— Здравствуй, Алеша! — окинула его Маринка строгим взглядом. — А я к тебе шла. Давай пройдемся немного… Тебе письмо от Саши, — говорила она, раскрывая книгу, которую перед тем держала под мышкой. — Я хотела вчера переслать, а начштаба сказал, не надо, сам приедет…
— Ну? Письмо? Вот это хорошо! — обрадовался Вихров. Он взял письмо и, узнав на конверте знакомый ровный почерк, бережно спрятал его в карман.
— Спасибо… Что это у тебя за книжка?
— «Мартин Иден» Джека Лондона. Читал?
— Читал.
— Хорошая книжка. А какой сильный человек! — И Маринка горячо заговорила о том, — что ей понравилось в книге.
Вихров слушал и пристально смотрел на Маринку, стараясь вспомнить, какой она была два года тому назад, когда он в первый раз ее увидел.
Ее лицо, с темно-серыми глазами, опушенными густыми черными ресницами, было так близко ему, но теперь в нем появилось что-то новое, сильное и вместе с тем полное совсем детской прелести! «Как она изменилась», — думал он. Происшедшая в ней перемена вызвала в нем радостное и приятное чувство.
— Ты, видно, много читаешь? — спросил Вихров, когда девушка замолчала.
— Да. Очень много. Спасибо Саше. Это она приучила меня к чтению. Хорошая книга приносит большую пользу. Да вот хотя бы «Мартин Идеи». Я поняла, что человек, если только он захочет по-настоящему, сможет достичь очень многого…
— Да, но Мартин Идеи, достигнув больших высот, все же плохо кончил, — заметил Вихров.
Маринка подняла на него блеснувшие глаза.
— Верно, — согласилась она. — Но не надо забывать, что я русская и живу в совершенно другую эпоху. Нет, нет, я чувствую себя гораздо сильнее его… Ну вот и пришли, — показала она на длинное двухэтажное здание, у двери которого был приткнут флажок с красным крестом.
— Постой, Мариночка, я хотел тебе еще что-то сказать, — заговорил Вихров с тайной надеждой подольше удержать девушку. — Митя не пишет?
— Митя? Пишет… Пишет, что их курсы переформировали в нормальную школу… Теперь еще года два не увидимся, — тяжело вздохнув, сказала она. — Ну ладно, Алеша, мне надо идти больных навестить.
— А много больных?
— Много. Малярия. Это только вашему эскадрону повезло, вы в горах стояли. Врач говорит, что мы приехали в самое неудачное время. Жара. Не успели акклиматизироваться… Прощай! — Она приветливо махнула рукой и, взойдя на крыльцо, скрылась за дверью.
20
Петров сидел за столом и, нахмурившись, писал при свете лампы политдонесение комиссару дивизии. Карандаш быстро бегал по бумаге.
«…Проводимая бригадой работа тормозится некоторыми явно враждебными действиями отдельных представителей местной власти. Имел место случай избиения…»
В дверь постучали.
— Войдите!
В комнату вошел худощавый узбек средних лет в сдвинутой на лоб поношенной тюбетейке.
— А, товарищ Исмаилов! — приветливо сказал Петров, поднимаясь со стула и с удовольствием оглядывая благообразное, с прямым носом и подстриженной клинышком бородкой лицо вошедшего. — Ну, что хорошего?
— Хороших известий нет, — с сильным акцентом мрачно сказал Исмаилов. Он, по восточной привычке, пожал обеими руками руку Петрова и, придвинув себе стул, сел против него.
— Товарищ Петров, — продолжал Исмаилов, глядя блестящими глазами в лицо комиссара. — Товарищ Петров, я честный человек, я коммунист, я буду говорить прямо: мы ищем басмачей не там, где нужно!
Петров с удивлением посмотрел на него.
— А где же их надо искать? — спросил он настороженно.
— Мы ищем их в горах! — повышая голос и показывая на открытое окно, сказал Исмаилов. — А они здесь, в Каттакургане.
— Тише, тише, товарищ Исмаилов! — воскликнул Петров. Он подошел к окну, закрыл его и, возвратившись на место, спросил: — Кто же, по-вашему, здесь басмачи?
— Кто? — Исмаилов развел руками. — Думать надо!.. Искать. Сегодня на базаре, как митинг кончал, один дехкан мне сообщил, что за час до прибытия нашего отряда в кишлак Хатырчи туда прискакал из Каттагургана один человек и предупредил басмачей… Кто посылал этого человека? А? Как по-вашему?
Петров задумался. О посланном в кишлак отряде знали только свои, доверенные люди.
— Людей много, — говорил Исмаилов. — Много хороших людей, дехкан, которые видят, что большевики так делают, чтобы им стало лучше жить. А другие боятся… Почему? Один пришел жаловаться, а его побили.
— Я знаю об этом, — сказал Петров.
— Вот, — продолжал Исмаилов. — Я вызвал товарища Улугбека, заявил. Он говорит, что это дело расследовал. Говорит, сам дехкан виноват. Он, говорит, первый ударил.
