Эти лица перемешались со смутными впечатлениями от той мрачной и страшной ночи.
Она вошла в комнату, приготовленную для нее, бросилась на постель, не дожидаясь, пока служанки подготовят ее ко сну, и через несколько мгновений отключилась от всего окружающего.
Королева заснула в полном изнеможении.
Когда она проснулась, в комнату пробивался дневной свет, но некоторое время она не могла вспомнить, где находится. Оглядев просторную, но все же мрачную комнату, она почувствовала какой-то запах; он не казался неприятным, и она задумалась, откуда он был ей знаком… Запах был слабым, но притягивающим; и в тот момент, когда она поняла, что он означал, воспоминания нахлынули на нее. Это был влажный запах озерной воды, он вернул ее в тот период детства, который она провела в Инчмахоме. Тогда она вспомнила, что находится в плену, в Лохлевене.
Она приподнялась на локте и, оглядевшись вокруг, увидела, что комната убрана скромно, в шотландском стиле. Она никогда не привыкнет к этому. А ведь в этом замке, именно в этой башне, находились комнаты, которые она сама меблировала. Раньше она останавливалась здесь, приезжая на охоту, а поскольку ее визиты сюда случались довольно часто, то она повесила на стены свои гобелены и для нее поставили кровать. Почему же теперь ее поместили в эту отвратительную комнату? Должно быть, для того, чтобы подчеркнуть, что она уже не почитаемая королева, а узница.
Снаружи доносились размеренные шаги, и, выглянув из окна, она увидела часового возле башни. Значит, они решили хорошенько охранять ее. Она не обманывалась насчет Линдсея. При мысли о его лице с черной бородой в ней стал закипать гнев, и вновь возникли неприятные воспоминания. Если бы она не взяла себя в руки, ее мозг оживил бы все снова — совершеннейший кошмар ночи в доме Провоста, проход в Холируд Хаус и скачку в темноте к Лохлевену. Ничто не могло быть хуже, и она надеялась, что ей больше никогда не придется пережить ничего подобного.
Затем она подумала о Ботуэлле, и ей безумно захотелось его. Это было дикое сексуальное желание, безумная тяга к мужчине, который первым пробудил в ней чувственность и доказал ей, что она — страстная женщина. Он, конечно, приедет за ней. Но ей следует быть разумной. Ботуэлл никогда не любил ее так, как она любила его. Его привлекала ее корона; многие его любовницы предлагали ему свои прекрасные тела, но корона имелась только у нее. Он и не отрицал этого, когда она подсмеивалась над ним; он был слишком самоуверенным, чтобы лгать. Хотя под конец он стал нежнее.
«Он приедет за мной, — говорила она себе. — Он должен приехать. Тогда он схватит этого гнусного Линдсея за бороду и бросит его в озеро».
Со стула, стоявшего недалеко от кровати, поднялась женщина. До сих пор Мария не замечала ее. Это была Джейн Кеннеди — одна из ее фрейлин.
— Значит, они позволили тебе остаться со мной, — сказала Мария.
— Да, ваше величество. И Мари Курсель тоже с нами. Мы приложим все силы, чтобы служить вам. Ваш француз-аптекарь тоже здесь. Так что если вам что-либо нужно…
— Мне необходимо только одно, Джейн: моя свобода. А это именно то, что они хотят отобрать у меня.
— Так будет не всегда. Не принести ли мне вам что-нибудь поесть, ваше величество?
— Я не голодна, а от одной мысли о еде меня тошнит. Который час?
— Уже далеко за полдень.
— Значит, я долго спала.
— Вы были совершенно измучены, ваше величество. Я уверена, что вы еще не пришли в себя.
Мария закрыла лицо руками.
— О, Джейн, как я выгляжу? Я вся в грязи. На мне грязь Карберри Хилла… и дома Провоста…
— Я схожу за водой.
— Помоги мне сначала встать.
Джейн помогла ей, но, встав, Мария почувствовала головокружение.
— Вам надо отдохнуть, ваше величество. Я умоляю вас, полежите спокойно, пока я принесу воды.
Мария покорно легла в постель; но когда Джейн вернулась, то застала свою госпожу в состоянии апатии.
— Ваше величество, когда вы умоетесь и поедите, вам, возможно, разрешат пройтись по замку. Не вижу причины, чтобы вам запретили это. Такое положение дел не продлится вечно. Ваши верные подданные скоро приедут освободить вас от ваших врагов.
Мария тихо произнесла:
— Мои верные подданные? Те, которые дезертировали из моей армии? Те, которые выкрикивали, что меня надо сжечь как убийцу… как изменницу?
— Но позвольте мне умыть вам лицо. Затем я причешу ваши волосы и принесу зеркало, чтобы вы увидели результат. Это единственное, что требуется сделать, чтобы вы вновь стали самой красивой женщиной в Шотландии.
