Распушив бороду, Грушевский надменно сказал:
— Счастлив, граф, что вы снова выражаете мою идею, собственно, ту ее дальнейшую часть, о которой я не успел сказать. Дело, конечно, не в моей научной концепции — отвечает oна или не отвечает фактическому положению вещей: оставим вопросы чистой науки для люди науки! «Ла сьянс — пур ле–з–ерюдит», не–с–па?[10] — он не мог удержаться, чтобы не боднуть своего союзника–недруга. — Но речь идет не о науке, а о политике! Прошу вас учесть то обстоятельство, что в такой ситуации становится опасной партия социал–демократов, пускай это даже и наши украинские социал–демократы, организованные этим порнографическим писакой Винниченко! Она может получить слишком много шансов на увеличение своего удельного веса в Центральной раде!
Шептицкий посмотрел Грушевскому прямо в лицо, и Грушевский отвел взор в сторону, потому что с детства не умел смотреть людям в глаза, даже когда говорил правду. Так же смиренно, как в начале разговора, Шептицкий произнес:
— Вознесем хвалу господу богу, который так печется о нашем с вами единомыслии, милый профессор! И только потому, что своим малым умом я смог дойти до тех же великих идей, которые излучает ваш несравненный интеллект, я позволю себе, пан профессор, одно замечание.
Грушевский снова заерзал в кресле, соображая, как воспринять выраженное столь хитроумно очередное оскорбление, но Шептицкий не дал ему опомниться.
— В политике, — сказал он, — факты нужно либо принимать, либо противодействовать им. Социал–демократия — печальный факт. Ее необходимо обезвредить. Известно, что против врага лучше всего бороться его же собственными руками. Против социал–демократии большевистского, наиболее опасного толка необходимо бороться руками социал–демократии направления меньшевистского — это совершенно ясно. Но, к нашему счастью, на Украине мы имеем еще и третью формацию социал–демократии: партию украинских социал–демократов, возглавляемую добродием[11] — Винниченко. Ее следует всячески поддерживать, пан профессор! Потому что она способна оторвать и от большевизма и от меньшевизма какую–то часть украинских рабочих, следовательно, еще больше раздробить силы социал–демократии…
Грушевский что–то пробормотал, но Шептицкий не захотел расслышать.
— Я полностью информирован о разногласиях между Винниченко и вами, пан профессор. Вы оба — гордость нашей нации, но оба претендуете только на ведущую роль в национальном возрождении. Пан профессор! Еще Христос — хоть он и не был политиком — учил нас смирению, а для государственного деятеля интересы дела всегда превыше личных интересов. Не поймите меня ложно, пан профессор! Вы должны находиться только вверху, превыше всех, однако необходимо уступить местечко ступенькой пониже и пану Винниченко. Вы вождь, вы глава Центральной рады, а Винниченко пусть возглавит при вас кабинет министров; когда вы его создадите, — ведь должен же кто–то его тогда возглавить? — Шептицкий заговорил еще ласковее, даже сложил просительно кончики тонких аристократических пальцев. — Будем политиками, пан председатель, ведь Винниченко возглавляет на Украине большую партию, чем ваше «Товарищество украинских прогрессистов» из двадцати украинских интеллигентов. Его партия более популярна, потому что… более демократична…
В том, что Шептицкий был незаурядным политиком, не сомневался и Грушевский. Но разве давало это ему право высокомерно отчитывать уважаемого профессора, словно какого–то гимназиста, не выучившего урок? Грушевский все–таки вскочил со своего места, все–таки стукнул кулаком по столу, все–таки крикнул, — и это должно было подчеркнуть силу и значительность слов, которые профессор собирался произнести.
— Я! — объявил Грушевский. — Лично я возглавлю наиболее массовую партию! В моих, крестьянских союзах и заложено начало моей партии! На съезде я провозглашу создание партии украинского селянина — для защиты его извечных хлеборобских стремлений!
Грушевский сел и вытер платочком влажный лоб. Он был взволнован, он высказал сокровенные мысли: создание партии украинского селянина–землевладельца как основной силы для утверждения украинской государственности — это и была заветная мечта профессора с тех пор, как он возглавил Центральную раду.
