– А по мне, хоть завтра начинайте, – скороговоркой выпалил тот.
Анна и Агафья посмотрели на Матвея. Все теперь зависело от него.
Матвей покачал головой.
– Подумать надо. Не знавши броду, не надо лезть в воду. Мельницу построим, а молоть что будем?
– Рожь, – ответила Анна.
– А кто к нам повезет ее в такую даль?
– Этого бояться не надо, Матюша, – заговорила Анна. – Много ли десять верст? Люди и за сорок едут. В случае чего пустим помол вполовину дешевле – отбою не будет.
Матвей добродушно засмеялся.
– Так ты всех помольщиков у отца отобьешь. Гневаться он будет.
Анна ответила, озорно сверкая карими глазами:
– Пусть гневается! А знаешь пословицу? Кто зевает, тот воду хлебает.
Все замолчали. Было слышно, как недовольно сопел дед Фишка. Сколько раз собирались они с Матвеем на Юксу – и все что-нибудь задерживало.
– Ладно, – вдруг горячо заговорил Захар, – мельницу будем строить. Испытка не убыток. Если подвозу не будет, на амбар для пчелы переделаем.
Агафья всплеснула руками.
– Ну что ты скажешь! Ровно его нечистый за язык дернет… «На амбар переделаем!» – передразнила она Захара.
Анна серьезно ответила свекру:
– Вы только постройте мельницу, а помол будет. Народу с каждым днем прибывает.
Спустя несколько дней после этого разговора пять плотников-новоселов застучали топорами на берегу речки, у большого омута.
Анна приходила к срубу за щепками, смотрела на дружно работавших плотников и радовалась.
Как-то вечером, возвращаясь вместе с Матвеем и плотниками домой, она сказала:
– Осенью, Матюша, за жерновами в город съездишь. Зимой с батей закрома и колесо сготовите, а на будущий год к страде и пустить можно. Вот между делом и построим мельницу.
Матвей вяло слушал ее; он смотрел на зеленеющие смолевые пихтачи, тянувшиеся до берегов Юксы, и думал о своем.
Через несколько дней Анна родила. Плотников пришлось распустить. Сруб мельницы остался незаконченным.
Когда Анна поправилась, а ребенок, названный Максимом, немного окреп, Матвей решил отправиться на Юксу. Стояло затяжное ненастье, и в поле все равно делать было нечего.
Дед Фишка суетился, собирал припас, харчи в мешок, торопил Матвея, боясь, как бы какие-нибудь дела вновь не задержали племянника.
Из дому охотники вышли в один из дождливых дней после успенья и целую неделю бродили по тайге.
В лесу было тихо. Как и шесть лет назад, в грустной задумчивости приопустив сучья, стояли кедры. По-прежнему с шумом катила Юкса свои мутные воды.
Матвей знал здесь каждый угол, и всюду ему хотелось побывать, приятно было вспомнить о прошлом.
После солдатчины и встречи с Беляевым мир повернулся к Матвею какой-то иной стороной. Мысли стали острее и беспокойнее.
Еще совсем недавно Матвей мало думал о несправедливости купца Кузьмина. Это вспоминалось лишь два раза в год, когда приходилось везти богатому золотопромышленнику большую долю того, что добывалось трудом отца и его, Матвея, на пасеке. Теперь же он не забывал об этом ни на минуту.
Демьян Штычков разорил семью бывшего запевалы его роты, Антона Топилкина. И все-таки виноватым остался опять Антон. Именно он, а не Демьян Штычков, покинул родное гнездо и ушел одиноко бродить по белому свету.
Сколько же людей работает на таких вот Кузьминых, штычковых, юткиных? И почему люди терпят эту несправедливость?
Дед Фишка не замечал задумчивости племянника.
– Теперь, Матюша, мы с тобой опять одни на Юксе. Все как раньше, до службы, – говорил он, испытывая радость от одного сознания, что они с Матвеем снова идут по тайге, как ее безраздельные хозяева.
Матвей понимал старика и радовался вместе с ним. Однако внутренне он не был уверен, что все останется, как прежде. Любовь к тайге и охоте жила в его душе с той же силой, что и шесть лет назад, но наряду с этой страстью в нем появилось и другое: тяга к людям.
Как только выведрилось, Матвей заторопился домой.
Из тайги охотники возвращались довольные, с тяжелой поклажей на плечах. В мешках лежали вспоротые (чтобы не протухли) глухари и рябчики.
По пути на пасеку завернули в Балагачеву. Заходить сюда они не собирались, деревня стояла в пяти верстах от тропы. Но ясный день кончился, а к вечеру небо опять заволокло тучами, и ночь начиналась дождем. Где-то за Юксой на темном небосклоне вспыхивали яркие молнии и погромыхивал гром.
Кинтельян Прохоров и его жена Акулина встретили охотников приветливо.
– Постарел ты, Захарыч, – ощупывая плечи Матвея, говорил хозяин, – усы, бородку отпустил, да и сам раздался.
