Будь что будет!
Голодный конь, почуяв себя свободным, сразу начал щипать траву.
Эх, благослови, господь, коня и голодное его брюхо! До чего же славно дергать сейчас конягу налево, направо, круто поворачивать, точно это норовистый конь! Какое счастье, что можно стать спиной к господам, увлеченным беседой!
Вот уже совсем близко слышится цоканье подков и звуки речей. А старый конь все мечется налево, направо, то бежит вокруг хозяина, то хозяин вокруг него.
И подумать только: оказывается, ветер тоже способен сослужить добрую службу! Он прилетел с востока и поднял на дороге завесу из желтой пыли. Сквозь нее видно было только одно: какой-то паренек мучится в поле с неуклюжим серым конягой. Очевидно, немцы оставили лошадь без призора. Пусть парнишка себе ее возьмет, не жалко!
Гергей вздохнул с облегчением, когда господа проехали мимо и никто не крикнул ему: «Гергей, сын мой!»
Он снова вскочил на коня. Сперва лег животом, потом перекинул ноги и, обернувшись, стал смотреть на шествие.
Только тогда он заметил, что пешие солдаты в синей одежде скованы цепями. Одежда у них изодрана, волосы забрызганы грязью, лица бледны. Среди них нет ни одного старика. Много раненых. У одного, высокого оборванного пленника, лицо распухло и все в красных и синих кровоподтеках. На изуродованной физиономии виден только один глаз.
Уж не Балинт ли Терек дал ему по переносице?
Буду Гергей видел впервые.
Уйма башен, высокие стены, в сторону Пешта спускается тенистый королевский парк. Гергей только диву давался.
Так здесь и жил король Матяш? Здесь жил король Лайош? И здесь живет сейчас, любуясь всем, его маленькая Эва?
У ворот стоял стражник с алебардой, но он даже не взглянул на Гергея.
Юноше показалось немного странным, что с ним не здороваются, но это было, видимо, в порядке вещей. Он посмотрел на королевский двор и украшавший его большой круглый бассейн из красного мрамора. Затем остановился на площади Сент-Дердь. Внимание его привлекли большие пушки на колесах. Пушки были закопченные и неуклюжие. По облепленным грязью колесам видно, что их забрали у немцев недавно, быть может, только вчера.
— Добрый день, господин витязь! — обратился он к стражу, караулившему пушки. — У немцев взяли пушки, правда?
— Да, — гордо ответил круглолицый черноволосый солдат с подкрученными кверху усами. Выражение лица у него было такое, будто он все время дует на что-то горячее.
Гергей снова воззрился на пушки. Три пушки были такие большие, что их и двадцати волам не сдвинуть с места. И все они еще пахли порохом.
— Господин витязь, — заговорил снова Гергей, — вы не знаете старика Цецеи с деревянной рукой?
— Как не знать!
— А где он живет?
— Вон там, внизу, — и солдат кивком головы указал на север, — на улице Сент-Янош.
— Я ведь не знаю здешних улиц.
— Так ты, братец, езжай все прямо, а там поспрошаешь. Живет он в зеленом домике. Над дверями висит лук. Там живет оружейник, луки делает.
— Саггитариуш?
— Он самый.
Гергей еще раз оглядел пушки и двинулся дальше на своем сером коне.
После долгих расспросов он нашел наконец улицу Сент-Янош и двухэтажный домик, выкрашенный в зеленый цвет.
В домике было по фасаду пять окон: три на втором этаже и два внизу. Парадный вход был не больше обычной комнатной двери, и над ним висел жестяной лук красного цвета.
Цецеи жил на верхнем этаже. Гергей застал старого барина в утреннем кунтуше и домашних туфлях. Он бил хлопушкой с длинной рукояткой облепивших шкафчик мух.
— Получай, собака! — приговаривал он, нанеся удар, громкий, точно ружейный выстрел.
Заслышав шаги, он сказал:
— Смелее мухи зверя нет! Вот я бью, колочу их на глазах друг у дружки, а муха, вместо того чтоб улететь, садится мне на бороду. Получай, собака! — И он взмахнул хлопушкой.
— Батюшка, родимый! — с улыбкой приветствовал его Гергей. — Доброе утро!
Цецеи удивленно обернулся. Но и Гергею было чему подивиться. Как же так? Борода Цецеи сползла ниже, чем была. Дома она росла от самых глаз, а здесь — Гергей приметил сразу — старик бреет верхнюю часть лица и даже чуть помолодел от этого.
— Ба! Сын мой, Гергей! — Цецеи с изумлением уставился на него. — Так это ты, душа моя?
Гергею и самому казалось непостижимым, что он очутился здесь, однако он все ждал, что его расцелуют, обнимут, как это бывало обычно дома, в Керестеше.
Тут и хозяйка вышла из соседней комнаты.
