Теперь Наполеон больше любил ее слушать, нежели целовать, беседовать, нежели сжимать в объятьях. В остальном было все прекрасно, он заботлив, щедр, часто до расточительности, он внимателен…
И любовь была, только теперь не страстная, а какая-то привычная, обыденная, скорее любовь-уважение, чем любовь-страсть. Это неплохо, потому что такая крепче и даже надежней. Но как бы ни прятала Жозефина от себя неприятные мысли, не думать о том, что сильный мужчина с кем-то удовлетворяет потребности, не могла.
А еще не могла не думать о том, что у них так и нет общих детей.
Жозефина была права, у Наполеона появились любовницы. Сначала это были актрисы.
Он не слишком размышлял над вопросами этичности, да и комплиментов не делал. Он, Первый консул, обратил внимание, значит, следовало откликнуться с полным удовольствием. Большинство актрис так и поступали, попадали в спальню к консулу и весело проводили там время.
Бывали, конечно, накладки, например, когда во время бурной ночи у Наполеона случился приступ эпилепсии, а актриса решила, что он умер, закричала, позвала на помощь…
Когда пришедший в сознание Наполеон открыл глаза, то обнаружил перед собой жену и любовницу одновременно, потому что, привлеченная криками и шумом, из своей спальни прибежала спасать супруга и Жозефина.
Скандала не было, Жозефина не воспринимала актрис всерьез. Куда хуже стало потом, когда на их место заступили светские дамы… Эти не кричали и не звали на помощь, они наставляли рога супруге консула со знанием дела, почти профессионально.
Вот тут обходиться без ревности уже не могло.
Внимание дам к ее мужу и его постоянные измены серьезно отравляли жизнь Жозефине, особенно в последние годы с Наполеоном, когда она вынуждена была устраивать настоящие облавы на мужа и его любовниц.
Но тогда, в Мальмезоне, они жили еще весело и дружно, мелкие шалости с актрисами, даже поднимавшими на ноги весь дом, Жозефина мужу прощала…
И вдруг…
Нет, этого не могло быть, но она не ошиблась. Так мог смотреть только мужчина на женщину, которая побывала в его объятьях. Наполеон словно видел это молодое, красивое тело под тканью, видел женщину без одежды.
В этом не было бы ничего поразительного, если бы Наполеон смотрел не на… Гортензию! Жозефине захотелось просто потрясти головой: отчим и падчерица?! Неужели?
Вокруг смеялись, что-то говорили, о чем-то спрашивали, она тоже смеялась, разговаривала, отвечала на вопросы, но все это совершенно отдельно от себя самой. Внутри билась мысль: Наполеон и Гортензия! Они вместе, они любовники! Как давно? Как они могли?!
Но Гортензия откровенно заигрывала с Дюроком, Жозефина даже знала, что дочери нравится генерал. Наполеон смотрел на это спокойно… Неужели Гортензия просто одна из… Стало обидно за дочь. Если уж так случилось, то как может Наполеон предпочесть красавице Гортензии кого-то другого?!
И снова горько и больно. Дожила… уже не сама соблазняет мужа, а готова подтолкнуть к этому дочь!
Нет, она вовсе не желала, чтобы дочь становилась любовницей ее мужа, совсем не желала, но если уж так случилось, то мешать не будет. Где-то глубоко внутри шевельнулась гадкая мыслишка: Гортензия молода и здорова, Жозефина сама пристально следила за ее женскими делами, боясь, чтобы дочь не оказалась бесплодной, у той все было в порядке. Если уж у Гортензии не будет ребенка от Наполеона, значит, тот просто не способен иметь детей. Тогда и говорить о наследнике ни к чему, останется только внушить мысль, что таковым должен стать Эжен, и правда, лучшего наследника Наполеону не найти. Умен, красив, порядочен, молод и силен.
Хорошо, пусть не сам Эжен, тогда его сын.
Мысли заходили все дальше и дальше… А Наполеон и впрямь особенно выделял Гортензию, Жозефина радовалась, что рядом нет Каролины и остальных сестер Бонапарт, иначе бедной девочке несдобровать, заедят.
Горничная Гортензии давала отчет о своей хозяйке постоянно, потому Жозефина не была удивлена разговором… Это случилось…
– Мама…
Жозефина уже догадалась, о чем сейчас скажет дочь. Конечно, рано или поздно это должно было случиться! И как она ни пряталась от такой мысли, словно ребенок от страшных видений ночью под подушку, она ждала случившегося.
– Да, дорогая.
Дочь молчала, но уже по ее вдруг осунувшемуся лицу, по тому, что глаза застыли в немом вопросе «что делать?!», было ясно, как мучителен предстоящий разговор. Жозефина решила сделать шаг навстречу. В конце концов, она сама подтолкнула дочь навстречу отчиму, столько раз твердила о том, что отчим хорош всем…
– Ты беременна?
