– Ильдихо? Мое дитя! Пойдем! Поспешим! Домой! Скорее!
Они быстро пошли к остроконечной западной части острова, где на тенистом берегу лежал грубый бревенчатый плот. Дагхар быстро спустил его на воду, оба вскочили на него, и он стрелою помчался по течению. Юноша спереди подталкивал его длинным шестом, то справа, то слева, а на другом конце старик правил широким рулем, держа курс к правому южному берегу. Оба были возбуждены, полны нетерпения и торопились домой.
Когда вдали замерли слабые всплески руля, прежняя глубокая тишина снова легла на реку и на опустевший островок.
Прошло немного времени, безмолвие не нарушалось.
***
Внезапно широкий ствол ивы, под которой совещались германцы, как будто вырос: между верхними ветвями дерева показалась темная фигура.
Сначала стала видна голова в шлеме, затем широкоплечий стан без плаща, двумя сильными руками опиравшийся о верхушку дерева. Фигура чутко прислушалась и зорко осмотрелась кругом; но все было тихо, и через несколько минут из дупла на землю спрыгнул человек. За ним соскользнули еще двое.
– Не прав ли я был, о господин? - с юношеским жаром вскричал один из них. - Разве не так все было, как я говорил?
Тот, к кому он обращался, не отвечал. Темнота скрывала его черты, фигура же его была низкорослая, коренастая, но благородной осанки.
– Запомни все имена, Хелхаль, - приказал он другому из своих спутников. - Я не забуду их: Визанд, Ротари, Вангио, три склабенских пса. Пригласи их на наш трехдневный праздник Дзривилы, богини коней. Это в обычае и не возбудит подозрений. Мне нужны они сами, все их приближенные и родственники, все!
– Господин, ты доволен? Отдай же мне условленную награду, - снова заговорил первый. - Ты думаешь, легко было предать молодого благородного господина, мне, его собственному щитоносцу? Только одна безграничная, страстная и безнадежная любовь к этой девушке могла принудить меня… Ты не поверишь, как она хороша, господин! Как стройна, и полна, и бела…
– Стройна? И в то же время полна? И бела? Я увижу, так ли это!
– Когда?
– Конечно, в день ее свадьбы. Я там буду.
– Спеши! Ты слышал, Эллак уже… мне нужно спешить! Когда, когда дашь ты ее мне?
– Когда я вполне уверюсь в твоей верности и молчании. Посуди сам: ты предал своего господина, которого ты не любишь, а лишь боишься: каким средством должен я удержать тебя от измены мне?
– Каким средством? Каким хочешь. Самым верным и надежным, какое ты можешь придумать!
– Самым верным? - медленно повторил тот, запуская руку под свой широкий плащ. - Хорошо, будь по-твоему!
И выхватив длинный кривой нож, он так быстро и ловко вонзил его в живот ничего не ожидавшего предателя, что конец оружия вышел у него под ребрами, и тот, не вскрикнув, упал на спину,
– Оставь его, Хелхаль. Вороны найдут его. Пойдем.
– Господин, позволь мне одному переплыть на остров, где мы спрятали челнок. Я приеду сюда за тобою. Ты уже проплыл почти всю реку. Тебе трудно будет плыть еще.
– Молчи. Что значит для меня ничтожная частица Дуная? Плаванье принесло плоды. Я срублю одним махом не только эти мелкие кусты, старые и молодые, но и согну эти гордые дубы: гепида и амала. Они должны покляться в верности моим сыновьям, так же как клялись мне. Или они умрут. Живо, Хелхаль! Холодное купанье приятно мне! Приди в мои объятия, широкогрудый Дунай!
Область короля Визигаста - Рушландия простиралась от правого берега Дуная на восток до возвышенностей, откуда вытекают Кремс и Камп.
Величественное жилище короля стояло на небольшом холме, окруженное многочисленными низкими постройками, и находилось от берега Дуная на расстоянии одного дня быстрой езды.
Вверх по отлогости росли дубы и буки, достаточно вырубленные, чтобы не загораживать вида на долину к северу от королевского дома. Внизу по роскошному лугу, змеился широкий, многоводный ручей, огибавший холм с юга на северо-запад.
Ясным летним утром вокруг ручья кипела веселая работа: толпа молодых девушек усердно занималась стиркой всевозможной шерстяной и полотняной одежды в быстрой светло-зеленой воде ручья.
Громкие разговоры и звонкий смех часто раздавались в пестрой толпе девушек, красные, желтые, синие и белые юбки которых ярко выделялись на сочной зелени росистого утреннего луга. Для удобства девушки подоткнули свои юбки под широкие пояса; белые ноги их были обнажены, и полные, округлые руки сверкали при солнечном свете; на некоторых были надеты широкие и плоские, сплетенные из темного камыша и завязанные под подбородком шляпы, у большинства по плечам развевались белокурые волосы.
