— Скажите, товарищ начальник, а как там дела обстоят в отношении монахинь?
— Ха-ха-ха! Да это пустяки!
Хотел идти. Мы его остановили.
— Что, струсили?
— Нет, только водочки у нас маловато. И им ведь надо.
— Ну, это чересчур — такую сволочь водкой поить. Мы их без водки разделываем так, что пьяные бывают, задумают косо глянуть — попадут в подвальчик…
— А что страшного в подвальчике? — спрашиваю.
— Ого! Да там… Хотите пойти со мной? Есть на что посмотреть!
Через минуту мы уже были у главной подвальной двери, где стоял часовой.
Начальник вытащил из кармана связку ключей. Начал открывать замок… Долгое время ему не удавалось попасть ключом в замочную скважину, но наконец дверь открылась и мы зашли в коридор подвала, тянущийся далеко вглубь. Дверь за собой закрыли на замок.
— Ну, что хотите посмотреть? — спрашивает нас.
— Все, — отвечаем.
— Хорошо!
Он включил свет в камере и начал открывать дверь. Мы остановились от ужаса на пороге. Камера была размером приблизительно 3 на 4 метра. Там стояла одна кушетка с клеенкой. Отопления не было, естественного света — также, так как окна были завалены кирпичами и только маленький волчок был оставлен вверху для воздуха. В камере было сыро и холодно. Три живых трупа сидели на полу в изорванных платьях, с поджатыми ногами.
— Почему сидите на полу? — спрашиваем.
Вместо них ответил начальник: потому, мол, что им на кушетке сидеть не полагается.
— А зачем же здесь кушетка в таком случае?
— Не для них…
В следующей, подобной же, камере мы увидели полураздетую монахиню, которая доживала последние минуты…
Вдруг наш провожатый остановился около одной камеры и говорит:
— Здесь сидит моя злодейка. Дней пять тому назад надумал позабавиться, а она, чертова холера, стала сопротивляться. Ну я ее, конечно, сюда… Даже жаль немного, потому что она, чертовка, красивая…
Когда открылась дверь — мы увидели нагой труп, висевший на жгуте из платья…
— Вот тебе и на! А я думал ее освободить…
Закрыв дверь, пошли дальше.
— Стой! Тут самое интересное.
— А что здесь такое? — спрашиваем.
— Сейчас увидите…
Палач догнал нас около выходной двери:
— Ну что, понравилось? Какие нежности! А мы ведь все это делали, когда они еще живые были!..
Придя в общежитие, мы легли в постель. Оба проворочались с боку на бок до утра.
Было тошно и страшно.
Мы даже не заметили, как поднялся старший по комнате и скомандовал: «Подымайсь!» Мы вскочили, сделали утренний туалет и стали в строй на завтрак. В строю нам объявили, что в 10 часов — общее построение. Мы позавтракали или, вернее, посидели за завтраком, так как аппетита совершенно не было. После завтрака направились в свое общежитие.
В строю нам объявили, что сегодня, 10 февраля, в 23 часа мы все по распоряжению наркома внутренних дел Украины выезжаем в город Рава-Русская для специального инструктажа. Там будет сам народный комиссар Украины. Оттуда будем направлены для выполнения специального задания. В 21 час все должны быть готовы. «Разойдись!»
В 12 часов мы пошли на обед. В столовой нам объявили, что в 16 часов общее построение на дворе, но без вещей.
Вернувшись в общежитие, легли на час отдыха, а в 16 часов уже стояли в строю. Перед строем — работник НКВД в чине младшего лейтенанта.
— Товарищи, — начал он, — у нас вчера замечено крупное нарушение воинской дисциплины, а может быть, и больше того. Два сержанта (я их, конечно, сейчас объявлять по фамилии не буду) напоили командира охраны специального помещения и проникли с ним в подвальное помещение, где хранятся боевые припасы новейшей техники. Вход туда запрещен, за исключением лиц, уполномоченных на это. Это — вылазка классового врага! Я думаю, что эти два товарища сейчас выйдут из строя и расскажут нам, как это произошло.
Шеренги стояли на месте, и никто из строя выходить не собирался… После краткой паузы начальник закричал не своим голосом:
— Нет большевистско-чекистской чести? В таком случае мы возьмемся за это дело!.. Мы узнаем, кто был. Тогда уж им не поздоровится. Мы опознаем их перед строем!..
