Хасан, как всегда при встрече с Саадом, ничего не слышал и не видел. Его бровь другой поднялась над глазом.
– Зато глянь-ка на глаз другого, – сказал Зарахмету Саад, указывая на Хасана, – блестит, как у волка. Его тоже небезопасно до пускать к овцам.
– А не думаешь ли ты, что меня и к тебе небезопасно подпускать? – выпалил Хасан.
– И ко мне, говоришь, небезопасно? Мужской разговор! Ты, я вижу, парень хоть куда! – Саад поднял большой палец левой руки. – Клянусь Богом, вырастешь мужчиной!
С этими словами Саад вскочил на коня. Видно, не признал Хасана. Что у Беки остались сыновья, ему известно, но они пока малы, а значит, остерегаться их еще нечего.
Зарахмет достал из нагрудного кармана карандаш и книжечку, записал имена вновь пришедших и чьи они дети. Всех, кто допущен к овцам, надо знать: вдруг недосчитаются овцы неизвестно, кого к ответу привлекать.
Когда Хасан назвал имя отца, Зарахмет внимательно посмотрел на мальчика, а потом глянул вслед удаляющемуся Сааду.
Еще далеко от пруда, в котором купали овец, ощущался зловонный, прямо-таки удушающий запах.
– Как противно пахнет, Рашид! Это откуда? – спросил Хасан.
– Это еще что! Вот до места дойдешь, тогда узнаешь, как там воняет.
– А вчера ты почему-то даже не заикнулся, что тут такая вонища, – упрекнул Хасан.
Испугавшись, как бы товарищ не раздумал и не ушел, Рашид стал успокаивать его:
– Вонь только сначала чувствуется. А привыкнешь, даже не замечаешь ее. Это просто лекарство такое добавляют в воду, чтобы овцы не болели…
Рашид зря беспокоился. Хасан и не собирался возвращаться домой. Не для того он с таким трудом уговаривал мать, чтобы от первой же неудачи удрать.
Едкий запах забивал нос, уши, рот… И все же за работой невольно от всего отвлекаешься. Поймав в загоне попавшуюся под руку овцу, ребята спускали ее в яму. Главная трудность состояла в том, чтобы подтащить упирающуюся изо всех сил овцу к желобу, а оттуда она сама летела в яму. Это было и трудно, и интересно… Во всяком случае, детям определенно интересно. После каждой овцы они дружным смехом торжествовали свою маленькую победу.
– Ну как? Наловчились уже? – покровительственно спросил кто-то подошедший сзади.
Хасан обернулся. Перед ним Мухи – Рваная губа. Первым побуждением Хасана было тотчас же уйти отсюда вон. Он давно и не без причины ненавидел Мухи, этого задиру и забияку, который вечно лез ко всем. Правда, Хасана он побеждал, только если бывал не один. Сегодня Хасан – не один. Мажи, конечно, не помощник, зато Рашид драться умеет… Но не это главное. Хасану просто противно видеть его…
– Вы тут случаем не в начальствах ходите? – презрительно спросил Мухи.
– Кем бы мы не были, это не твое дело! – бросил Хасан.
– Ну сейчас узнаем, чье это дело! Ты знаешь, кто я?
– Еще бы не знать. Мухи – Рваная губа, вот ты кто!
– А ты – сын неотмщенного отца.
Подоспевший чабан вовремя разнял их.
– Драться лезешь? – не унимался Мухи. – Если ты такой муж чина, чего же не мстишь за своего отца!
Чабан с трудом сдерживал Хасана.
– Мухи, не говори лишнего, – встал между ними большеголовый парень по имени Ювси.
Спокойный и сильный, он всегда выступал примирителем в ребячьих ссорах и старался не допускать драк.
– Хасан, и ты не горячись, – добавил Ювси. – Мухи старшой. Он – главный над нами.
– Ну, для меня он никакой не главный! – проворчал Хасан.
– Нет, Главный. И для тебя, и для всех, кто здесь работает. Так сказал Зарахмет, – пояснил Ювси.
На этом мир между Мухи и Хасаном конечно же не установился, но до обеда они больше не сталкивались, только изредка косились друг на друга.
Когда к обеду пришли в экономию, Зарахмет еще раз во всеуслышание напомнил, что старшой среди них – Мухи и того, кто не будет ему подчиняться, Мухи может и выгнать.
Рассказывали, что в первые дни за старшого был Ювси, но недолго. Зарахмет был недоволен, сказал, недостаточно расторопен.