– Да, а был-то какой! – сочувствующе поддакнула Акулина. – Орел! Мы с мужиком все, бывало, любовались.
– Бегут года. И рад бы остановить их, да не выходит, – с грустной усмешкой сказал Матвей.
Кинтельян стал жаловаться на судьбу.
– Живем – коптим небо, – заговорил он, – что летом заработаешь, то зимой съешь. А нынче совсем не знаю, как жить будем. Сена мало заготовили, а хлеб из-за дождей, почитай, весь на корню погнил.
– Да ведь у вас, кажись, насчет лугов тут раздолье, – не понял Матвей.
– Лугов-то много, да не достаются они нашему брату. Все хорошие места Сергуха Волков захватил. Луга делили по скоту. А у него, почитай, одних коров десятка два голов будет. Что ж, первый житель в деревне, все под его рукой ходят. Нам с Ариной Добровой достались две делянки в низинах, где одна осока растет.
– Как Арине-то живется? – спросил дед Фишка.
Арина была вдовой Изосима Доброва, утонувшего на Юксе вместе с Прибыткиным и Меншиковым.
Акулина покачала головой.
– Плохо живется Арине. Бьется баба как рыба об лед.
– А все Степан Зимовской насмутьянил: бегал по деревне да всем золотые горы сулил, – со злобой сказал Кинтельян.
– И он, Кинтельян Прохорыч, пострадал. Видел сам – от заимки одни угли остались, – заметил Матвей.
– Что верно, то верно, – согласился Кинтельян. – А все ж таки живет Зимовской не по-нашему. Нынче по весне лавку в Сергеве открыл, капитал думает сколотить, а потом на Юксе собирается золото искать. Мужики сказывали, опять артель сбивает.
Матвей изумленно взглянул на деда Фишку. Тот был так поражен этой новостью, что слушал, не сводя глаз с Кинтельяна.
– Вот жена намедни была в Сергеве. Степан-то Иваныч, говорит, за прилавком в белом фартуке, что твой купец в городе…
– Этот маху не даст, нет! Добром дело не пойдет – обманывать станет, – вставила Акулина.
Дед Фишка недовольно сопел трубкой, дергал себя за длинные брови.
– А лавка-то, Акулина, богатая?
– Какая, к лешему, богатая! Полок много, да пока пустые больше, – ответила Акулина и, помолчав немного, добавила: – А может, не выкладывает все товары. Он ведь, Зимовской-то, хитрый, не любит свое добро на людях показывать.
Пока разговаривали, вскипел самовар. Акулина быстро собрала на стол и пригласила гостей ужинать.
Ночь охотники провели беспокойно. Тучи прошли стороной, и вместо грозы и ливня, которых они ждали, брызгал редкий, ленивый дождик.
Матвей несколько раз выходил на крыльцо. Попыхивая самокруткой, он смотрел на мутное небо и думал о Юксинской тайге.
Вспомнился Беляев.
Зимой, незадолго до его отъезда, Матвей рассказал ему о тревожных выстрелах в тайге, о самоубийце, найденном охотниками, о следователе Прибыткине и о поисках золота в песчаных берегах Юксы.
Матвей предложил Беляеву приехать весной и отправиться вместе с ним и дедом Фишкой в тайгу на поиски золота.
Беляев глухо рассмеялся и проговорил шутливо:
– Мне, Матвей Захарыч, золота много не надо. С полфунта бы. Послал бы жене с дочурками, им на хлеб на соль пригодится, пока я по белому свету странствую. – Почмокав губами о подаренный ему дедом Фишкой мундштук, сделанный из корня березы, Беляев серьезно продолжал: – Земля наша русская богата, Захарыч. И у нас на Урале, и у вас в Сибири много еще добра лежит нетронутым. Верю, что у вас на Юксе есть золото. Да, может, и не только золото. На этих просторах можно найти все, что захочешь: и каменный уголь, и железную руду, и нефть. Но можем ли мы заниматься этим сейчас? Сам посуди: ну, пойдем мы с тобой на Юксу, – какой из этого толк будет? Трудно двоим-троим без специальных знаний найти золото, а еще труднее взять его. Насмотрелся я на Урале, как там живут старатели. Нищета. Случайные и редкие заработки. Ну, пусть даже мы найдем малую толику золота, поправим немного свою жизнь. А дальше что? Ведь если ставить это дело по-промышленному – огромные капиталы нужны, Вот и выходит, что найдем мы с тобой золото, а воспользуется нашей находкой какой-нибудь богатый промышленник, вроде Кузьмина, да нам же на шею ярмо и повесит. Нет, уж лучше я о другом буду думать. Ты мне как-то говорил, что у тебя сердце кровью обливается, как о китайцах вспомнишь. То же самое и у меня. Ведь наши рабочие и крестьяне, Захарыч, не лучше китайцев живут. Теперь и посуди, стоит ли мне от своего дела отрываться. Надо жизнь эту постылую расшатывать, – вот о чем я думаю.