— Кто же, однако, мог сообщить в Хатырчи? Ума не приложу, — сказал в глубоком раздумье.
— Товарищ Петров, я узнаю, кто ездил в Хатырчи, — пообещал Исмаилов.
— Как же это вам станет известно?
Исмаилов оглянулся на дверь и, понизив голос, спросил:
— Розахон Назирову знаете?
Петров уже несколько раз встречал эту совсем юную отважную девушку, выполнявшую самые опасные разведывательные поручения. И поэтому, отвечая на вопрос Исмаилова, утвердительно кивнул головой.
— Я послал ее в Хатырчи. Скоро она должна вернуться… Вы еще долго не будете спать?
— Да. А что?
— Я еще зайду к вам.
— Тогда вместе с ней и приходите.
— Хорошо.
Исмаилов поднялся со стула и, мягко ступая, вышел из комнаты.
Луна еще не взошла. На улице было темно. Спустившись с крыльца, Исмаилов направился в сторону базара. От окна скользнула тень человека. Прижимаясь к дувалу и держась на некотором расстоянии от Исмаилова, человек, крадучись, пошел вслед за ним…
— Короче говоря, Михаил, я не привык с чужих слов судить о незнакомых мне людях, — говорил Федин, поглядывая сбоку на шагавшего рядом с ним Кудряшова. — По-моему это самое последнее дело. Я люблю присмотреться к человеку и уже потом составить о нем свое определенное мнение.
— Совершенно верно, Андрей Трофимович, — согласился Кудряшов, — У меня был случай: один про другого такое наговорил из зависти… прямо страх берет. А на поверку вышло — тот оказался прекрасным парнем… Ух ты, черт! — вскрикнул он, споткнувшись.
— Что ты? — спросил Федин.
— Чуть не упал. Осторожно, тут арык, кажется. Эка темень какая! Зги не видать, — говорил Кудряшов, нащупывая ногой дорогу.
— Ты ничего не слышал? — спросил Федин тревожно.
— Нет. А что?
— Кто-то крикнул.
Они прислушались.
Но вокруг было тихо.
— Может быть, тебе показалось? — помолчав, спросил Кудряшов.
— Нет, я как будто слышал крик с той стороны. — Федин кивнул в темноту. — А может, и верно, послышалось… Ну ладно, пойдем.
Они перешли казарменный плац и поднялись по крыльцу в штаб полка.
В дежурной комнате дремал писарь Терешко.
— Что у вас за вид? — строго спросил Кудряшов. — Ремня нет, без сапог, в одной нижней рубашке!
— Душно, товарищ комполка, — сказал писарь, виновато улыбаясь всем своим жирным, в угрях лицом.
— Это не резон! Мне тоже душно, однако же я не снимаю штаны. Оденьтесь сейчас же!
Кудряшов открыл кабинет и, пропустив вперед Федина, плотно прикрыл за собой дверь. Потом он чиркнул спичку и зажег настольную лампу.
— Значит, грузимся завтра ровно в шесть тридцать утра? — спросил комиссар.
— Да.
— А ну, покажи маршрут.
Кудряшов развернул карту.
— Вот, — сказал он, проводя пальцем по карте, — это Каттагурган. Отсюда до Кагана нас перебросят по железной дороге. Дальше, до кишлака Варганзи, бригада пойдет походным порядком. Постой, где же Варганзи?.. Ага, вот он. Смотри, на самой границе пустыни. Так. Ну, а потом пойдем в Кызылкумы искать Абду-Сат-тар-хана… Смотри, сколько здесь колодцев: Урус-буке, Султан-биби, Ак-кудук, Такай-кудук, — читал Кудряшов.
За окном послышался топот, встревоженные голоса, крики.
В дверь резко постучали.
— Да, да! — нетерпеливо сказал Кудряшов.
Быстрыми шагами в комнату вошел дежурный по полку Кондратенко.
— Товарищ комполка! — встревоженно обратился он к Кудряшову, поднимая руку к фуражке. — Разрешите доложить: только что убит секретарь укома товарищ Исмаилов.
— Убит! Как убит? — недоумевая, спросил Федин.
— Так точно, убит. Ножом в спину. Я выслал дежурный взвод оцепить ближайшие улицы. Разрешите идти?
— Идите… Хотя нет, постойте. Вместе пойдем. — Федин роправил висевшую на ремне кобуру и, оглядываясь на Кудряшова, сказал: — Пошли, Михаил!
Они вышли из штаба.
На улице в теплой тьме мелькали желтые огоньки, Пригнувшись, перебегали какие-то люди.
Федин и Кудряшов, сопровождаемые Кондратенко, пошли по направлению к базару.
Из-за угла показались две фигуры.
— Стой, кто идет? — спросил человек, поднимая фонарь к лицу Кудряшова, — Ой, извиняюсь, товарищ комполка, обознался, — сказал старший патрульный. — Я думал, кто со стороны.