Ювси нисколько не горевал. «Подумаешь, пятаком больше, пятаком меньше. И не то теряли. Лишь бы дали работать», – решил он про себя.
Ювси и впрямь медлительный, спокойный. Всеми привычками, манерой говорить и даже походкой своей, размеренной и тяжеловатой, он больше походил на взрослого.
Не таков был Мухи. Он готов лопнуть от гордости, что и получает на пятак больше других и может командовать всеми.
После обеда, увы, совсем не похожего на того, о котором рассказывал Рашид, но все же довольно сытного, Хасан чуть замешкался в угрюмовском дворе. Вблизи многое особенно поражало. Такого богатого хозяйства Хасану еще никогда не доводилось видеть. И он всему удивлялся.
У самого дома в тени высоких ветвистых деревьев сидела в кресле и читала книгу какая-то темноволосая девушка с толстой косой, в нарядном светлом платье.
«Должно быть, дочь Угрома!» – подумал Хасан. Он слыхал, что у помещика всего одна дочь. «И зачем ему столько богатства, столько овец? Ведь дочь выйдет замуж и уйдет из дому? – размышлял Хасан. – Неужели она все заберет с собой? А если нет, то кому же это останется?…»
– Ты работать пришел или глаза таращить? – услыхал вдруг над собой чей-то голос Хасан и вышел из оцепенения.
Это с крыльца кричал Зарахмет.
Хасан огляделся и увидел, что стоит один. Все ребята уже ушли.
Он быстро зашагал к воротам.
Девушка на крик Зарахмета подняла голову, лениво посмотрела вслед уходящему и снова уткнулась в книгу.
Не успел Хасан выйти из ворот, как нос к носу столкнулся с Мухи.
– Ты что, не наелся? Оставался облизывать чашки? – заорал тот.
– Пока дождешься от меня этого, сам сто раз оближешь.
– А чего же ты застрял?
– Так захотелось!
– Слушай, будет лучше, если ты перестанешь чесать свой язык. Делай то, что велят, да помалкивай.
– То, что ты велишь?
– Да, то самое. Слыхал, что Зарахмет сказал? Не хочешь подчиняться, валяй отсюда, пока не поздно.
– Ну это мы еще посмотрим…
Мухи велел Рашиду подогнать новую партию овец. Дал ему в помощь еще одного мальчишку. Хасану тоже хотелось пойти с ним. По крайней мере, часа два не видел бы Мухи. Но проситься надо было у старшого, а на это Хасан ни за что не согласился бы.
День подходил к концу. И все обошлось бы в общем сносно, без особых ссор, если бы не Мажи.
Засмотревшись на то, как овцы скатываются в яму с раствором, Мажи раскатисто хохотал. И тут-то к нему неожиданно подобрался сзади Мухи и сорвал шапку с головы.
Человека, у которого на голове лишай, легче раздеть донага при всем честном народе, чем снять с него шапку. Можно представить, как Мажи накинулся на Мухи. Но отнять шапку он не успел. Старшой в мгновение ока закинул ее в яму, где бултыхались овцы.
– Работать надо было, не смеяться. А теперь вот смейся сколько хочешь! – съязвил Мухи.
Прикрыв ладонями свою плешь, Мажи смотрел туда, где плавала шапка и плакал. Но слезами горю не поможешь. И Мажи полез в яму.
Мухи и другие мальчишки безжалостно смеялись над несчастным Мажи. Один только Ювси с укоризной посмотрел на Мухи и сказал:
– Зря это ты сделал. Нельзя унижать человека.
– Ничего. Нет худа без добра. Может теперь наденет шапку и лишай пройдет. Там ведь такие лекарства!
Подошел Хасан. Он куда-то уходил и не видел того, что здесь произошло. Глядя на спускавшегося к овцам Мажи, Хасан закричал:
– Ты рехнулся, что ли? Зачем туда лезешь?
– Рваная губа мою шапку сюда бросил:
Хасан подошел к Мухи.
– Как бы тебе понравилось если бы твою шапку бросили?
И не успел Мухи глазом моргнуть, как его собственная шапка полетела в яму.
– Я тебя самого сброшу туда, чтобы ты зубами достал ее, – кинулся Мухи на Хасана и, будто клещами, обхватил его вокруг по яса.
Стоило только подтащить жертву к желобу – готово дело, как по ледяной горке скатится.
– Заступник! Я покажу тебе! – продолжал кричать Мухи, а сам при этом все норовил дать подножку Хасану и свалить его.
