– Корнелин, прими легион...
Поздно вечером, когда была окончательно занята Арбела, Корнелин, Аций и другие трибуны собрались в палатке валетудинария у ложа Лонга. Около него хлопотали Александр и еще один врач по имени Иосиф, иудей из Антиохии, знаменитый хирург. Лонг лежал с закрытыми глазами. Грудь его высоко поднималась от судорожного дыхания. Трибуны с тревогой смотрели на врачей.
– Можете вы его спасти? – спросил шепотом Корнелин.
Едва сдерживая слезы, Александр покачал головой. Легат в это время открыл глаза.
– Арбела... – прошептал он.
Трибуны приблизились. Корнелин сказал:
– Арбела пала.
– Это ты, Корнелин? А где Аций? Я плохо вижу... В моих глазах туман...
– Я здесь, легат, – упал перед ним на колени Аций.
Лонг погладил его по голове рукой.
– А Вадобан – опять спросил Лонг.
– Убит, – ответил Корнелин. – Валерий и Саллюстий Траян тоже погибли...
Лонг снова впал в забытье. Стрела порвала дыхательные пути, залила внутренности кровью. От такой раны спасения не было. Мутно горели в шатре светильники. Корнелин, Аций, седой Никифор, Теренций Полион и Аврелий Гета стояли у изголовья, готовые принять последний вздох легата. В час третьей стражи Цессий Лонг снова открыл глаза. Иногда, точно в бреду, он шептал бессвязные слова. Один раз присутствующие поняли, что он повторяет название родного городка в Иллирии. Там у него доживали свой век престарелые родители, там были у него дом, пенаты, виноградник, гроздьями которого он лакомился в детстве. Там стоял у пыльной дороги сельский храм Цереры, кричали на лужайках гуси, пастухи в овчинах гнали стада. Мать пекла ячменные лепешки...
Едва справляясь с хриплым дыханием, легат произнес:
– Орлы... в последний раз...
Корнелин понял, что легат хочет еще раз взглянуть на легионных орлов. Аций выбежал из палатки отдать распоряжение. Послышался топот бегущих людей. Спустя пять минут, подняв полы шатра, огромные орлоносцы в волчьих шкурах, как подобает быть орлоносцам по римскому обычаю, внесли в предшествии факелов орлов: весь в триумфальных венках серебряный орел Августа, золотой орел с молниями в когтях, пожалованный легиону Титом, видевший стены Иерусалима и Иотапаты, Дунай и горы Армении. За орлами, как в триумфе, показались когортные значки, увенчанные козерогами и руками-хранительницами, волчицами и изображениями императоров.
Страшный свет факелов наполнил палатку. Лонг повернул на этот свет изнеможенное лицо. Орлоносцы склонили к нему орлов, чтобы он мог лучше их видеть. Лонг хотел что-то сказать, но голова его бессильно упала. Карьера Авла Цессия Лонга, сподвижника Севера, закончилась на поле брани, в день римской победы, как прилично закончиться службе солдата...
Каракалла озирал покоренный город с башни храма. В нем были похоронены древние парфянские цари. Могилы разрыли в надежде найти в них сокровища, но ничего не нашли, кроме полуистлевших костей. В гневе Каракалла приказал развеять прах повелителей Парфии по ветру. Выпятив нижнюю губу, он взирал на город. Ему казалось, что теперь он владыка мира, что путь на Индию открыт. До него долетел шепот приближенных:
– Великий... парфянский...
Грохот падения Арбелы донесся до столицы Парфии – Ктезифона, до самых отдаленных краев парфянского царства. В здешних местах процветало христианство, принесенное сюда учениками апостола Фомы. Татиан перевел с помощью адиабенских иудеев священные книги, и семя не упало на каменистую почву. Теперь христиане с трепетом взирали на нашествие римлян и в страхе душевном ждали, как это отразится на судьбах их церкви. Нашествие римлян предвещало бедствия, преследования, разорение, может быть, мученическую смерть, может быть, даже конец мира, пожар небес...
В Риме было душно и пыльно. В ушах звенело от воплей и завываний бродячих торговцев, от криков уличных ссор. Забияка, пьяный с утра, орал почтенному старцу, спешившему по делам:
– Где ты нажрался кислого вина? Какой башмачник разделил с тобой бобовую похлебку с чесноком?
Старик пожимал плечами.
– Это не я, а ты нажрался вина, нечестивец!
Надушенный молодой человек выходил на улицу с озабоченным лицом. Предстояло столько дел! Визиты, партия в кости, посещение терм, бега в цирке, свидание с возлюбленной. Надо было также занести патрону справку о родословной лошади Гирпины, заглянуть к цирюльнику.
