— Вот те и на! — с веселым удивлением воскликнул Ракитин. — Ты чего слезы льешь?
— Про Илюшеньку вспомнила… Где-то он теперь, бессчастная головушка, шатается?
Ракитин помолчал, подумал.
— Да, кума, разная судьба твоим сынам выпала: один в опале,[88] другой в хвале. У царя люди неравны: одного он возвышает, другого унижает. Оно и понятно: Илюшка твой за народ страдал, а Егорка царю мастерством угождал! Один прям, а другой умен. Умному и досталось счастье, так ты на это счастье радуйся!
— Да ведь в Питербурх царь Егорушку берет.
— Не беда. И в Питербурхе люди живут. Будет тебе с попутными людьми грамотки посылать, а иной раз и деньжат малую толику.
Аграфена так и вскинулась:
— Чтобы я Егорушку одного отпустила! Еду, с ним еду, соседушка!
— И то добре, — согласился Ракитин. — По правде молвить, тебе в Москве и делать нечего. Женщина ты одинокая, вся радость около сына.
— Только, только около него! Одна думка меня смущает: вдруг Илюшенька на Москву придет, а родимое место пусто стоит.
— Соседка, а Ракитины-то на что? Обскажем, все обскажем старшому твоему, где вас разыскивать. А коли надо будет, так и поможем, чем богаты.
— Вот уж спасибо за это, заботы на душе не будет.
Вечером поздравлять Егора пришел Иван, приказчик купца Русакова.
— Езжай, Егор, — сказал он, не скрывая зависти. — Отписывай из нового города, как там и что. Глядишь, рассчитаюсь я у купца и следом за тобой махну!
— Что ты, Ваня! — испугалась Аграфена. — От такого места?!
— А что тут за место? Здесь уж оно вроде и тесновато нам становится. Не красна изба углами, а красна пирогами. Мы, тетушка Аграфена, место себе везде найдем! — Иван озорно тряхнул волосами. — А уж в Питербурхе разгуляемся вволю!..
Аграфена продала домишко, поклонилась родным могилкам, взяла горсть земли с кладбища («Посыплешь на мой гроб, когда время мне придет», — сказала сыну), и в конце марта 1706 года Марковы выехали в Петербург с обозом, который вез в новый город продовольствие.
Длинный обоз медленно тащился по дороге. Мужики в армяках, в косматых шапках шли около телег, щелкали кнутами. Лапти их облепило грязью.
На одном из возов сидели Егор и Аграфена. Дорога наскучила им, они вздыхали. Мать горевала об оставленной Москве, а сын нетерпеливо ждал будущего.
— Когда мы из Москвы-то выехали? — говорила Аграфена. — Небось недели две уж прошло?
— Когда мы в Питербурх приедем? — тосковал Егор. — Целых две недели, как проклятые, тянемся…
Недавно проложенная дорога была вся в буграх и ямах. Часто проезжали казенные люди, спешившие по царской надобности. Несколько раз обозу встречались большие партии ободранных, голодных мужиков, которых гнали в Петербург конные драгуны. Это шли новые строители взамен погибших на работе.
Ночевали в деревушках, а в хорошую погоду сворачивали в поле, выпрягали лошадей, разводили костры, варили кашу. Егор лежал в теплом тулупе на возу, задумчиво смотрел на звезды.
Чем ближе к Питеру, тем хуже становилась дорога. Лошади еле тащили телеги по топям и болотам.
Ямщики чертыхались, остервенело хлестали измученных коней.
— Все ничего, братцы, кабы не камни, — ворчали обозники. — И какой черт выдумал их возить?!
— Но-но! — обрывал недовольных староста Антон. — Царский указ — святое дело!
Со времени основания Петербурга каждый приезжающий обязан был сдать у заставы нового города несколько камней для мостовой. От этой повинности не освобождался ни простолюдин, ни вельможа. В низменных, болотистых окрестностях Петербурга не было камня — булыжник приходилось везти издалека. Этот добавочный груз особенно озлоблял ямщиков.
Стали подъезжать к Петербургу. Все те же болота, те же леса, впереди — никаких признаков большого города. Только просека, по которой тянулся обоз, стала многолюдней.
— Приехали, Егор Константиныч! — сказал Антон.
— Где же город? — удивился Марков.
— Вот он. — Ямщик обвел рукой обширное пространство впереди себя.
В разных местах поднимались дымки топившихся печей: было утро, и хозяйки стряпали так же, как они стряпали раньше в Москве, в Туле, в Орле, в Перми — во всех многочисленных местностях Российского государства, откуда согнал их и перебросил на далекую Балтику царский указ.
