я имела какое-нибудь влияние в этом вопросе, он давно бы его лишился. Я полагаю, он сказал лорду Ливерпулю, что я не в состоянии управлять, что я нуждаюсь в руководстве, что я слишком молода для самостоятельного правления страной. Он часто внушал все это и мне. Мне удалось поговорить с лордом Ливерпулем наедине.
— Поскольку вы не хотите иметь сэра Джона Конроя своим личным секретарем, — сказал он мне, — готовы ли вы. довериться премьер-министру?
Я видела лорда Мельбурна раз или два, и он произвел на меня очень благоприятное впечатление. Я сразу же ответила, что это будет очень хорошо. Быть может, сэр Джон мог бы занять пост блюстителя личных расходов, предложил лорд Ливерпуль.
— Нет, — сказала я. — Никогда. Сэр Джон Конрой не будет занимать никакой должности при моем дворе. Я просила лорда Ливерпуля попытаться понять мое положение. Он пристально посмотрел на меня и сказал:
— Я понимаю.
Я почувствовала облегчение, потому что поверила, что если я избавлюсь от сэра Джона и влияния мамы и смогу воспользоваться советами такого опытного светского человека, как премьер-министр, который заправлял всеми делами в стране, то смогу приступить к стоящим передо мной задачам с большой уверенностью.
Король сдержал свое слово, настояв на моем присутствии на его следующем приеме. Когда мы вошли в зал, я огорчилась, не увидев королевы. Без нее ничто не шло гладко. Король сказал, что она нездорова и отдыхает. Я проявила озабоченность, и это доставило ему удовольствие.
— Она скоро поднимется. Она слишком много трудится, как ты знаешь.
— Я знаю, как нам скучно, когда ее нет, — сказала я. Он кивнул и в тот же момент увидел сэра Джона Конроя, который сопровождал нас по настоянию мамы.
Король подозвал лорда-камергера, и тот поспешно подошел к нему. Король указал на сэра Джона.
— Я не желаю видеть его в моей гостиной. Выкиньте его вон. Лорд Конингэм был озадачен.
— Вы слышали, что я сказал, — проворчал король. — Вон! Вон!
Любой бы на месте сэра Джона сгорел бы от стыда, но только не он. Сэр Джон дерзко усмехнулся, а когда его выводили из комнаты, беспечная улыбка не сходила с его лица. Я была довольна, по крайней мере король разделял мое мнение об этом человеке.
Я получала от дяди Леопольда письма, полные советов. Он все время давал мне наставления, как выбрать мой придворный штат, как поступать с министрами… когда придет время. Я надеялась, что оно придет еще не скоро. Дядя Леопольд писал: «Моя цель в том, чтобы ты не оказалась инструментом в чьих-либо руках». Эта фраза надолго осталась в моей памяти. Нет, даже не в ваших, дорогой дядя.
За несколько дней до моего дня рождения во дворец прибыл лорд Конингэм. Мама прислала за мной. Когда я вошла, то сразу поняла, что случилось нечто важное. Мама выглядела рассерженной, а сэр Джон был явно смущен. Лорд Конингэм сказал мне с поклоном:
— У меня письмо к вам от его величества, которое мне поручено передать вам в собственные руки.
— Благодарю вас, — сказала я, взяв письмо.
Я догадалась, что мама и сэр Джон старались завладеть им до моего прихода, но у лорда Конингэма были определенные инструкции: не давать его никому, кроме меня.
— Распечатай его, милая, — сказала мама. Под змеиным взглядом сэра Джона я ответила:
— Я распечатаю его у себя.
Еще несколько дней, и мне будет восемнадцать. Будет уже поздно маме вмешиваться в мои дела. С ее надеждами на регентство покончено. Пора ей понять, что я взрослая и не потерплю никакого вмешательства.
Я прочла письмо у себя. В нем говорилось, что король предлагает мне десять тысяч фунтов в год и свой собственный двор — вдали от мамы. Моей радости не было предела. Я чувствовала себя пленницей, перед которой забрезжила свобода.
Конечно, освободиться было не так-то легко. Мама и сэр Джон узнали, что было в письме, и вместе сочинили ответ, который я должна была только подписать. Когда я прочла его, то отказалась подписывать, потому что там говорилось, что, с благодарностью принимая десять тысяч фунтов, я предпочитала оставаться в моем прежнем положении при маме из-за моей молодости и неопытности. Я сказала, что хочу посоветоваться с кем-нибудь из министров, например, с лордом Мельбурном. Они продолжали оказывать на меня давление.