Несколько мгновений Гортензия смотрела на мать широко раскрытыми глазами, потом разрыдалась, бросившись ей на грудь. Жозефина гладила ее волосы, плечи, тихонько уговаривая:
– Ну, ну, успокойся… Тысячи женщин носят детей, рожают их… Я вот родила вас с Эженом и ничего, как видишь, осталась жива…
– Я не о том…
– Об отце ребенка? Знаю. И это не страшно. Что-нибудь придумаем…
– Как сказать ему?
– Я сама скажу. Сколько времени?
– Задержка несколько дней…
– Так, может, еще ничего не определено?
– Нет, все так, такого не бывало раньше…
И тут Жозефина решилась на трудный вопрос:
– Гортензия… прости меня, но ты уверена… что это… его?..
– У меня больше никого не было!
Девушка снова горько заплакала. Мать подняла ее голову за подбородок, поцеловала в нос, вытерла рукой слезы:
– Так что же ты рыдаешь? Родить ребенка от Наполеона… Как бы я мечтала быть на твоем месте!
– Что мне делать?
– Мы подумаем. Пока ничего никому не говори. И перестань реветь! В конце концов, ты дочь супруги Первого консула и приемная дочь Первого консула! А еще, надеюсь, мать будущего императора!
Гортензия хлюпнула носом и чуть улыбнулась. Императора… это уже совсем смешно. Пока она будущая мать незаконнорожденного ребенка от Первого консула.
Жозефина еще раз попросила дочь пока молчать:
– Вдруг это ошибка? Я пока посоветуюсь с Ленорман…
Гортензия не слишком любила гадалку Марию Ленорман, но помнила, как ту ценила мать, и промолчала. В конце концов, для нее сейчас не это главное. Там внутри уже зародилась, в этом Гортензия ничуть не сомневалась, новая жизнь. Это наверняка перевернет все ее собственное существование. Что может придумать мама?
Жозефина могла сколько угодно разыгрывать перед дочерью понимание и мудрость, в действительности она была в ужасе. Сдержавшись, пока разговаривали, она всю ночь не могла уснуть, крутясь с бока на бок.
Понимала ли, что делает, когда не стала противиться близости дочери и мужа? Понимала, но надеялась, что Гортензия отвлечет неверного Наполеона от других женщин. Уж лучше она, чем чужие.
Но представить себе, что дочь может забеременеть от Наполеона, не могла. Она столько лет твердила, что отсутствие детей его проблема, что поверила в это сама. Да и как не поверить, ведь у нее-то дети были, а у него никогда, ни от одной из любовниц. И Наполеон поверил.
А теперь вдруг вот такое. Она не сомневалась в искренности Гортензии, дочь не могла обмануть ее, а сама Гортензия клялась, что спала только с отчимом. Это означало, что дети у Наполеона все же могут быть. Оставалась робкая надежда, что ошиблась сама Гортензия. А если нет, и если у нее действительно будет ребенок от отчима?
Конечно, падчерица Первого консула девушка красивая, вокруг толпа желающих жениться на ней, тот же Дюрок хоть завтра подпишет брачный договор, и скрыть ее беременность до времени тоже можно, Жозефину беспокоило не это.
Если смогла забеременеть Гортензия, значит, рано или поздно сможет и другая? Что сделает Наполеон тогда? Случится то, о чем сама Жозефина боялась и думать, – консул разведется с супругой и женится на какой-нибудь молодой овце, которая нарожает ему целое стадо!
Была еще одна проблема – скрывать от Наполеона беременность Гортензии тоже опасно: что, если рожденный ею ребенок, даже если это девочка, будет очень похож на отца? Наполеон никогда не простит ни жене, ни падчерице такого.
Положение казалось безвыходным. Было от чего не спать…
Жозефина усмехнулась: когда Гортензия была еще девочкой, ей не понравился Наполеон и для матери оказалось трудностью их примирение. Жозефина долго добивалась, чтобы муж и дочь стали друзьями. Слишком большими друзьями…
Так ничего и не решив, она заснула. Вернее, решила погадать у Ленорман.
Как назло, Наполеона не было в Париже. Но Жозефина и впрямь времени не теряла, она отправила Луизу с запиской к Ленорман с просьбой приехать в Мальмезон. Гадалка поспешила, она понимала, что первая дама Франции не стала бы так срочно вызывать, если бы не случилось что-то важное.
– Мадам Ленорман, мадам Жозефина ждет вас…
Мария Ленорман лишь на мгновение остановила свой взгляд на мадам Дюшатель и вдруг довольно отчетливо произнесла:
