Филиппа приговорили к вечному заключению. Он не оправдывался и не защищался. Сказал только напоследок: «Государь, перестань творить богопротивные дела... Смерть не побоится твоего высокого сана, опомнись...»
По приказу Царя его забили в колодки и заковали в железные кандалы и, увезя в монастырь Святого Николая Старого, морили голодом.
Злоба Ивана не была утолена. Он приказал отрубить голову племяннику митрополита Ивану Борисовичу Колычеву, зашить в кожаный мешок и принесть к Филиппу со словами: «Вот твой сродник — не помогли ему твои чары!» Царь принялся истреблять всех Колычевых, а Филиппа увезли в Тверь. После низложения Филиппа кровавая гроза Ивана Четвертого достигла сатанинских размеров. Он заманил и зарезал в Александровской слободе своего двоюродного брата Владимира Андреевича с женою, утопил в Шексне его мать и еще нескольких монахинь из знатных родов: вдову брата Юрия — княгиню Иулианию, Марию и множество простого народа, служившего им.
Рассудок Ивана еще более затмился, когда умерла в сентябре 1569 года никем не любимая жена его Мария Темрюковна. Царю вообразилось, что она, как и первая его жена Анастасия, отравлена его врагами. Находясь в постоянном ужасе за свою жизнь, он был готов истребить повально весь народ державы своей, не доверяя (и теперь уже вполне справедливо) своим опричникам и готовясь бежать из отчизны в чужие края.
Он приблизил к себе голландского врача Бромлея и верил его астрологическим измышлениям. Он обратился с письмом к английской королеве, прося дать ему убежище в Англии, и получил на то приглашение для жительства на сколько угодно, на всем содержании, соблюдая обряды православной церкви.
Но, стремясь бежать из Руси, Иван совершил такое чудовищное дело, которому невозможно отыскать равное в человеческой истории.
Иван ненавидел Новгород, в котором видел ростки крамолы и измены. Читая о вечевой республике Новгородской, которой уж и в помине не было в его царствование, он решил отомстить городу за непочитание предков своих. Что было вовсе смысла лишено, потому как современные Ивану-царю жители Новгорода и Пскова не имели к прежним новгородцам никакого отношения, а происходили из насильно переселенных Василием III в Новгород жителей других русских городов и земель.
В декабре Царь предпринял военный поход на север — противу собственных подданных. Первым был взят, словно вражеский, город Клин. Опричники, ворвавшись в город, истребляли жителей, ни в чем не повинных и не понимающих, за что их казнит собственный Государь. Народ разбегался кто куда, как от пожара.
Затем вся опричнина и многие боярские дети, ведомые Царем, подступили к Твери. Царь собрался отомстить городу за то, что в прошлые века тверские князья боролись с московскими. По пути к Твери убивали всякого встречного и разоряли все.
Город был окружен войсками со всех сторон. Изверг Малюта Скуратов отправился в Отрочь-монастырь и задушил заточенного там Филиппа. Иноки погребли тело его за алтарем. В первый год после смерти гроб Филиппа был перевезен в Соловки и там стал предметом народного почитания. Через сто лет, в 1652 году, при Алексее Михайловиче он был причислен к лику святых, а мощи его поставлены в Успенском соборе в Кремле.
Иван стоял под Тверью пять дней. Опричники грабили город. Сначала всех духовных, начиная с епископа. Через два дня опричники ворвались в город. Бегали по домам, ломали всю домашнюю утварь, рубили ворота, двери, окна, забирали все запасы и купеческие товары: воск, лен, кожи, — все свезли в кучи и сожгли.
Жители молили Бога о спасении и надеялись, что этим погром и кончится, но опричники вернулись и начали истреблять жителей.
Людей сжигали, рвали клещами, забивали кольями И топили в Волге, невзирая на то, мужчина это или женщина, старик или младенец. В помяннике Ивана записано тысяча четыреста девяносто убитых в Твери христиан. На самом деле убитых было много больше. Сам Царь собрал плененных в Полоцке поляков и немцев, содержащихся в тюрьмах. В его присутствии они были рассечены саблями на части и брошены в Волгу под лед.
Далее войско пошло на Торжок, где содержались пленные немцы и татары-заложники. Пока Иван наслаждался муками убиваемых на его глазах немцев, закованные в цепи татары стали отбиваться. Тяжело ранили Малюту Скуратова, убили двух опричников и даже бросились на Ивана, но были все перебиты.
Из Торжка Иван двинулся и уничтожил по дороге на Новгород Вышний Волочок, Валдай, Яжелбицы и все деревни вдоль дорог.
В Новгороде передовой полк взял город в кольцо, так что никто не мог убежать. Собрали всех духовных из всех окрестных монастырей и церквей и стали прилюдно пытать, требуя по двадцать рублей выкупа с каждого. Так продолжалось пять дней.
Дворяне и дети боярские, принадлежащие к опричнине, собрали в Детинец — крепость новгородскую — знатнейших жителей и торговцев, приказных и богатых ремесленников; всех заковали, отдали под стражу, а дома их опечатали.
6 января 1570 года царь с войском из полутора тысяч стрельцов вошел в город. На другой день было повелено перебить дубинами всех, кто был на правеже, духовных и тела развезти по монастырям.
Митрополиту Пимену, который свидетельствовал против Филиппа, велено было служить на другой день обедню в Святой Софии. Встречавшему Царя Пимену Иван, пылая злобой, сказал:
— Ты, злочестивец, в руке держишь не крест животворящий, а вместо креста оружие. Ты со своими злыми соумышленниками, жителями сего города, хочешь этим оружием уязвить наше царское сердце, вы хотите отчизну нашей царской державы Великий Новгород отдать иноплеменнику польскому королю Жиг-монту Августу, с этих пор ты уже не называешься пастырем и сопрестольником Святой Софии, а называешься ты волк, хищник, губитель, изменник нашему царскому венцу и багру досадитель!
В страхе служил архиепископ обедню. А после нее не успел сесть за стол в трапезной с Царем, как тот страшно закричал: «Государев ясак!» — то был условный знак, — опричники кинулись на Пимена, повязали его и принялись грабить сначала владычную казну, а затем весь Новгород. «Что посеешь, то и пожнешь!» — истинно глаголел праведный Филипп. И недолго пришлось ждать подтверждения слов его.
Иван же приказал привести всех взятых под стражу бояр, выборных городских и приказных людей, знатнейших торговцев и ремесленников, с ними их жен и детей.
Иван стал перед толпою и приказал их раздеть и трепать на морозе муками «неисповедимыми» и даже собственным хитростным измышлением бесноватого Царя, именуемым «поджар», коим обливали и жгли пытаемых. Запытанных волокли к реке и метали с моста в проруби. А за ними — их жен и детей. Женщинам вязали назад руки с ногами и, привязав к ним младенцев, метали в Волхов. По реке ходили опричники с баграми и сталкивали в проруби и топили всплывших...
Пять недель продолжалась неукротимая ярость царева. В безумии кровавого разгула, грабя монастыри, Иван требовал, чтобы сжигали все хлебные запасы, рубили лошадей и прочий скот, уничтожали весь товар в купеческих лавках, а по окрестным деревням сжигали дома и все имущество.
Сказывают: голубь, летевший над убиваемым городом, в ужасе окаменел на кресте храма Святой Софии, а Волхов, запруженный телами и наполненный кровью, с тех пор, как бы в память о них, в любые морозы имеет незамерзающие промоины.
Число замученных простиралось до пятнадцати тысяч человек, а иные считают — до шестидесяти тысяч. Что в одном случае составляет каждого четвертого новгородца, а во втором — каждого третьего жителя всей бывшей земли Новгородской.
Несчастного архиепископа Пимена отправили в оковах в Москву, где над ним глумились всяко: сажали задом наперед на кобылу и в окружении скоморохов таскали по улицам. Сам Иван-царь тому много смеялся: «Тебе-де медведей-плясунов водить, а не сидеть владыкою». Затем был Пимен отправлен в Венев в заточение, где жил в смертном страхе.
Иван продолжал грабить и во Пскове, а воротившись, пытал народ и казнил в Москве, забавляясь тем, что пускал на собравшихся людей медведей.
Иван словно бы сознательно уничтожал собственную державу, которая не выказывала ему никакого сопротивления... Но народ разбегался, толпами валил в Литву и Польшу. Из городов ушли, оставив их беззащитными, городовые казаки. Причиной тому послужило то, что повсеместно Иван топил плененных татар. Казаки, в те поры от татар мало отличимые, порешили промеж собою, что следующий черед на пытки их, и дожидаться этого не стали. Они открыли все дороги на Москву, ушли со стен всех русских городов и оголили границу. И это, вместе со всеобщим разорением, было одной из причин, по которой весною 1571 года крымский хан Давлет-Гирей собрал войско и легко сжег Москву. Казаки донские движению хана по степям не препятствовали, хотя сами с ним на Москву и не ходили.
