На другой день после того, как Баскакова схватили агенты тайной канцелярии, княгиня тщетно ожидала его появления. Громадные английские часы, стоявшие в гостиной, пробили уже два раза, а Василия Григорьевича все еще не было, и Анна Николаевна, еще далекая от каких-либо подозрений, стала уже, по обычаю, волноваться. Но минуты бежали за минутами, а Баскакова не было. Тогда Анна Николаевна стала тревожиться не на шутку. Ей стали мерещиться всякие ужасы. Совершенно невольно ей припомнился злобный взгляд отвергнутого ею Головкина, и ей показалось, что Баскаков не приходит потому, что с ним случилось что-то ужасное, что иначе он не мог бы так запоздать, не мог бы повергнуть ее в такую мучительную тревогу.
— Нужно узнать, что с ним, — решила она, — нужно рассеять это ужасное неведение.
Она нервными шагами подошла к сонетке, висевшей у двери, и так резко дернула шнурок, что дребезжание звонка, проведенного в людские комнаты, слабым отзвуком донеслось даже сюда. Горничная княгини, услышав этот нервный, нетерпеливый звонок, чуть не опрометью вбежала в гостиную, в которой находилась Анна Николаевна.
— Изволили звать, ваше сиятельство?
— Да, да, Катюша, пошли, пожалуйста, поскорее кого-нибудь на квартиру к Василию Григорьевичу… Или нет, лучше сходи сама, сходи и узнай, что с ним, здоров ли он, дома ли.
Горничная ушла, а Анна Николаевна, стараясь подавить охватившее ее волнение, стала дожидаться ее возвращения: И этот час, который пришлось провести ей, сгорая от нетерпения и мучась тревожными мыслями, показался ей чуть не целой вечностью. Наконец горничная вернулась. Когда она вошла в комнату, Анна Николаевна не выдержала и воскликнула:
— Ну, что, что с ним такое?
— Не знаю, ваше сиятельство, — отозвалась девушка, — их дома нету.
— А давно он ушел?
— Вчерашний день еще ушли, даже дома не ночевали.
То, что казалось простым и обыденным для горничной, положительно повергло в ужас Анну Николаевну.
Теперь она не сомневалась, что с Баскаковым случилось что-то ужасное. Ей ни на минуту не пришла в голову мысль, что Василий Григорьевич мог случайно запоздать и остаться ночевать у какого-нибудь приятеля. Она была уверена, что если он не ночевал дома, так это только потому, что на него напали по приказанию Головкина, что, может быть, теперь он лежит где-нибудь раненый или убитый. Разгоряченное воображение даже нарисовало ей ужасную картину. Она точно видела перед собой труп Баскакова, труп, залитый кровью, брошенный на одной из пустынных улиц Петербурга. И ужас, вызванный в ней этой картиной, был настолько силен, что она закрыла лицо руками и должна была призвать на помощь всю силу воли, чтобы не разразиться отчаянными рыданиями.
Припадок бессилия продолжался у нее очень недолго. Как тигрица, готовая защищать своего детеныша, попавшего в опасность, она, полная сознанием, что человеку, так беззаботно любимому ею, может грозить неприятность, что, может быть, он попал в какую-нибудь ловушку, почувствовала прилив внезапно проснувшейся энергии и, быстро вскочив со стула, приказала горничной:
— Поди, вели заложить лошадей, я сейчас уезжаю.
А не больше как через полчаса она уже выходила из своей кареты у подъезда Софьи Дмитриевны, ее единственной подруги, с которой она не могла не поделиться своим горем.
Софья Дмитриевна, когда ей доложили о приезде княгини Трубецкой, торопливо вышла ей навстречу и положительно перепугалась, взглянув на бледное, как полотно, точно сразу осунувшееся лицо своей приятельницы.
— Анюта, — воскликнула она, — что с тобою? Что такое случилось? Ты на себя не похожа.
Анна Николаевна, нервы которой были натянуты до невозможности, не выдержала и отчаянно разрыдалась.
— Будет, голубчик! — стала утешать ее Соня. — Как бы горе ни было велико — слезами все равно не поможешь. Пойдем-ка лучше ко мне в спальню, успокойся и расскажи мне все подробно.
Трубецкая, как послушный ребенок, пошла, поддерживаемая своей подругой, силясь удержать слезы, струившиеся по щекам, но совсем не облегчавшие ее. Софья Дмитриевна подождала, пока она успокоилась, и только затем решилась повторить свой вопрос.
— Ну, что такое случилось? Рассказывай! Кто тебя огорчил?
Она нарочно старалась взять шутливый тон, нарочно заставляла себя улыбаться, но в то же время видела, что Трубецкая расстроена слишком сильно, что несчастье, которое ее потрясло, должно быть велико.
