Иуда был так возмущен подобным предложением, что едва сдержал желание ударить центуриона. Сильнее оскорбить его можно было, только посоветовав стать скопцом...
Подумать только! Ему, главному защитнику отечественных законов, предлагают сбрить бороду, которая у народа избранного (да что там, на всем Востоке!) почитается признаком мужской зрелости и мудрости! Владыки Египта, Сеннаар, Ассирии, Вавилонии, Израиля, Иудеи и бесчисленного множества других государств, если Небо не даровало им пышной растительности на подбородке и щеках, прятали свои лица под накладными бородами. Даже греки, достигнув зрелого возраста, отращивали волосы на лице, латиняне же соскабливают их до самой старости – не все, положим, но подавляющее большинство. Ух, пособники Сатаны! Что же касается стрижки, то Адонаи прямо запретил правоверным обрезать волосы!
Ладно, не стоит гневаться. Серторий этого не знает, намерения у него самые благие...
– Спасибо за совет, отец, но я не могу ему последовать. Я – назорей перед Богом моих отцов.
– Можешь называть меня просто по имени, это разрешается взрослому усыновленному. А слово «назорей» я ранее не слышал. Что оно означает?
– Так называют мужа, давшего Господу особый обет чистоты и верности. Он не должен стричь волосы и пить вина.
– И касаться женщин?
– Откуда ты взял? – улыбнулся Иуда, вспомнив Самсона, любителя блудниц-филистимлянок, одного из первых и самых известных членов этого братства, который называл себя «назорей Божий от чрева матери моей» (Суд. 16:17). – Ни одна секта в Иудее не отказывается от завета Господа «плодитесь и размножайтесь» (Быт. 1:28).
– Но мне же говорили, что среди евреев какие-то фанатики в белых одеждах не спят даже со своими женами? Они живут на Асфальтовом озере и в Египте, – не унимался примипул.
Как и всех римлян, больше всего на свете его интересовали две темы – война и плотские утехи. Квириты как-то даже ухитрились объединить эти антагонистические явления. Их Марс был женат на Венере, как греческий Арес – на Афродите. Но Мамерт[51], будучи богом войны, одновременно считался божеством весны и оплодотворения, покровителем земледелия и скотоводства, то есть символом созидания и разрушения одновременно. Самым почитаемым героем латинян был Геркулес. Его тринадцатый подвиг они ценили больше всего: сын Юпитера за одну ночь лишил девственности пятьдесят дочерей некоего басилевса! Вот пример для подражания!
– Ты имеешь в виду ессенов и египетских терапевтов? Но и они совокупляются с женщинами, как все мы. Я посещал их общины, у них есть дети. Просто некоторые из них учат, что вступать в плотскую связь надо только с целью деторождения, а не для удовлетворения похоти.
– Дураки эти ваши фанатики! Мнят себя мудрецами, а того не ведают, что боги разделили людей на имеющих пенис и вагину и для продления потомства, и для получения удовольствия! Тьфу на них! Ладно, хватит разговоров, у меня еще будет время послушать про ваши странные обычаи. Пойдем к Колонию. Прокуратору уже рассказали о случившемся, он хочет тебя увидеть...
– Подожди! Что будет потом, после церемонии? – со страхом в душе спросил Иуда.
– Официально удостоверим твое усыновление мною, и ты волен делать, что душе угодно. Можешь покинуть лагерь немедленно. А хочешь, пойдем с нами в Цезарею, где наместник держит резиденцию, место в обозе тебе предоставят. Даже заплатят за лечение раненых. Я бы предложил тебе поехать в Италию, жить в нашем родовом имении и дожидаться моего возвращения. Я уже давно отслужил свои шестнадцать лет и волен покинуть легион, как только завершатся военные действия. Лонгину предстоит носить поклажу «мула» еще тринадцать лет... Если, конечно (да не допустят боги!), ему не нанесут увечье и серьезную рану. Тогда его вычеркнут из армейских списков до окончания срока службы. Впрочем, не стоит загадывать насчет будущего, а то Юпитер разгневается. «Люди предполагают, боги располагают». А вот главное событие сегодняшнего дня я могу предсказать точно, как авгур-гадатель! Вечером мы устроим пир в честь спасения твоего брата и твоего вступления в наш род! Я постараюсь затмить твой подвиг в сознании окружающих! Ты победил Смерть, а моя щедрость поможет всем нашим друзьям и близким одолеть Фамеса – бога голода! Ха-ха-ха!
Иуда размышлял недолго.