У дороги стояла большая бревенчатая изба. Проезд был загорожен жердью, положенной на козлы. Из избы вышли заставные сторожа и начали проверять подорожные грамоты. Из рощ доносились стук топоров и дружное уханье: это плотники строили хоромы для вельмож и дома для простых людей.
«Много, ох много работы впереди!..» — вспомнил Егор слова царя.
Старосте дали разрешение на въезд, ямщики побросали камни в общую кучу, что громоздилась у дороги, и обоз тронулся дальше.
Телеги потащились к Адмиралтейству по широкой просеке. По плохонькому мосту переехали через довольно большую речку.
— Нева? — спросил Егор.
Антон рассмеялся и ответил:
— Фонтанка.
Поехали дальше. Снова речка.
— Нева?
Антон захохотал во все горло:
— Мойка! Тут этих речек не перечесть. Кои раньше здесь были, кои царь приказал выкопать.
— Зачем? — удивился Егор.
— Здесь земля — сплошная болотина. А чтоб ее осушить, потребны каналы.
Наконец обоз остановился у невысокого вала, по верху которого шел прочный деревянный палисад. За палисадом виднелись высокие сараи. Через открытые ворота въезжали возы с поклажей. У ворот, около будки, стоял солдат в тулупе и с мушкетом.
— Это Адмиралтейство. Здесь корабли строятся, — объяснил Егору староста. — И всякие товары складываются. Здесь нашему обозу остановка. А вас куда прикажете доставить?
Марков задумался.
— Придется первым делом во дворец, — сказал он, — к государю Петру Алексеевичу явиться. А там уж, как он укажет.
Антон влез в телегу, подстегнул лошадь, обогнул Адмиралтейство и выехал на набережную.
— Вот она, Нева!.. — крикнул Егор.
Огромная река величаво катила среди низких берегов мутные весенние воды. На просторе Невы белели паруса. Богатая галера с дюжиной гребцов везла важного вельможу. В мундире с орденами, в огромном парике, в форменной треуголке, вельможа гордо развалился под навесом в кресле. Галера промелькнула и скрылась. К берегу пристал ялик. Из лодки выскочили два чиновника со свертками бумаг под мышкой и побежали в Адмиралтейство.
Телега остановилась у небольшой пристани.
— Тпр-рру! — закричал Антон. — Слезайте! Здесь лодку наймете. Царский дворец за рекой.
У царя было так много дел, что он смог принять Егора Маркова только на следующий день вечером. Домик Петра внутри оказался так же прост, как снаружи. В нем было две комнаты и кухня.
Стены были обиты беленым холстом, косяки дверные и оконные расписаны букетами ярких цветов. Почти всю мебель — шкафы, стулья, скамейки — сделал царь. Петр гордился тем, что сам обставил свое жилье.
Марков робко вошел в комнату. Большой дубовый стол был завален книгами и бумагами. Под рукой у Петра лежала подзорная труба; через нее он высматривал корабли на Неве. По стенам кабинета висели географические карты, картины. Царь вычерчивал план крепости, напевая сквозь стиснутые зубы военный марш.
Егор переступил порог. Петр обернулся. Марков упал на колени.
— Встань! Не люблю этого!
— Прибыл по указу вашего величества.
— Добро! А станок свой привез?
— Привез, ваше величество. Только бы определиться поскорее к делу!
— Без работы руки чешутся? Молодец! — Царь сразу повеселел. — Будет тебе дело, Егор! Есть у меня замысел — соорудить такой станочек, чтобы и точить был годен, и сверлить, и его же на винторезное дело можно было бы повернуть. Сумеешь сделать такую универсалию[89] для нашей мастерской?
У Егора разгорелись глаза:
— Сделаю! Любой станок сделаю, ежели время будет работу обдумать!
— Время я тебе дам, только не слишком тяни: нам мешкать некогда. Кормовые получил?
— Нет еще, ваше величество.
— Прикажу, чтоб выдали. Один приехал?
— С матушкой.
— Ну, тогда жить будете на казенном дворе для приезжающих. А потом придумаем что-нибудь получше.
Егор радостно заторопился к матери.
Маркову временно пришлось работать в уголке одной из мастерских при Адмиралтействе. Сутолока и шум кораблестроительной верфи ему не мешали. Со всем пылом страсти Егор взялся за любимое дело. Недели две он обдумывал устройство нового станка. Закончив чертежи, Марков рассказал кузнецам, какие ему нужны поковки, а для более сложных сделал деревянные модели.