Она была тоже ошеломлена и глядела на Гергея во все глаза.
— Как же ты приехал! — спросила она. — Каким ветром тебя занесло, сынок?
«А ведь прежде словно ласковее встречала меня», — мелькнула у Гергея мысль, да, пожалуй, и не мысль, а так, только мгновенное чувство.
— Я приехал за вами, — ответил Гергей. — Вам надо вернуться в Керестеш.
— Ого! — ответил старик таким тоном, точно хотел сказать: «Вот это уж глупее глупого!»
Да и хозяйка смотрела на Гергея жалостливо, словно на дурачка, сморозившего какую-нибудь чепуху.
— Ты голоден, душа моя? — спросила она, положив ему руку на плечо. — Может быть, и не спал ночью?
Гергей и кивнул и замотал головой, бросил взгляд на открытую дверь, затем уставился на шахматную доску.
— Ты Вицушку ждешь, правда? — Хозяйка взглянула на мужа и улыбнулась. — Ее нет дома. Она даже не приходит. Живет у королевы. Только изредка удается ей побывать дома. Да и тогда она приезжает в карете с придворным форейтором. Вон оно как!
Но, услышав шипенье из кухни, она всплеснула руками.
— Иисус Мария! У меня молоко убежит!
Гергей ждал, что Цецеи продолжит речь о Вицушке, но старик сидел, моргал глазами и молчал.
— А где же отец Балинт? — спросил Гергей, а у самого будто тяжелый камень навалился на сердце.
— Хоронит! — ответил Цецеи скучным голосом. — Собрал несколько монахов, и они все хоронят.
— Немцев?
— Конечно, немцев. С тех пор как началась война, он каждый день пропадает на кладбище. Можно подумать, что немцев и впрямь стоит хоронить.
— И не стреляли в него?
— Они в белых рубахах. По ним не стреляют.
— А я видел многих непогребенных.
— Верю, братец. Мы врагов хорошо порубали.
Слово «братец» тоже неприятно кольнуло Гергея. Но больше терпения у него не хватило, и он свернул разговор на Вицу.
— Сейчас она тоже у королевы?
— Да, — ответил старик и, поднявшись, заковылял по комнате.
Приняв строгий и важный вид, он рассказал, что недавно монах Дердь повел Вицушку во дворец и в саду представил ее королеве. Младенец-король вдруг улыбнулся и потянулся ручонками к Вице. А Вица не растерялась — схватила его на руки, как делала обычно дома с крестьянскими ребятишками, и, забыв о почтительности, подбросила. Потом сказала даже: «Глупышечка!» С того дня королева оставила ее у себя и теперь даже ночевать не отпускает домой.
Поначалу Гергей слушал старика только с интересом, потом глаза его загорелись. Лишь одно показалось ему странным: почему старик Цецеи придает своему лицу величественное выражение и холодно поглядывает на него? И Гергей опять помрачнел.
— Ну что с тобой? — гаркнул старик. — Что ты по-дурацки таращишь глаза?
— Я спать хочу, — ответил Гергей, едва сдерживая слезы.
Он понял, что маленькой Эве не быть его женой.
Но что же произошло в Буде?
А то, что немцы хотели занять ее. Королева готова была согласиться на это, да венгерским господам пришлось не по нраву, что во дворце Матяша станет хозяйничать немец. Нет, пусть уж венгерским королем будет наконец венгр!
Призвали на помощь турок, а до их прихода оборонялись своими силами. К приходу передовых отрядов турок ряды немцев сильно поредели. Когда же явился султан с его несметными полчищами, войско Роггендорфа было разбито.
Монах — так все звали знаменитого Дердя Мартинуззи — приветствовал султана четырьмя сотнями пленных немцев.
Вместе с монахом поехали Балинт Терек и седой Петер Петрович.
Султан расположился станом у Черепеша, в одном переходе от Буды. Венгерских вельмож он милостиво принял в шелковом своем шатре с башенкой и крылечком. Всех троих он знал по имени. Знал и то, что этот монах — разум венгров. Балинт Терек был ему известен еще с того времени, когда султан хотел водрузить флаг с полумесяцем на башне Вены. Тогда Балинт Терек наголову разбил Касон-пашу и его рать; с тех пор турки вспоминали о нем, как о «дьяволе, изрыгающем пламя».
Про старика Петровича толмач сообщил султану, что он родня младенцу-королю и что именно он в 1514 году сшиб с коня Дердя Дожу и захватил его в плен.
Вельмож ввели в шатер. Все трое поклонились. Султан, протянув руку, сделал шаг по направлению к гостям. Монах шагнул навстречу и приложился к его руке. Поцеловал руку султана и старик Петрович.
Балинт Терек вместо целования руки снова поклонился и хотя побледнел, но гордо взглянул на турецкого владыку.
