Одной такой ночью Шелони нестерпимо захотелось пить. Она вылезла из-под овечьей шкуры, которую делила со Словеном, и пошла к сосудам с молоком.
Ярко светили звезды над степью. Влажно блестели бока сосудов. Шелонь потянула к себе один, сняла с него крышку — и отпрянула.
Сосуд был пуст. А на дне его, свернувшись кольцами, лежала толстая серая змея. Капли молока скатывались с ее чешуи.
Скованная любопытством и страхом, Шелонь не могла оторвать глаз от желтоватых зрачков змеи. Род Шелони происходил от Змея, но ощущение этого родства за сотни, а может, и тысячи лет утратило остроту. И все-таки Шелонь ощутила некое родственное чувство. Она протянула руку и осторожно погладила змею по голове.
Змея поступила по-змеиному. Неуловимым движением она вонзила зубы в руку молодой женщины. И тут же отпрянула, оставив на руке едва заметный след от укуса. Шелонь в ужасе схватилась за запястье. А змея, словно выполнив важное дело, ртутной струей вылилась из сосуда и скрылась в сухой траве.
Странное дело: любой бы на месте Шелони начал бы бить тревогу, искать знахаря, потеть от страха. Но молодую княгиню словно парализовало. Ей не хотелось никому рассказывать. Вроде как пока она молчит, ничего и не случилось. Поэтому она забралась обратно под одеяло, прижавшись к Словену спина к спине, и лежала так до рассвета, жалея себя и баюкая ноющую руку.
А утром — другая странность. Рука оказалась совершенно здорова. Только две точки — след укуса — напоминали о ночном происшествии.
А еще этим утром Шелонь поняла, что ждет ребенка. Знахарка смогла это подтвердить лишь спустя пару месяцев, но Шелонь сразу почувствовала в себе перемены. Иным стал казаться вкус пищи, иначе читались краски…
Шелонь никому не говорила о змее. Она понятия не имела, откуда пошла эта сплетня о ней и боге-Змее, из-за которой она навсегда потеряла Словена. Уж она точно знала: отец ее ребенка — Словен. Но что-то вошло в ее плоть и кровь с укусом змеи. И это что-то передалось сыну.
Шелонь протянула руку. Змея сползла с идола, зашуршала по траве. Треугольная голова молниеносно ткнулась в протянутую ладонь. Шелонь слабо вскрикнула, от боли у нее сжалось сердце. Голова закружилась, а когда она пришла в себя, змеи уже не было.
Рука горела. Из раны сочилась кровь. Пошатываясь, дрожа от лихорадки, Шелонь подошла к идолу и с силой провела ладонью по животу Мокоши. На дереве остался кровавый след.
В это время в Новгороде каждую минуту вспыхивали новые пожары. Огненный смерч прорывался сквозь крыши, с треском рушились потолочные балки, в темном небе рассыпались искры.
— Альв убит!
Страшная новость ненадолго обескуражила наемников.
— Мар, теперь ты над нами главный, — заявили они племяннику Альва. Рукояткой вперед ему протянули дядин меч. Мар попятился.
— Но я не могу… я не знаю… Безымянные, — добавил он, оглядываясь. — Альв знал, откуда они и как с ними обращаться. А я не сумею.
Но деваться Мару было некуда, и он принял меч.
— Вперед, смелые русы! Победитель получает все! — неуверенно провозгласил он.
— А с этой что делать?
— С этой…
Мар оглянулся на Ильмерь. Она по-прежнему сидела на крыльце с видом полного равнодушия к своей участи. На мгновение в сердце молодого наемника шевельнулась жалость. Но русы жаждали крови.
— Ты умрешь, — заявил Мар. — И смерть твоя будет долгой.
— Зато твоя будет быстрой. Прочь от нее!
На крыльцо рушащегося терема вскочил Волх, встав между женщиной и наемниками. Ильмерь уставилась на него, как на ожившего мертвеца. Да так оно, наверно, и было.
Волх сам не знал, какая сила его подняла. Только что он умирал, его легкие корчились от ядовитого дыма. Мир уплывал. Впереди смутно маячила череда друзей, восходящих в Вырей. И Волх спешил присоединиться к ним. Ему ничуть не было страшно, даже интересно: что дальше? А затем мир вернулся — с гарью пожара и криками ожесточенной битвы. Это возвращение сначала огорчило Волха. Ему так понравилось ощущение, что все плохое уже позади. Но потом он вспомнил:
— Ильмерь!
Волх вскочил на ноги. Вокруг все горело и дымилось, не видно было ни своих ни чужих. Рядом лежал убитый дружинник, так и не выпустивший из рук меча. Мысленно извинившись перед товарищем, Волх подобрал оружие и бросился к хоромам.
Ильмерь была на крыльце, а вокруг — семеро русов. Да хоть семьдесят! Услышав, как этот белобрысый сопляк угрожает Ильмери смертью, Волх потерял голову. В такие минуты он был очень опасен. Русы шарахнулись от худенького юноши с редкой бородкой, который, казалось, сам превратился в разящий меч.