– Я побуду еще две недели с тобой и Лонгином. Между нами выткалась незримая нить, скрученная из жизненных сил, которая привязывает его к этому свету и не дает Ангелу Смерти унести в Шеол, который вы, римляне... то есть мы, квириты, называем Гадес. Если эту нить резко порвать, мой брат умрет той же смертью, от которой был чудом избавлен. Я должен быть рядом с ним и целить его, пока наша связь сама собой не истончится и не исчезнет. Потом я вас покину, но оставлю сведения, как меня найти в случае нужды. Что касается Италии, то, возможно, я когда-нибудь и погощу в твоем... в нашем имении...
Они сделали пару шагов в направлении претория, как вдруг Серторий застыл на месте:
– Подожди! Появляться на улице или в общественном месте в одной тунике считается неприличным. Мы ведь не у себя дома гуляем, а к самому легату идем!
Примипул снял с себя и накинул Иуде на плечи солдатский плащ сагум – небольшой кусок шерстяной ткани, закрывающий оба плеча и сколотый по углам у шеи. Сам же остался в доспехах, которые, казалось, никогда не снимал, как кожу.
Внутри преторий – самая большая палатка, какую когда-нибудь видел Иуда, – был разделен перегородкой на две неравные части. Задняя служила спальней Колонию, передняя – приемной.
Середину покоя для аудиенций занимал грубо сколоченный деревянный стол. Полотняные стены обрамлялись короткими, составленными встык скамьями. По углам торчали церемониальные стражи – ликторы с «фасциями» – пучками розог, между которых были воткнуты секиры с двойными лезвиями. Они олицетворяли ничем не ограниченную в военное время власть полководца.
За столом в кресле сидел муж лет тридцати в богато украшенных доспехах. За спиной у него висел пурпурный полудаментум – узкий плащ длиной чуть ниже колен, закрывающий спину и левое плечо и сколотый пряжкой на правом плече. Крупные черты его лица были словно вытесаны из камня: квадратные челюсти, лоб, выступающие надбровья, изрядный нос, похожий на вылезающий из скалы утес. Слепоглядящие пустые глаза – тоже как у безжизненной статуи. Каштановые волосы гладко расчесаны и свисают челками. Исцарапанные гладкие щеки и подбородок подтверждали убеждение Иуды, что бритье – не только богопротивная и глупая, но еще и далекая от приятности процедура.
Судя по всему, это и был военачальник италийской армии и некоронованный властитель земли обетованной.
Перед прокуратором, словно девка на выданье перед ухажером, вертелся маленький, юркий, тоже уже не молодой римлянин в очень красивой светло-лиловой с желтым тунике. Верх головы его украшали завитые черные локоны, а низ обрамляла небольшая, тоже завитая бородка Это сразу расположило к нему Иуду: единственный из необрезанных, кто хоть как-то походит на истинного мужа. Два худых, как щепки, раба драпировали щеголя в большой, размером примерно двенадцать на четыре локтя, кусок белоснежной шерсти эллипсообразной формы, повинуясь указаниям Колония, выступавшего и в роли декоратора-костюмера. В тоне легата слышались явное недовольство и нетерпение:
– Послушай, Гай, долго я еще буду служить тебе живым зеркалом? Ты уже в третий раз меняешь способ драпировки своей тоги! Сколько еще ждать? Вон смотри, уже Серторий пришел! Тебе тоже привет, Серторий! Давай, заканчивай, Гай! Сделай свой выбор!
Иуда с ужасом понял, что понравившийся ему бородач-римлянин – это старый противник, разбивший его десять лет назад и распявший на кресте две тысячи мятежных иудеев по приказу Вара.
– Мой дорогой друг, – протянул Гай медоточивым голосом, – если достойный Гортензий, будучи всего-навсего оратором, перед своими выступлениями проводил перед зеркалом по четыре часа кряду, занимаясь туалетом и отрабатывая величественные жесты и позы, то я, недостойный, будучи все-таки легатом[52] и твоим заместителем, могу потратить четверть часа, дабы облачиться в главную одежду нашей нации. Мы, квириты, должны выглядеть достойно. «Владыки мира – народ, одетый в тоги», – так сказал о нас любимец Августа, поэт Вергилий.
...Носить тогу запрещалось рабам и иностранцам, она могла украшать исключительно свободнорожденных граждан Вечного города. Ее надевали при всех мало-мальски важных случаях: при посещении цирка, театра, судебного заседания, визите к патрону-покровителю или крупному чиновнику, при встречах триумфаторов.
Гавлонит воочию убедился в том, что завернуть человека в этот, казалось бы, простой кусок материи весьма сложно даже для специально обученных драпировщиков.
Сначала рабы накинули треть ткани Гаю со спины на левое плечо – так, чтобы она достигала щиколоток и закрывала всю левую часть фигуры. Остальной частью прикрыли спину и протянули ее под правой рукой вперед.
