Тогда все поднялись на Филиппа, только иные, пораженные смелостью монаха, лишились голоса. Но, заглушая крики, непреклонный Филипп возгласил, глядя прямо Царю в глаза:
— Я повинуюсь твоей воле, но оставь опричнину! Твое дело не богоугодное. Сам Господь сказал: «Аще царство разделится — запустеет!» На такое дело нет и не будет тебе нашего благословения.
Царь повторил обычную свою выдумку, то ли веруя в свои измышления, то ли лукавя:
— Владыко святый! Воссташа на мене мнози, мои же меня хотят поглотить!
— Никто не замышляет против твоей державы, поверь мне, — ответил Филипп. — Свидетель нам всевидящее око Божие; мы все приняли от отцов наших заповедь чтить Царя. Показывай нам пример добрыми делами, а грех влечет тебя в геенну огненную. Наш общий владыка Христос повелел любить Бога и любить ближнего своего, как самого себя; в этом весь закон.
Царь стал грозить своим гневом, приказывая Филиппу быть митрополитом.
— Если меня и поставят, то все-таки мне скоро потерять митрополию, — спокойно ответил монах. — Пусть не будет опричнины, соедини всю землю воедино, как прежде было.
Слова эти разнеслись по всему царству, и не было в семимиллионном тогдашнем населении человека, который бы не воспрянул духом: пришел заступник народный, пришел радетель отечества. Потому и был вопреки своей воле поставлен Филипп в митрополиты 25-го дня июля в лето 1566-е.
Между Царем и митрополитом установился недолгий мир. Монах молчал об опричнине, Царь приостановил свои мучительства и казни, но ненадолго — злая природа брала свое.
Филипп стал постоянным просителем и ходатаем за опальных, стараясь укротить царскую свирепость своими наставлениями, веруя в его исправление.
Но Царь требовал одного:
— Молчи, отче, молчи и благословляй нас по нашему изволению!
— Наше молчание, — отвечал Филипп, — ведет тебя ко греху и всенародной гибели!
— Не прекословь державе нашей! — кричал Царь. — Не то гнев мой постигнет тебя; или оставь свой сан!
— Я не просил тебя о сане! — отвечал Филипп, пылая огненными очами степняка. — Не посылал к тебе ходатаев, никого не подкупал! Зачем ты взял меня из пустыни? Если ты дерзаешь поступать против закона, твори как хочешь, а я не буду слабеть, когда приходит время подвига!
От прежней приязни Царя к митрополиту не осталось и следа. Филиппа Царь перестал допускать к себе, а Филипп и не просился.
31 марта 1568 года, в воскресенье, Царь приехал к обедне с толпою опричников в Успенский собор. Все были в монашеских одеяниях. После обедни Царь подошел к Филиппу за благословением — Филипп молчал и глядел мимо Царя. Царь обратился к нему в другой и третий раз. Филипп все молчал. Когда же бояре закричали: «Святый владыко! Царь Иван Васильевич требует благословения от тебя», — Филипп оборотился на Царя и спросил:
— Кому ты думаешь угодить, изменивши таким образом благолепие лица своего? Побойся Бога, постыдись своей царственной багряницы! С тех пор как солнце на небесах сияет, не было слышно, чтобы благочестивые Цари так возмущали державу свою! Мы здесь приносим бескровную жертву, а ты проливаешь христианскую кровь своих верных подданных. Доколе в русской земле будет господствовать беззаконие? У всех народов — и у татар, и у язычников — есть закон и правда, только на Руси их нет. Во всем свете есть защита от злых и милосердие, только на Руси не милуют невинных и праведных людей. Опомнись! Хотя Бог и возвысил тебя в этом мире, но и ты — смертный человек. Взыщется от рук твоих невинная кровь. Если будут молчать живые души, то каменья возопиют под ногами твоими и принесут тебе суд!
— Филипп! — простонал вне себя от бешенства Царь. — Ты испытываешь наше благодушие! Ты хочешь противиться нашей державе. Я слишком долго был кроток к тебе, щадил вас, мятежников, теперь я заставлю вас раскаиваться!
— Не могу, — ответил митрополит, — повиноваться твоему повелению паче Божьего повеления. Я — пришелец на земле и пресельник, как и все отцы мои.
Буду стоять за истину, хотя бы пришлось принять и лютую смерть.