По временам то та, то другая из наклонявшихся над водою работниц выпрямляла свой стройный, юный стан и освежала раскрасневшееся лицо, подставляя его навстречу свежему утреннему ветру.
Выполоскав одежды, девушки раскладывали их на большие, плоские, чистые камни, нарочно принесенные сюда для этой цели, и усердно колотили их гладкими кругами из мягкой, белой березы, иногда ударяя по поверхности ручья, и тогда высоко разлетались водяные брызги, смачивая голову, шею и грудь громко вскрикивавших соседок.
Потом началось выжимание выстиранных вещей, повторяющееся семь раз, согласно старинному завету Фригги. Молодые руки сильно скручивали каждую вещь, давая воде стекать, но не обратно в ручей, а на прибрежный песок, а затем бросали ее позади себя на густой дерн, вынимая другую из стоявших справа от каждой девушки красивых, высоких корзин, сплетенных из ивовых прутьев.
Позади работниц, занятых у ручья, быстро двигались сушильницы, подбиравшие выжатые вещи с дерна и в широких липовых корытах относившие их на середину залитой солнцем лужайки, где уже просохла роса, еще ярко сверкавшая близ ручья и по другую сторону его, под кустами и деревьями леса, окаймлявшего луг с восточной стороны.
Вся лужайка была покрыта прелестнейшими цветами: вероника и кукушкины сапожки, тысячецвет и рута охотно прятали свои головки под сырой, разложенной рядами одеждой, спасаясь от палящего солнца. Тут же доверчиво порхали бабочки, пестрый павлиний глаз и нежная аврора, любящая теплые, солнечные поляны; или красивая, медленно летающая нимфа ирис опускалась на заманчивую поверхность белой шерстяной ткани и широко распластывала свои большие крылья, наслаждаясь солнечным сиянием.
***
Недалеко от цветущей полянки проходила прекрасная широкая дорога, ведущая вниз по холму на юг от королевского жилища.
На перекрестке, в тени густого, широколиственного орешника, стояла длинная телега, запряженная тремя белыми конями. Над телегой, на шести полукруглых обручах, натянут был навес из толстой парусины. Многочисленные, стоящие на земле около телеги корзины, полные высохшего белья» говорили о том, что работа длится уже долго.
Впереди, опираясь на телегу, стояла высокая девушка необыкновенной красоты. Стройная, безукоризненно сложенная красавица на целую голову превышала своих двух спутниц, также достаточно высоких.
На ней была одна лишь белая одежда. Она сняла свой светло-голубой плащ и повесила его на край телеги. Ее шея и поразительно красивые руки были обнажены, и белая кожа только мерцала, не блестя, подобно беловатому мрамору. Свободная одежда стягивалась на бедрах широким поясом из тонкой, окрашенной в синий цвет, кожи; синий рубец подола заканчивался выше изящных щиколоток, а ноги были обуты в красиво сплетенные из соломы сандалии, зашнурованные на высоком подъеме красными ремнями.
На королевской дочери не было золота, кроме ее волос, составлявших отдельное чудо в этом прекрасном существе, так поразительны были их шелковистость и невероятное обилие. На расстоянии трех пальцев над ее белым лбом, подобно царственной диадеме, положена была коса, а позади этой диадемы масса волос разделена была на две роскошные косы, спускавшиеся ниже колен.
Выпрямившись во весь рост, она прислонилась к телеге, положив правую руку на спину одного из коней, а другую подняв над глазами, защищаясь тем самым от солнечных лучей. Она зорко наблюдала за работой девушек на ручье и на лугу. Ее большие, блестящие, золотисто-карие глаза, цветом напоминавшие орлиные, смотрели проницательно, решительно и смели; иногда она гордо поднимала свой резко очерченный прямой нос и круглые, каштановые брови.
Внезапно, неожиданным движением тяжелая телега быстро подалась назад. Передовой конь с ржанием, выражавшим смертельный ужас, метнулся задом на парных коней и встал на дыбы. Казалось, телега и кони должны свалиться с возвышенной дороги вниз, в долину.
Обе спутницы девушки с криком бросились назад, на холм.
Но принцесса, крепкою рукою схватив под уздцы взвившегося на дыбы коня, наклонилась, с минуту что-то пристально рассматривала на земле, и потом твердо и уверенно наступила на это правою ногою.
– Вернитесь, - спокойно сказала она, отбрасывая носком на дорогу нечто, еще корчившееся в пыли. - Она мертва.
