Посреди этого многолюдья, на невысоком деревянном помосте, откуда обычно оглашали княжьи грамоты и где висело на цепи сполошное било, стоял в окружений своих сотников белозерский князь Федор Романович.
Черная с проседью борода. Дорогим серебряным поясом перетянут червчатый кафтан. По правую руку от князя его сын Иван. В руках Федора Романовича белый свиток. Он поднял его над головой. На площади стало тихо.
— Дружина моя верная! Братья-белозерцы! — громко начал князь Федор, — грамота сия от великого князя всея Руси Дмитрия Ивановича. Пишет он князьям и боярам, и детям боярским, и всем воеводам, и всякому войску, и всем безымянным — чей кто ни будет. Поганый Мамай вновь умыслил посягнуть на нашу землю русскую. Несметной ратью идет он на Русь, и князь великий зовет к себе воинов со всех русских земель. А писано так.
Федор Романович развернул свиток:
— …Бысть нам за одного до живота, как приказали нам прародители наши. Чтобы не перестала память их и не угасла бы зажженная свеча русская… Как к вам сия грамота моя придет, и вы бы других грамот не дожидались, а собирались все однолично на Коломну на Успение святой Богородицы. Там разберем полки. А вы бы грамоты посылали промежду собой сами, не издерживая ни часа.
— Белозерцы! — продолжал князь, — когда придут все белозерские князи с дружинами, выступим на Москву. Собирайте корм по дворам!
Из толпы мастеровых выступил вперед и подошел к помосту невысокий плотный мужик. Волосы стрижены в кружок, небольшая округлая борода. На мужике длинный фартук из грубой холстины. Рукава рубахи засучены по локти. Кузька узнал в нем соседа Онфима-сапожника. Касаясь земли зажатой в руке войлочной шапкой, Онфим поклонился князю.
— Дозволь, князь, слово молвить.
— Говори.
— Видно труден час наступает, коли князь великий собирает воинов со всех земель русских. Поведешь и ты белозерские дружины спешно и конно. Не у всех нас, княже, есть боевые кони да доспехи добрые, но все умеем держать в руках меч и все хотим постоять за нашу землю русскую, за веру христианскую, как и прародители наши. Соберем по дворам коней сколько есть и урядим городские сотни. Бери, княже, и нас, посадских.
Федор Романович обвел взглядом толпу посадских людей.
— Все ли так мыслят, как мастер Онфим? — громко спросил он.
— Все! — закричали белозерцы.
— Веди, князь, все пойдем!
Федор Романович поклонился народу на все стороны.
— Спасибо, белозерцы. Иначе о вас и не мыслил… А ежели у кого коня не хватит, или доспехов, тот у меня возьмет…
Не медля ни часа город начал готовиться к походу. По дворам собирали съестные припасы: соленую и ветряную рыбу, сыры, хлебы, крупу и прочий корм.
Поскакали гонцы к младшим князьям Белозерья в Сугорье, Кему, Андогу, Карголому, Вадбол, Шелешпань, Ухтому, Белое Село. Приказ был один: выступать в поход немедля…
…Когда расходились о торговой площади, Кузька догнал Андрея.
— Андрюха, а меня возьмут в поход? — с надеждой спросил Кузька.
— Взять-то, может, и возьмут, да больно ты молод, Кузя. На твою жизнь походов хватит. А дома-то отпустят ли?
— Батя отпустит, а матушка, известно, в слезы, — сказал Кузька, и, помолчав, добавил, — А не отпустит — все равно уйду.
— Не то говоришь, Кузя, — остановился Андрей. — На такое дело надо идти по-хорошему. Тогда и душа твоя на месте будет. Поговори с батьком. Его слово — закон.
— Ужо поговорю, — согласился Кузька. — Только бесконный я. Вот в чем дело. У нас одна лошадь, да и та страдная с жеребенком, не под седло.
— Ежели тебя отпустят, то это дело поправимо. Добудем тебе коня доброго. Прямо из нашей конюшни. Ты слышал, что князь Федор сказал?
— Слышал.
— Нy, вот и все дела. Иди к бате.
— Скоро обедать ему понесу. Тогда и скажу.
— Дело твое.
Они подошли к конюшне. Андрей поставил Морозку в стойло и вскоре вышел.
— Андрюха, — опять с надеждой спросил Кузька, а сегодня читать будем?
— Что ты, Кузя, до того ли сегодня? — удивился Андрей. — Собираться надо.
— Долго ли ратнику собраться. Ведь не сегодня в поход выступать. А почитаем немножко. Хоть один лист, — умолял Кузька Андрея.
— Ну хорошо, идем, — согласился Андрей.