Высоко в Капитолии блистали на солнце золоченые черепицы храма Юпитера. В садах Мецената шуршали фонтаны. Базилики, триумфальные арки, портики, форумы теснились, как вазы в лавке горшечника. Но и лавчонки цирюльников, меняльные конторы, продавцы рыбы и чеснока, уличная суета – это тоже был Рим, величайший на земле город. А внизу клокотали нечистотами клоаки.
Книжная лавка Прокопия Урбана находилась на улице Писцов, недалеко от бань Каракаллы. Здесь, в тесных и неопрятных домах, обитали обремененные семьями и долгами сенатские скорописцы, переписчики, каллиграфы, грамматики, ученики риторских школ, приезжавшие в Рим из далеких провинций в надежде найти здесь свою фортуну. В нижних этажах помещались либрарии, заведения составителей гороскопов, лавчонки торговцев письменными принадлежностями, благовониями, магическими снадобьями. С утра до вечера на этой улице велись возвышенные разговоры, звенели цитаты из поэтов. В это царство чернил являлись и состоятельные люди, чтобы приобрести «Золотого осла» или чтобы заказать траурную речь – эпитафию, подыскать по сходной цене учителя для балбеса-сына.
У Прокопия можно было найти любую книгу, редкий список «Сна Сципиона», арриановский трактат о людях экватора или прекрасно переписанный томик эпиграмм Марциала. Здесь можно было также достать запретные книги Тертуллиана, или «Малый лабиринт» Ипполита, или «Хронику» Флегота Тральского. Но зато можно было с одинаковым успехом купить и сочинение Цельса или цветистого Фронтона, бичующего суеверия христиан. Прокопий уважал всякую книгу, а ценил больше всего, хороший почерк, добротность пергамента и редкость издания.
У дверей лавки всегда теснились люди и читали вывешенные объявления о выходе новинок книжного рынка, предложения риторов обучать желающих божественному искусству красноречия, а также различные сообщения городской хроники. На почетном месте висело извещение сената о переходе благочестивым августом Антонином реки Тигр.
Из лавки вышел высокий человек с розоватой лысиной в белоснежном пуху волос, с всклокоченной бородой, в хламиде, со свитком в руках. Это был Ипполит, автор «Комментариев на книгу Даниила», яростный враг и ругатель всех разрушителей церкви.
В самых дверях он столкнулся с Каллистом, своим вечным врагом, наперсником стареющего и слабо разбирающегося в теологических тонкостях епископа Зефирина. Сделав вид, что перед ним пустое место, Ипполит торжественно прошел мимо, но глаза его метали молнии. Каллист пожал плечами, постоял секунду на пороге и вошел в лавку.
Это случилось в дни императора Коммода. Император был в отсутствии. Его легионы таяли в туманной Британии, увязали в каледонских болотах. Вот так же римляне узнавали из перевитых лаврами посланий сенату о победах благочестивых легионов. Но зевак перед дверью лавки интересовали больше городские слухи и сплетни, известия о том, что вышли в свет комментарии Порфириона, что умер сенатор Цезарий Кальпетан, что, проворовавшись, бежал из Рима управитель банка Аврелия Капрофора его раб Каллист – обычная история в Риме. Вот так же, вытягиваясь, чтобы лучше видеть через головы других, зеваки читали это интересное сообщение, гораздо более интересное, чем подвиги августа где-то там, на краю мира, и подсмеивались над несчастным Капрофором.
Беглец был уже в Остии. Поднявшись на первый попавшийся корабль, он предложил крупную сумму денег наварху, чтобы тот взял его с собой: корабль собирался поднять парус и отплыть в Африку. Облокотившись о борт корабля, Каллист смотрел на город, на дымившийся Фарос, указующий путь кораблям в море. В какие пучины несет его судьба, к каким берегам? У берега грузчики разгружали африканский корабль.
– Что же ты медлишь? – спросил он наварха.
Наварх, чернобородый человек с бровями, как у Юпитера, послюнил палец и поднял его над головой. Закрыв глаза, он прислушивался к таинственным силам природы.
– Еще не пора. Жду благоприятного ветра.
Но на берегу уже размахивал в волнении руками Капрофор. Узнав о растрате, благочестивый старик заплакал: ведь это были сбережения вдовиц и сирот. И когда ему доложили, что беглец в Остии, он бросился туда в сопровождении слуг и вольноотпущенников. Каллист прикрыл лицо руками. Беглец представлял себе позорные цепи – удел беглых рабов, бичевание, узилище. Нет, лучше смерть.
Все поплыло перед глазами: маяк, мачты кораблей, аркады декуманской дороги. Вскочив на борт, Каллист прыгнул в воду. В последнее мгновение он видел, как шарахнулась в воде стайка серебристых рыбок, и все исчезло в сладостном звоне в ушах. Но наварх, сообразив, что дело тут нечисто, поспешно спустил лодку и выловил утопленника. Корабельщики отвезли его в лодке, жалкого и мокрого, со слипшимися волосами, на берег.