Вся ненависть Ивана-царя оборотилась на Филиппа и всех, кто хоть как-то был близок ему... На другой же день он замучил истязаниями, как бы в досаду Филиппу, князя Василия Пронского, только что принявшего монашество. Весь июль уничтожал вотчины опальных бояр. Царь, и сам не брезговавший убийством (он собственноручно зарезал старика-конюшего Ивана Петровича Челядина), поощрял убийства и насилия, творимые на его глазах опричниками. Опричники врывались в дома, истязали и казнили не только мужчин, невзирая, знатного происхождения или простого, но по прямому приказанию Царя хватали жен опальных людей, насиловали их, некоторых приводили на блуд к Царю, врывались в вотчины, жгли дома, мучили и убивали крестьян, раздевали донага девушек и голых заставляли ловить кур, при этом стреляя в них. Тогда многие женщины, не вынеся стыда, сами лишали себя жизни.
Много лет спустя явится мысль, что Царь-маньяк уничтожал перешедших на сторону Москвы бывших половцев — людей степи, стремясь обезопасить Московское царство от потомков Орды! Но, во-первых, сыны степи потому и пришли под державу Московскую, что были лютыми врагами Орды, а во-вторых, вместе с князем Куракиным-Булгаковым и сродниками его, Турунтаем-Пронским, думным дьяком Казарином Дубровским и сродниками их погибли Дмитрий Ряпо-ловский, трое князей Ростовских, Петр Щенятьев, казначей Тютин и все сродники их, северяне и славяне прикоренные... Слепа была гроза над Русью, слепа, беспощадна и кровава... И смысл ее необъясним или смутен и доныне, а бывым при расправах тогда в то кровавое время и вовсе казался адом, под ногами каждого разверзшимся. Все чаще раздавался шепот в потаенных углах, что на троне воцарился антихрист. И впервые, зато навсегда была подорвана вера русского человека в богоизбранность Царя, в то, что Государь правит милостию Божьей...
Шепот шел, но голоса, прозвучавшего на всю Русь, не было. Пока не явился пьяный Царь Иван со сворой опричников своих в Новодевичий монастырь, где был храмовый праздник и крестный ход, где служил Филипп.
Когда по чину митрополит оборотился и возгласил: «Мир всем», то увидел, что один из опричников стоит в тафье.
— Царь! — крикнул митрополит. — Разве прилично благочестивому держать агарянский закон?
— Как! — завопил Царь, рядившийся чуть ли не в игумены.
Грозно указал Филипп в сторону Царя бестрепетною рукою:
— Вот от лика сатанинского!
Напрасно опричник поспешно сдернул с головы и спрятал тафью. Стоустая молва разнесла, что не то в свите, не то сам Царь — от лика сатанинского, — Филипп сказал. А слава Филиппа была незыблемой, всенародной и безупречной.
Тогда Царь измыслил не просто устранить и уничтожить Филиппа, но опорочить его. Подкупом и угрозами были собраны свидетели различных нечистых дел, коих Филипп, разумеется, не совершал. Главным свидетелем был игумен соловецкий Пафнутий, который соблазнился обещанным епископским саном. В угоду Царю он заявил себя врагом Филиппа, не ведая, что через два года его постигнет участь, которую он приуготовил гонимому митрополиту.
Не дожидаясь суда, Филипп снял белый клобук и спокойно сказал:
— Ты думаешь, Царь, что я боюсь тебя? Боюсь смерти за правое дело? Мне уже за шестьдесят лет, я жил честно и беспорочно. Так и хочу душу мою предать Богу, судье моему и твоему. Лучше мне принять безвинно мучение и смерть, нежели быть митрополитом при таких мучительствах и беззакониях!.. Вот мой жезл, белый клобук и мантия! Я более не митрополит.
Но не того хотел Царь. Он жаждал зрелища унижения и обличения противника своего.
— Ты хитро хочешь избегнуть суда! — сказал он. — Нет! Не тебе судить самого себя! Дожидайся суда других и осуждения. Надевай снова одежды, ты будешь служить в Михайлов день обедню!
Митрополит молча повиновался.
В Михайлов день в собор явился опричник Басманов, прочел всенародно приговор церковного собора, лишающего митрополита пастырского сана. Опричники ворвались в алтарь, сорвали с Филиппа облачение, одели в драную монашескую рясу. Вытащили из церкви, заметая за ним следы метлами, бросили на дровни и повезли в Богоявленский монастырь.
Пол-Москвы бежало за опальным пастырем, рыдая и прося благословения. Видя это, слуги сатаны ярились и били пастыря метлами, кричали и ругались. Но митрополит благословлял, невзирая на удары и поношения, народ русский и осенял его на все четыре стороны крестным знамением.
На суде, куда доставили Филиппа на крестьянской телеге слушать приговор, он ничего не отвечал на нелепейшие обвинения, в том числе даже в волшебстве. Только когда стал говорить противу него Пимен, произнес:
— Что сеет человек, то и пожнет. Это не мое слово — Господне.
Филиппа приговорили к вечному заключению. Он не оправдывался и не защищался. Сказал только напоследок: «Государь, перестань творить богопротивные дела... Смерть не побоится твоего высокого сана, опомнись...»
