Еще во время армянского кризиса Сенека доверил другу сложную и деликатную миссию: он должен срочно влюбиться в вольноотпущенницу по имени Акте; это красивая, милая и кроткая девушка, родом из провинции Азии, она принадлежала императору Клавдию, который предоставил ей свободу, поэтому ее полная фамилия ныне Клавдия Акте.
Предложение было удивительное, особенно из уст философа-стоика, беседующего с представителем того же самого, столь аскетического направления. Оно выглядело тем удивительнее, что эта любовь должна быть показной! Ей надлежало служить прикрытием, за которым мог разыгрываться настоящий роман. Несмотря на это, Серен взялся за эту довольно сомнительную роль. Он понимал, что игра ведется на крупную ставку. И хотя стоики учили, что с одинаковой мерой следует подходить как к незначительному, так и крупному проступку, Серен решил, что в этом случае надо мыслить более широкими категориями. Необходимо решиться на меньшее зло, чтобы спасти вещи более значительные.
Тем же, кто в действительности любил Акте, был Нерон. Он не мог открыто проявлять своих чувств. И не только потому, что был женат; ведь ни для кого не составляло тайны, что Нерон не живет с Октавией. Когда однажды ему сделали замечание, что он пренебрегает женой, он резко ответил:
— Пусть удовлетворится одеждой супруги!
Не Октавии опасался Нерон, но матери, полной подозрений, жестокой, стремящейся не выпускать сына из-под своего влияния. Ненависть Агриппины могла послужить для девушки смертным приговором.
Сенека, решившись помочь Нерону, руководствовался серьезными соображениями. Он считал, что достигший зрелости юноша должен иметь девушку. Пускай лучше император влюбится в ничего не значащую Акте, нежели обратит свою страсть на какую-либо замужнюю женщину из аристократического дома, которая наверняка возымела бы немалые претензии. К тому же, что тоже было немаловажным, помогая императору в столь тонком деле, Сенека связывал его с собой, отрывая от матери.
Таким образом, Серен вошел в круг личных друзей Нерона. Серен был значительно старше цезаря, но этому, однако, не придавалось значения, ибо ближайший друг императора Марк Сальвий Отон тоже был его ровесником, ему исполнилось уже двадцать шесть лет. Он импонировал Нерону своим цинизмом и изобретательностью в утехах. Одним из невиннейших развлечений Отона было шляться по ночному Риму с бандой подобных себе, когда они подстерегали одиноких прохожих и подбрасывали их на плаще. Он стал вхож во дворец благодаря одной из императорских вольноотпущенниц. У нее, уже почти старухи, были большие связи. Отон, не долго думая, прикинулся страстно увлеченным ею, лишь бы открыть себе путь ко дворцу.
Серен выполнил свою задачу. Нерон и Акте тайно встречались, при дворе же все были убеждены, что это Серен безумно влюблен в нее и осыпает вольноотпущенницу дорогими подарками.
Наконец, когда наступил уже 55 год, Агриппина узнала обо всем. Отнеслась к этому чисто по-женски. Ее привело в ярость, что сын осмелился одаривать чувствами кого-либо, помимо нее.
Агриппина воскликнула:
— Итак, моя невестка — служанка, моя соперница — вольноотпущенница!
Поначалу ею предпринимались попытки отвадить Нерона от этой любви угрозами. Она не могла проучить ни императора, ни его друзей, поэтому отыгралась на прислуге за их мнимую преданность. Многие рабы были избиты палками, многих устранили из дворца. Это, разумеется, больно задело тщеславие Нерона как цезаря и взрослеющего мужчины. Он понял также, что с Акте, как и Сенекой, его связывает общая опасность. Уступить же он не мог, ведь это равнялось бы политическому поражению.
Вскоре Агриппина осознала свою ошибку, видя, что угрозами своими толкает сына в объятия Сенеки. Быстро переменив тактику, Агриппина сделалась кроткой и терпимой. Перешла к просьбам:
— Почему ты не доверяешь матери? Можешь мне спокойно доверить любую тайну. Двери моей комнаты всегда открыты для тебя, наедине мы обсудим с тобой любое дело.
Такая неожиданная перемена в поведении матери насторожила императора. Несмотря на это, с его стороны также последовал примирительный жест. Обозрев дворцовую сокровищницу, он приказал направить Агриппине прекраснейшие платья и драгоценности. Это был поистине царский дар; даже враги никогда не упрекали Нерона в скаредности.