Мы поняли, что в гуще такого количества людей, да еще одетых в одну кожу, опознать нас очень трудно, а по фамилии нас не знают. Да и никто, кроме часовых и начальника, нас не видел, а они, наверное, не старались нас припомнить… Мы решили твердо — не выходить из строя. Кроме того, мы надеялись на сегодняшний отъезд, а там — все забудется… Из-за этого всех задерживать не станут. Минут через 40 нас распустили, и мы вернулись в общежитие. До 20-ти часов мы сидели и каждую минуту ожидали вызова к нашему начальству. На душе было неспокойно…
В 20 часов — команда: «Приготовиться к построению!», а через 15 минут: «Выходить строиться!» Нас отправляли дальше. Притопали на вокзал, погрузились в предназначенный нам вагон, стоявший на запасном пути, и в 23 часа тронулись в путь. Около двух часов ночи прибыли в Раву-Русскую.
Погода изменилась. Оттепель сменил мороз в 15–16 градусов. Нас заставили петь песни в гробовой тишине города. В 4 часа нас повели строем по городу и остановили около клуба Ворошилова. Прохожих в городе из гражданского населения не было ни одной души, можно было заметить лишь человека в серой шинели с винтовкой за плечами или же наряд милиции. Громадная площадь около клуба была занята многолюдной толпой в серых шинелях. Наша колонна была остановлена, расходиться было запрещено. К колонне подошел военный, но знаков различия распознать было невозможно. Он подал команду: «Смирно!» Вытащил карманный фонарь и начал читать список.
— Все лица, фамилии которых прочитаю, — говорил он, — являются начальниками оперативных команд. Эти лица должны будут зайти в клуб для инструктажа. Смотрите, — продолжал он, — ведите себя хорошо, так как здесь присутствует нарком внутренних дел Украины. Команда о сборе начальников оперативных команд будет подана дополнительно.
В число начальников команд попал и я. Через некоторое время нас вызвали в клуб. При входе сидел младший лейтенант и регистрировал командировочные удостоверения. Я зарегистрировался, прошел в клуб и занял место поближе к сцене. Помещение было тысячи на полторы, но туда набилось не менее двух с половиной.
На сцене, где были устроены места для начальства, появился майор государственной безопасности и подал команду: «Встать! Смирно!» И из правых дверей сцены показался сам нарком внутренних дел Украины.
После небольшого рапорта начальник поздоровался и уселся в кресло. Опять команда — «Садись!»
В зале наступила гробовая тишина. Каждый боялся чихнуть или кашлянуть — могут посчитать вылазкой классового врага…
Нарком поднимается и выходит наперед. Все замерли…
— Товарищи! — обратился он к личному составу. — Мы сегодня собрались сюда для того, чтобы выполнить ответственную задачу, возложенную на нас нашим пролетарским правительством и лично товарищем Сталиным. Мной получено распоряжение очистить Западную Украину и Белоруссию от классово чуждого элемента, что мы с вами и проделаем. Со дня освобождения наших братьев по крови от ига польских панов мы, не покладая рук, работали над тем, чтобы выявить всех лиц, ненавидящих советскую власть и наши законы. Нам нелегко было достигнуть этой цели, но благодаря нашим работникам, а главное, благодаря великому, мудрому (и т. д. и т. п.) товарищу Сталину мы этого добились. Нами взято на учет такое население, которое нуждается в перевоспитании. Число, подлежащее изоляции, превышает полтора миллиона человек. Цифра, как видите, немалая, поработать придется крепко. Но я уверен, что мы не подкачаем. Я думаю, не только выполним, но и перевыполним. Сейчас пошлем телеграмму и заверим нашего наркома, товарища Берию, и товарища Сталина, что со своей почетной задачей справимся с честью!
«Преданные» вскочили, как от укуса пчелы, начали горланить:
— Ура товарищу Сталину! Ура товарищу Берии!
— Людей у нас достаточно, — продолжал нарком, — 60 000 лучших сынов Родины находятся в нашем распоряжении. Производство арестов должно быть закончено в три-четыре дня. Товарищ Сталин нас учит: «Врага надо бить молниеносно, не дав ему опомниться». На нашей стороне весь пролетариат украинцев и белорусов. Транспорта для перевозки арестованных достаточно. Все подводы мобилизованы и находятся на сборных пунктах. Начальники оперативных команд получат достаточно гужевого транспорта. Начальники сборных пунктов имеют достаточно в своем распоряжении железнодорожного транспорта. При производстве арестов — при малейшем сопротивлении применять оружие. Норма продуктов должна быть дана самая минимальная. На каждую семью (из какого бы она числа ни состояла) разрешать брать две буханки хлеба, десять фунтов пшена, один пуд картошки и два килограмма муки. Из одежды — разрешать брать только то, что можно надеть на себя. Нового не давайте, а то они все на себя напялят. На имущество составлять акты и передавать старосте села. Я думаю, все понятно и вопросов нет.