Но Мария никак не могла справиться со своей меланхолией.
Вошла Мари Курсель и, увидев королеву проснувшейся, обрадовалась.
— Ваше величество скоро поправится. Вы устроите маленькую Францию в этом мрачном старом Лохлевене.
Но Мария отвернулась и начала тихо всхлипывать.
— Это пройдет, — прошептала Джейн, обращаясь к Мари Курсель — Она еще не оправилась после шока.
— Если бы только лорд Ботуэлл был здесь, все было бы хорошо. Он бы развеселил ее.
Мария обернулась и посмотрела на них. Она сказала голосом, совершенно лишенным надежды:
— Ботуэлл сбежал. Мне кажется, я больше никогда не увижу его лица. И что с моим сыном? Как мой маленький Джемми сможет обойтись без меня?
— Все будет хорошо, ваше величество. Неужели вы думаете, что лорд Ботуэлл оставит вас на растерзание вашим врагам! Я слышала, как говорили, что он сбежал на север и укрылся у Хантли. Они приедут и освободят вас.
Она покачала головой. Как бы ей хотелось поверить в это! А почему бы и нет? Почему она так уверена в том, что никогда не сможет больше увидеть Ботуэлла?
«А если нет, — спросила она себя, — то ради чего мне жить? Он — моя жизнь. Иногда я ненавидела его: он бывал груб со мной — всегда жестокий, стремящийся властвовать надо мной, продолжающий вести себя так, как начал тогда, в доме Бучанана, когда крадучись вошел ко мне и подчинил меня. Тогда я пыталась сопротивляться, но уже поняла — так же как и он, — что с того момента оказалась в его власти.
И теперь я скорблю не о том, что потеряла Шотландию. Я скорблю оттого, что потеряла двоих, кого люблю больше всего на свете, — моего возлюбленного Ботуэлла и моего младенца Джеймса».
Она легла и прислушалась. О чем-то возбужденно шептались фрейлины. Раздавались шаги часового под окном. Это было похоже на зловещее предзнаменование. Они явно решили, что она не должна никогда ускользнуть из Лохлевена. И в тот момент ее отчаяние было столь глубоко, что она поверила, что действительно никогда не сможет бежать отсюда.
Она погрузилась в меланхолию и не хотела ничего предпринимать, чтобы избавиться от нее.
День сменялся ночью, и она потеряла им счет. Ее аптекарь-француз приносил ей лекарства, но она не прикасалась к ним.
— Мадам, — заявил он, — вы умрете, если сами не попытаетесь спасти себя.
— Дайте мне умереть, — отвечала она, — Лучше умереть, чем жить узницей в замке Лохлевен.
Чаще всего она лежала в дымке воспоминаний; она была счастлива, когда могла забыть о том, где находилась. Ей грезилось, что она во Франции, избалованный идол двора, любимица Генри Второго и его любовницы очаровательной Дианы Пуатье; обожаемая жена Франсуа Второго; надежда всех своих родственников Гизов. Сквозь эти грезы возникала зловещая фигура Екатерины Медичи, двигающаяся как призрак, посылающая ее обратно в Шотландию, когда те, кто любил ее, умерли, отправляющая ее для несчастного брака с Дарнли, к кошмару его смерти — но и к Ботуэллу. Она должна всегда помнить, что, вернувшись в Шотландию, она приехала к Ботуэллу. А уж потом к Карберри Хиллу и Лохлевену.
Леди Дуглас приходила и пыталась уговорить ее поесть. Но ей не хотелось разговаривать с леди Дуглас. Приходил сэр Вильям в сопровождении Линдсея и Рутвена: она отвернулась и даже не посмотрела на них.
Однажды к ее постели подошел молодой человек, внешность которого выдавала его принадлежность к Дугласам; он стоял и глядел на нее.
— Ваше величество, — прошептал он, — если есть какое-нибудь поручение, которое вы могли бы доверить мне, то я с радостью выполнил бы его.
Но она не смогла ответить ему, потому что выражение его лица вызвало у нее комок в горле. Она закрыла глаза, а когда открыла их, юноша уже исчез.
В другой раз к краю ее постели подошел мальчик и уставился на нее… странный мальчик с дерзким веснушчатым лицом. Он произнес с сильным акцентом:
— Привет, королева.
Она решила, что он ей приснился, потому что он вдруг подмигнул ей и скрылся.
Так проходили дни в тумане меланхолии.
Джейн увещевала ее:
— Ваше величество, уже четырнадцать дней, как мы в Лохлевене, а вы за все это время почти ничего не ели и не пили. Вы должны встряхнуться. Что, если бы за вами приехал милорд Ботуэлл? Как бы вы в таком слабом виде смогли убежать с ним?