Как-то однажды показал он Кузьке самое дорогое свое сокровище — старую книгу, доставшуюся ему от Маркела, который тоже дорожил ею и передал Андрею «по своей душе на поминок в наследие вечных благ». То были «Повести минувших лет, откуда пошла и есть русская земля». По ней приучился Андрей к слову книжному, набрался многих знаний и мудрости коснулся.
Кузька и сам уже знал грамоту. Целых три зимы ходил он к дьяку Варсонофею учиться писать и считать. Но дьяк учил их все по псалтыри да часослову. Эта же книга не была похожа на те церковные книги, хоть и писана была теми же буквами и словами.
Чего только не узнал Кузька, когда Андрей начал ему читать повести с самого начала. Открылась ему вдруг вся прошлая жизнь на земле от самого сотворения мира. Знал он теперь про Адама и Еву, про Авеля и Каина и про всемирный потоп, про Ноя и его сыновей, и про Вавилон, и про то, где какие земли лежат, и какие там народы живут, какие реки текут и в какие моря.
Узнал Кузька и о том, кто первым стал в Киеве княжить и как возникла русская земля. Это, пожалуй, было самым интересным во всей книге. Читал ему Андрей про славян и про другие народы, Русь населяющие, про их законы и обычаи. Даже про родное Белоозеро и то в этой книге не раз прописано. Как жили здесь люди племени весь и как они с князем Олегом даже на Царьград ходили в боевой поход.
Что и говорить — великая была эта книга о радостях и горестях русской земли и народа русского. И не даром ведь писано, что свет дневной есть слово книжное…
…Они подошли к избе, где жили молодшие дружинники, и Андрей сходил за книгой.
— Так чем закончили мы в тот раз, Кузя? — спросил Андрей, устраиваясь в тени навеса у стены, так, чтобы им никто не мешал.
— А мы про великого князя Владимира Киевского читали. У тебя там тряпицей заложено.
Андрей отстегнул медные застежки толстой, обтянутой темной кожей книги, даже один вид которой внушал благоговейное уважение.
— Верно, Кузя, — подтвердил Андрей, раскрывая книгу. — А ну-ка расскажи, о чем там было написано.
— А было там про то, — начал Кузька, — как Владимир-князь Русь крестил и тем добра много сотворил он Русской земле. За это чтят его русские люди, вспоминая святое крещение. А когда он преставился в своем селе Берестове под Киевом, то пришли к нему многие люди и плакали по нем — бояре как по заступнику страны, бедные же, как о своем заступнике и кормителе.
— Молодец, Кузя, — похвалил друга Андрей. — А что было потом?
— Сын Владимира Святополк стал княжить в Киеве. И стали твориться на русской земле страшные дела. Пошел брат на брата и полилась кровь братская. Не бывает греха страшнее. Ибо задумал Святополк перебить всех своих братьев и один владеть русской землей. Первым убил он брата своего Бориса, а потом и Глеба. И прозван был за то Окаянным.
— Итак, Глеб был убит, — подхватил Андрей рассказ Кузьки, читая его уже по книге, — «и брошен на берегу, затем его увезли и положили рядом с братом Борисом в церкви святого Василия. И соединились они телами, а сверх того и душами, пребывая у владыки, царя всех, в радости бесконечной, в свете неизреченном и подавая дары исцеления Русской земле и всех приходящих с верою из иных стран исцеляя: хромым давая ходить, слепым давая прозрение, болящим выздоровление, закованным освобождение, темницам открытие, печальным утешение. Заступники они за русскую землю и мученики.
Христолюбивые же, страстотерпцы и заступники наши! Покорите поганых под ноги князьям нашим, молясь владыке Богу нашему, чтобы пребывали они в мире, в единении и в здоровье, избавляя их от усобных войн и от пронырства дьявола, удостойте и нас того же, поющих вам и почитающих ваше славное торжество во вся веки до скончания мира»…
Кузька сидел не шелохнувшись, слушая чтение Андрея и вставали перед ним картины того давнего раздора на родной русской земле, затеянного Святополком окаянным. Вот сестра его Предслава шлет весть в Новгород другому брату Ярославу. И пошел Ярослав на Святополка, и в жестокой сечи разбил его, а сам сел в Киеве на столе отцовском. Святополк же бежит в Польшу и на Русь идет с поляками. Так не раз ходят они друг на друга. Но вот праведное дело зло побеждает и Ярослав разбивает в жестокой битве Святополка, пришедшего с печенегами и тот бежит и, как пес смердящий, находит смерть свою на чужбине. Свершилась над ним справедливая кара, как и быть должно. Ибо пролил он праведную кровь своих братьев без вины их…
— Ярослав же сел в Киеве, утер пот с дружиною своею, показав победу и труд велик, — закончил Андрей чтение и перевел дух.
