В деятельности униатского митрополита дело католической церкви и дело украинского возрождения переплетались так тесно, что уже трудно было понять, что же для него цель, а что лишь средство для достижения этой цели.
Словно уловив эти сомнения профессора, Шептицкий продолжал:
— Уверен, пан профессор, что вы разделяете мою мысль: на пути создания молодого государства не последним фактором явится обеспечение связей с государствами могущественными. Не будете ли вы возражать, пан председатель, если установление сношений с Германией и Австро–Венгрией я временно возьму на себя, дабы облегчить вашу многогранную, хлопотливую деятельность? Конечно, в постоянном с вами согласии?
Грушевский кивнул — именно это и требовалось от Шептицкого: в случае неудачи, неуспех всегда можно будет свалить на него. В свою очередь Шептицкий учтивым поклоном поблагодарил собеседника за высокое доверие.
— Но не будем забывать, пан профессор: Украина пока, к сожалению, еще входит в состав Российской империи, а Россия ведет войну в союзе с Францией и Англией. Следовательно, пока международное положение не изменится, Центральная рада, само собой разумеется, будет добиваться у Франции и Англии признания государственных прав Украины. Таким образом…
— Что касается этого, — бросил небрежно Грушевский, расчесывая бороду надвое, — то я предпринял некоторые шаги: с Францией я уже налаживаю дипломатические связи…
— Что вы имеете в виду? — крайне удивился Шептицкий. Расчет Грушевского — ошеломить своего союзника и соперника на ниве государственного строительства и уложить–таки его на обе лопатки — блестяще оправдывался, ведь еще два дня тому назад, при отъезде из Петрограда, когда Шептицкий получил последнее донесение от верной католички Софии, ни о чем подобном не было и речи.
— Только сегодня я имел разговор с представителем Франции на Украине, мсье Энно. Вечером он уезжает в Париж с текстом интерпелляций, поданных мною правительству Франции.
Не спеша, с наслаждением Грушевский поведал Шептицкому о содержании разговора с Энно, правда, несколько видоизменив его стилистическую форму — в том смысле, что не Энно задавал ему вопросы, а будто бы сам он формулировал претензии Центральной рады к правительству Франции.
Шептицкий, внимательно слушая, вносил в сообщение некоторые мысленные коррективы.
— Отлично! — резюмировал он. — Коль Франция проявила к нам интерес, мы должны иметь в Париже своего, пускай покамест и не официального, представителя. Я предлагаю, пан профессор, поручить связь с французским и итальянским правительствами пану Тышкевичу. Вам этот хлебороб с Киевщины должен быть хорошо известен.
Грушевский отпрянул:
— Граф! Но ведь господин Тышкевич нес во Франции царскую дипломатическую службу и отстранен Временным правительством!
— Вот и прекрасно: значит, он не будет тайно симпатизировать Временному правительству, а, напротив, будет исполнен желания всячески насолить ему.
— Но ведь мы вынуждены обещать демократическую Украину, а господин Тышкевич крупный помещик!
— Зато он украинский патриот. Еще в пятнадцатом году, в начале войны, как известно господину профессору, именно граф Тышкевич — не без ведома Ватикана, конечно, — подал секретную интерпелляцию правительству его величества английского короли о стремлении украинцев отделиться от России.
— Но ведь он католик?
— Я тоже католик, прошу пана профессора, — молвил Шептицкий, смиренно потупив очи.
— Прошу прощенья, святой отец, но высок ли будет авторитет дипломата–католика на православной Украине?
— Зато он будет высоким на греко–католической Украине, и это будет способствовать сближению обеих украинских земель.
— Но ведь он граф!
— Я тоже, прошу прощения у пана профессора, в мире граф, — Шептицкий опять скромно потупил очи.
— Простите, граф, я ничего плохого не хотел сказать! — снова покраснел Грушевский. — Но можно ли ставить на одну доску особу такой национальной популярности, как вы, с рядовым… хм… помещиком? Когда в наше революционное время известно о человеке, что он и царю служил, и католик, и помещик, и граф, то… — Грушевский вконец запутался и поспешил воспользоваться радикальным выходом из своего безвыходного положения. — Одним словом, вы меня убедили, я согласен. А кого нам назначить в Англию?