— Баскаков пропал, — медленно ответила Анна Николаевна, с трудом сдерживая рыдания.
— То есть как пропал? Бросил тебя, уехал из Петербурга?
Этот наивный возглас заставил Трубецкую улыбнуться сквозь слезы.
— Ну! Вот еще! — проговорила она. — Как могут приходить тебе в голову такие глупости? Неужели ты думаешь, что, если бы это случилось, я могла бы поддаться такому отчаянию? Это — обида самолюбию, а самолюбие не так чувствительно, как сердце.
— Так куда же он делся?
— Вот в том-то и дело, что я решительно ничего не знаю. Он должен был сегодня прийти ко мне в два часа, как приходил постоянно, каждый день, и не пришел. Я посылала к нему домой, и дома его нет. Мало того, он даже не ночевал сегодня дома.
— И ты думаешь…
— Я думаю все, что может прийти в голову расстроенной женщине. Нет никакого сомнения, что с ним что-то произошло, что его что-то задержало, и понятно, что это не без участия Александра Ивановича.
Софья Дмитриевна испуганно расширила глаза.
— Тебе кажется, что тут замешан Головкин?
Трубецкая утвердительно кивнула головой.
— Несомненно! Он не из таких, чтобы прощать обиду, которую я ему нанесла.
— Но ведь он же не знает о твоем романе?
— Ах, Боже мой, разве это так трудно узнать?
— Да, положим, — с легкой улыбкой заметила Софья Дмитриевна, — ты действовала достаточно открыто.
— Да я и не считала нужным скрываться, — горячо перебила Трубецкая. — Впрочем, дело не в этом. Теперь нужно что-нибудь предпринять: разыскать Васю, избавить его от беды, если он попал в нее.
Софья Дмитриевна задумалась и после небольшого молчания спросила.
— Но что же можно сделать? Не поедешь же ты к Головкину требовать от него отчета в том, что он сделал с Баскаковым.
— Отчего же не поеду? Если это будет необходимо, так я не остановлюсь перед этим.
— По-моему, это и бесполезно, и рискованно. Прежде всего еще не доказано, виноват ли в этом Головкин, а, кроме того, он не сознается, даже если бы он был виноват. Нет, дружочек, нужно поискать какой-нибудь другой способ.
Трубецкая заломила руки и хрустнула пальцами.
— Но какой же, какой? — простонала она. — Ты же понимаешь, что я не могу спокойно дожидаться, отыскивая этот более удобный способ. Я с ума сойду от отчаяния.
— Какой ты еще ребенок, Анюта! Успокойся, подожди немного, а я постараюсь отыскать человека, который нам может быть полезен.
Она торопливо подошла к маленькому секретеру, стоявшему в простенке, откинула доску и, взяв листок бумаги, набросала несколько строк.
— Кому это ты пишешь? — спросила Анна Николаевна, заходя сзади ее стула.
— Одному из своих поклонников, — с усмешкой отозвалась Соня, запечатывая письмо облаткой. — Это — человек, который за меня пойдет в огонь и в воду, — добавила она, — и я рассчитываю, что он может быть очень полезен нам в данном случае. Кроме того, у него есть кой-какое знакомство в тайной канцелярии, а мне кажется, что первые поиски нужно начать именно оттуда.
Трубецкая испуганно попятилась.
— В тайной канцелярии? — прошептала она. — Ведь тайная канцелярия бездействует, теперь ведь кончились эти кровавые дни…
— Бездействует, но не уничтожена, и кто может знать — может быть, Баскаков попал именно в один из ее казематов.
— Но в таком случае, — воскликнула Анна Николаевна, — я найду способ избавить его от тюрьмы. Я тотчас же поеду к правительнице.
— Зачем?
— Затем, чтоб рассказать ей об этом ужасном злодеянии, указать на то, что ее повеления не исполняются, потому что я наверное знаю, что принцесса отдала строгий приказ, чтобы все дела тайной канцелярии были закончены как можно скорее.
Софья Дмитриевна покачала головой.
— Горячка ты, Анюта! — проговорила она. — Ты думаешь, что правительница так и схватится за это дело, так и постарается оказать тебе помощь?
— Конечно, — отозвалась Анна Николаевна, гордо поднимая голову, — к ней приедет просить помощи не какая-нибудь захудалая дворянка, а княгиня Трубецкая, в жилах которой Течет кровь нисколько не хуже крови Брауншвейгских принцев. И потом, разве так трудно исполнить мою просьбу, ей стоит только отдать приказ освободить Баскакова, и мне больше ничего не нужно. Нет, лучше не отговаривай меня, Соня. Будь что будет, а я поеду во дворец. Если даже это необходимо — как я ни горда, — я на коленях буду умолять принцессу помочь мне. Я слишком люблю Васю, чтобы задуматься хоть на минуту, раз есть возможность его спасти.