Как же он должен был изумиться, когда узнал, что его мать глубоко оскорблена! Ибо Агриппина истолковала его поступок с истинно женской логикой:
— Он посылает мне только это, а следовательно, остальное оставляет себе, тогда как я всему хозяйка, ведь он получил власть благодаря мне!
Агриппина заявляла это открыто, видимо, желая, чтобы сын узнал, как больно ее обидел, и поспешил исправить ошибку. Но случилось иначе. Нерона это окончательно оттолкнуло от матери. Агриппину ждал еще один ощутимый удар: Палланта отставили от канцелярии. Совершилось это тихо. Вольноотпущенник сохранил все свои огромные богатства, было четко оговорено, что счета за минувшие годы проверяться не будут. Паллант, покидая Палатин, продолжал оставаться одним из самых богатых и влиятельных лиц империи; он остался также членом сената. Контроль финансов Нерон поручил своему доверенному вольноотпущеннику по имени Фаон, то есть в этом отношении он шел по следам Клавдия, которого так высмеивал.
Агриппина утратила почву под ногами, ибо именно Паллант издавна являлся ее главным союзником. В тревоге и ярости она повела себя просто как невменяемая.
Агриппина угрожала Нерону:
— Британник уже взрослый. Это он — сын императора. Престол принадлежит ему. А тем временем правишь ты — приемный сын! И правишь так, что притесняешь мать. Пусть же тогда станут известны народу все преступления этого несчастного дома! Я предам огласке, каким образом был заключен мой брак с Клавдием и каковы обстоятельства его смерти. Божественному провидению угодно было сохранить Британнику жизнь. Я отправлюсь с ним в лагерь преторианцев, стану перед солдатами. Поглядим, как они поступят, когда услышат меня, дочь великого Германика, когда увидят Британника, сына умершего императора. А против них пусть встанут твой Бурр с перебитой рукой и ученый краснобай Сенека.
Она говорила это, будто требовалось еще больше разжечь ненависть Нерона к Британнику. Император прекрасно знал, что у многих этот юноша вызывает симпатию и сострадание. Поговаривали и такое:
«Он родился, чтобы владычествовать, но, не успев еще выйти из детского возраста, потерял сначала мать, потом отца, а вдобавок и империю».
Нерона постоянно мучила мысль: что будет, когда Британник станет совершеннолетним? У него законное право на престол, однако делиться властью нельзя! А если найдутся такие, которые захотят втянуть Британника в интриги, заговоры, вполне возможно, и в государственный переворот?
Тревоги эти не были преждевременными. Приближался день 12 февраля, когда Британнику исполнялось четырнадцать лет, то есть ему вскоре предстояло надеть мужскую тогу. Юноша не скрывал, что считает себя обделенным. Как раз совсем недавно, в конце декабря минувшего, 54 года, отмечался веселый праздник — Сатурналии. Избрали короля игр, которому все обязаны повиноваться. Королем, естественно, стал император. Было уже за полночь, собравшиеся недурно развлекались, приказы властителя были остроумными. Наконец король игр обратился к Британнику:
— Встань, выйди на середину и исполни нам что-нибудь новенькое, — распорядился он.
Приказание было крайне недоброжелательным. Не так-то легко юноше выступать перед несколькими десятками подвыпивших придворных своего врага. Британник, однако, не растерялся. Он встал перед полукругом пиршественных столов и лож: Спокойно и выразительно начал декламировать. Уже после первых его слов в зале воцарилось глубокое молчание. Ибо Британник говорил о том, как его лишили отцовского наследства. Злопыхатели позже посмеивались над тем, что больше всего Нерона задели не сами слова, но тот факт, что у Британника оказался столь приятный голос.
Это произошло два месяца назад. Теперь речь шла не о декламации, не о приятном голосе, а о том, чтобы предупредить действия Агриппины. Ведь Нерон лучше других знал, что его мать способна на все и для сохранения своего влияния не остановится ни перед чем.
Нерон готовился к борьбе в глубочайшей тайне! Позже об этом рассказывали так:
В дворцовой тюрьме содержалась отравительница Локуста, та, которая приготовила яд для Клавдия. Она находилась под охраной трибуна Юлия Поллиона. Нерон приказал доставить ее к нему. Первая порция яда оказалась слишком слабой: у Британника только расстроился желудок. Император отколотил Локусту, крича:
— Ты дала ему лекарство, а не яд!
Локуста оправдывалась:
— Порция была слишком мала, я не хотела, чтобы преступление сразу стало явным.