— Князя Трубецкого. Князь Трубецкой, — пояснил Шептицкий, чтобы не обескуражить своего собеседника снова, тоже был царским дипломатом и отстранен Временным правительством, тоже помещик и тоже… княжеской фамилии. Однако он православный! И обладает всеми выгодными для нас качествами, которые есть и у графа Тышкевича: чувствует себя как рыба в воде во всех закулисных дипломатических комбинациях.
— Но ведь, — взмолился Грушевский, — он же русский, кацап, да еще старинного боярского рода?
— Зато он женат на украинке, хорошо известной вам дочери киевского мыловара Ралле. В петербургских салонах я неоднократно встречался с очаровательной княгиней, и мы часто вспоминали Киев. Княгиня Трубецкая не может забыть «киевских контрактов»[14] и особенно тоскует по медовым пряникам из магазина на Прорезной «Ось Тарас із Києва»[15]. Княгиня Трубецкая, урожденная панна Ралле, стала моим другом. Недавно она приняла католическое исповедание …
Грушевский схватился за голову, но Шептицкий, чтобы покончить с затянувшейся дискуссией, спокойно подытожил:
— Не забывайте, пан профессор: во Франции и Англии отношение к бывшей царской России было несравненно лучшим, чем к нынешней России, революционной. Следовательно, бывшие дипломаты царского корпуса располагают там в высших сферах большими симпатиями. То, что мы прибегнем к их услугам, должно породить в западноевропейских кругах искреннее расположение и к нашему делу. Взвесьте это! Война еще не закончилась, русская армия…
— Вот, вот, армия, граф! Именно об этом нам с вами необходимо поговорить особенно серьезно! Хочу информировать вас…
— Сейчас мы перейдем к этой проблеме, пан профессор. Но как быть с дипломатическим представителем в Англии?
— А что? — удивился Грушевский. — Ведь мы остановились на Трубецком!
И собеседники заговорили об армии.
5
Снова Грушевский с сияющим лицом подвинул Шептицкому через стол ту же кипу телеграмм из воинских частей. Он сообщил, что решил в ближайшее время созвать «украинский войсковой съезд» из представителей «национальных рад», созданных по всем фронтам. Съезд должен потребовать от Временного правительства широкой украинизации частей и передислокации их на Украину.
— Таким образом, мы будем иметь в гарнизонах крупных городов Украины свою национальную армию! — патетически закончил Грушевский свое сообщение. — И это даст возможность Центральной раде опереться на вооруженную силу для достижения своих требований!
— Совершенно верно! — одобрил Шептицкий. — Однако целесообразнее было бы передислоцировать украинские части не в тыловые гарнизоны, а на позиции Юго–Западного и Румынского фронтов и требовать от Временного правительства создать тут объединенный фронт, наименовав его — Украинским.
— О да! — согласился Грушевский, горько сожалея, что эта мысль не пришла в голову ему. — Это будет внушительно: Украинский фронт! — Тут он спохватился. — Но позвольте, граф, неужели вы за то, чтобы украинское войско активно действовало против австро–немецкого блока?
— Ни в коей мере — спокойно ответил Шептицкий. — Но собранная в один кулак армия будет прочной опорой для Центральной рады. К тому же этот фронт может оказаться небоеспособным, если против него с другой стороны вдруг окажутся… тоже украинские части. Даже святое евангелие, пан профессор, глаголет, что брат на брата…
— Совершенно верно! — поспешил согласиться и Грушевский. — Я именно это и предвидел — в дальнейшем. Вы имеете в виду ваш легион «сечевых стрельцов»?
— Не только, пан профессор. Я имею также в виду и ваши, то есть наши, «синие жупаны».
Шептицкий говорил о так называемой дивизии «синежупанников» — втором, после легиона «галицийcких сечевыx стрельцов», украинском войсковом формировании. Оно было создано «Союзом освобождения Украины» и окроплено благодатью с кропила галицкого митрополита еще в первые дни войны.
Название дивизии дали синие, запорожского покроя жупаны и шаровары. В эти жупаны и в высокие смушковые шапки с синим верхом и золотой кистью на конце были одеты все ее солдаты и офицеры, словно сошедшие с рисунка из главы о XVII веке в иллюстрированной истории Украины профессора Грушевского.
Формировал эту дивизию немецкий генеральный штаб на германской территории в городах Зальцведеле, Вецларе и Миндене–Ганноверском из военнопленных украинцев восточного приднепровского происхождения. Германские инструкторы занимались специальным военным обучением пленных, а в «просвитах», организованных на территории лагерей, проводилась широкая пропаганда за отделение Украины от Русского государства.