Шептицкий учтиво склонил голову:
— Возблагодарим еще раз господа бога за то, что он поставил во главе нашего дела, пан профессор, именно вас, гения нашей нации! — Это было произнесено почти искренне: идея Грушевского возглавить массовую крестьянскую партию вместо кучки интеллигентов–либералов, неизвестных в народе и отстаивающих абстрактную программу «возрождения нации», взволновала практический ум митрополита. — Поздравляю вас! Кто же должен быть нашей опорой, как не наше украинское село? И, конечно, именно вы, пан профессор, должны стать во главе партии, которая декларирует борьбу за интересы хлебороба. — Шептицкий с легкой иронией посмотрел Грушевскому в глаза. — Но зачем же создавать новую партию — ведь это так хлопотливо! Такая партия уже существует. И все перспективы на ее стороне!
Грушевский моргнул, обескураженный. Шептицкий продолжал:
— Учтите, пан профессор, что партия Милюкова, которая еще управляет политикой Временного правительства вот–вот потерпит крах! Признание тайных обязательств перед союзниками окончательно скомпрометировало ее. Все козыри и тузы в этой игре оказываются в руках адвоката Керенского! — Митрополит невольно соскользнул на обычную в кругу австрийского офицерства картежную терминологию. — И роббер будет за ним: к власти во главе коалиции придет, несомненно, партия русских социалистов–революционеров — ее лозунги наиболее демагогичны! Верьте мне: в Петербурге я достаточно хорошо ознакомился с политическим положением! У нас, на Украине, путь для эсеров и подавно открыт: наша нация крестьянская, как справедливо утверждаете вы, пан профессор, и для нее все решает дух земли! И если стремления крестьянства возглавит партия украинских эсеров, то это и будет самый могучий противовес партии украинских социал–демократов, то есть партии Винниченко, который так нарушает ваше душевное спокойствие, мой дорогой друг!..
Шептицкий торжественно поднялся.
— Господин председатель! — произнес он громогласно, словно с амвона. — Нация требует этого от вас: вы должны вступить в партию украинских эсеров и повести за собой все украинское село — не голодранцев и пришельцев, о которых вы поминали, а село хлеборобов и землевладельцев! Нация возлагает на вас эту миссию, и бог да благословит вас!
Шептицкий сотворил крестное знамение над остолбеневшим профессором и смиренно сел.
Все это было слишком неожиданно для Грушевского — и гимназическая нотация, и крестное знамение, и то, что отныне он, оказывается, революционер, да еще и… социалист.
Наконец Грушевский сказал:
— Решено, ваше высокопреосвященство. Рад, что вы подхватили мою идею. Мои крестьянские союзы расширят партию украинских эсеров, и я ее возглавлю. Однако эсеры… ведь их левое крыло… идет на компромисс с большевиками…
— Да какое вам дело до большевиков, пан профессор?
— Как — какое? В них — наибольшая опасность!
— Несомненно!
Шептицкий играл взятым со стола карандашом.
— Их программа — социализация земли…
— Ну и что же из этого, пан профессор? Чтобы осуществить программу, необходимо прийти к власти. А большевики к власти не придут.
— Как же не придут, если… То есть я хотел сказать, что, конечно, не придут, но…
— Большевики к власти на Украине не должны прийти! — сказал раздраженно Шептицкий. — Этого и не допустите вы во главе партии украинских эсеров! — Лицо митрополита сделалось жестким. — С большевиками необходимо… только так! — он с треском переломил меж пальцев карандаш и швырнул обломки на пол. — И не превращайте большевиков в какой–то жупел! Эсеры — идеологи мелкого землевладения. И если землевладелец, и большой и малый, поддержит программу строительства Украинского государства, большевизм для Украины не будет опасен!
Грушевский фыркнул:
— Не опасен! Именно в связи с национальным вопросом большевистская программа наиболее опасна для Украины! В России — устами своего вождя Ленина — большевики провозглашают для всех наций право на самоопределение, а на Украине руководитель киевских большевиков Пятаков выступает против самоопределения украинской нации, против украинской государственности, против украинской культуры, против школы, против языка, против…
— Неужели это так, профессор? — мрачное лицо Шептицкого с каждым словом профессора прояснялось все больше. — Руководитель киевских большевиков — против? И вы опечалены этим? Но это огромная радость для нас! Молиться богу нужно за этого Пятачкова — да простит ему на том свете бог все прочие его большевистские грехи!