Русам пришлось брать крыльцо приступом. Волх заслонял собой Ильмерь. Вот первые наемники скатились со ступенек, потому что рискнули подойти к Волху слишком близко. Послышался шепот: колдун! Заговоренный! и меч непростой! Мар недолго колебался. Связываться из-за бабы с этим безумным — увольте! Город еще не взят, их мечам найдется лучшее применение. Он тихо отдал приказ, и русы отступили.
— Вставай, — Волх протянул Ильмери руку. Та послушно вцепилась в нее и поднялась. Ее ладонь была липкой от крови.
— Что это? — не понял Волх.
— Я убила их воеводу Альва, — не без гордости сообщила Ильмерь. Волх крепче сжал ее руку.
Едва они спустились с крыльца, как крыша терема провалилась, и пламя взвилось до небес. Волх отчаянно оглядывался, пытаясь оценить обстановку. Куда бежать? Где дружина? И остался ли хоть кто-то еще в живых?
— Что они сделали с городом… — выговорила вдруг Ильмерь, давясь слезами и яростью.
Новгород перестал существовать. Русы рылись в его закромах, они тащили все подряд: связки лисьих шкур, бочки меда, вяленые окорока. Пошли в ход и Тумантаевы богатства: парчовые шубы, редкие ткани, сундуки с самоцветами. Но Волх никогда особенно не дорожил сокровищами Тумантая. По молодости он просто не представлял их цены. И сейчас ему до слез было жалко вовсе не их, а город. Все, что сделано за пять лет, — пусть порой неумело, но своими руками, — теперь обратилось в прах.
Занятые грабежом, русы не узнавали Волха. Зато его наконец увидели свои.
— Волх Словенич!
В дыму и копоти показался Мичура. А за его спиной — Паруша и Сайми. Словенка держала на руках ребенка, чьи грязные босые ноги ударяли ее по животу. А Сайми, увидев Волха, ахнула охрипшим голосом:
— Живой!
— Живой, Волх Словенич! — Мичура, хромая, подошел ближе и неловко обнял Волха. — И тебя, княгиня, уже не чаял увидеть.
— Она убила Альва, воеводу русов, — похвастался Волх.
— Поделом сволочи, — жарко одобрила Сайми. — Дядя Мичура, ну я же прошу, отпусти меня! Все равно ведь сбегу.
— Цыц, дура! — Мичура погрозил ей кулаком. — Даже не думай. Бельд велел тебя стеречь, и никуда ты от меня не денешься. Ну что за девка, лезет в самое пекло! — пожаловался он Волху.
— Где Бельд? — быстро спросил тот. Мичура покачал головой.
— Плохи наши дела, Волх Словенич… Русам мало все вынести из города подчистую. Они пришли всех нас убить. Наши — те, кто остался, — бьются у южной стены. И Бельд там. А еще…
— Останься с Мичурой, — сказал Волх Ильмери. — Присмотришь за ней?
— А куда я денусь? — проворчал Мичура. — Разве я на что еще гожусь, кроме как баб стеречь? Я только хотел сказать, Волх Словенич, что…
Паруша вдруг дернула его за рукав и покачала головой, сморщив нос: не сейчас, мол.
Волх этого не заметил. Он отпустил руку Ильмери — словно оторвал что-то от себя. Ему хотелось сказать что-то подобающее случаю. Например: разве ты не поцелуешь воина, идущего на смерть? Но он застеснялся и быстрым шагом, слегка сутулясь, пошел прочь.
— Пусти меня! Пусти! Я с ним пойду! — надрывалась позади Сайми.
Волх перепрыгивал через мертвые тела, спотыкался о руины домов. Все, погиб город… Русы не тронули только идолов Велеса и Мокоши — просто не успели. Деревянные истуканы возвышались над горящими развалинами.
Вдруг в неверном свете пламени Волху показалось… Он остановился, как вкопанный. Этого не может быть, но… У истукана изменилось лицо?!
— Здравствуй, сын.
От столба отделилась мужская фигура.
— Что, плохи дела? — сочувственно спросил Велес. Оторопевший Волх что-то промычал.
— А почему ты не используешь мой подарок? — укоризненно спросил Велес. Тут Волха прорвало.
— Да потому что ничего не стоит твой подарок! — заорал он на бога. — Русы пришли со своим колдовством, и все пошло прахом! Звери, обещавшие нам помощь, разбежались! Люди потеряли веру в себя, увидев, что против них сражаются оборотни! Они ждали от меня чудес, а я не сумел! Хуже того, если бы русы не боялись колдовства, они не привели бы этих черных тварей! Все считают меня колдуном — и свои, и враги. А какой я, к лешему, колдун?
— Хреновый ты колдун, — согласился Велес. — Потому что играл в игрушки с моим подарком. Ты даже не попытался понять, откуда взялась твоя сила. А сила бывает разная. Та, что привели русы, — краденная. У неба ее украли, у ночи, у ветра. Тот, кто это сделал, своими заклинаниями надругался над природой. Такая сила держится на страхе, и часы ее сочтены. А есть истинная сила — когда мощь каждого камня, каждого глотка воздуха вливается в тебя, становится с тобой одним. И то ли ты правишь ею, то ли она тобой. Ты с миром становишься единым целым — и в этом таится могущество непобедимое. Вот чем я поделился с тобой. Почувствуй мощь леса и земли — и ты сметешь своих врагов и их жалкое колдовство.
