— Хреновый ты колдун, — согласился Велес. — Потому что играл в игрушки с моим подарком. Ты даже не попытался понять, откуда взялась твоя сила. А сила бывает разная. Та, что привели русы, — краденная. У неба ее украли, у ночи, у ветра. Тот, кто это сделал, своими заклинаниями надругался над природой. Такая сила держится на страхе, и часы ее сочтены. А есть истинная сила — когда мощь каждого камня, каждого глотка воздуха вливается в тебя, становится с тобой одним. И то ли ты правишь ею, то ли она тобой. Ты с миром становишься единым целым — и в этом таится могущество непобедимое. Вот чем я поделился с тобой. Почувствуй мощь леса и земли — и ты сметешь своих врагов и их жалкое колдовство.
— Но как…
Увы, вопросы задавать уже было некому. Деревянный истукан стоял неподвижно — как ему и положено. Волх недоверчиво потрогал струганное дерево, покачал столб. А потом снова побежал к южным воротам.
Русы волокли добро. Они уже начали драться между собой, уже откупорили мед, чтобы выпить за победу. То и дело они останавливались у входа в погреб, но вспоминали, что отсюда уже все унесено. Остались только разорванные мешки с зерном, в котором шуршали мыши.
— Найдут нас… — жалобно простонала Паруша.
— Будешь стонать — обязательно найдут, — проворчал Мичура. — Ну куда ты высовываешься? Куда ты высовываешься, дуреха? — это уже Сайми.
Сайми нервно дернулась всем телом. Мичура со своей опекой страшно раздражал ее. Он видел в ней просто девку, беспомощную клушу, которую надо защищать. Да он понятия не имеет, сколько она вынесла наравне с мужчинами! Вот мы сидим здесь, в разграбленном погребе, — думала она. Говорим о чем-то, думаем. На самом деле мы уже обречены. Русы обязательно сунутся сюда снова, и мы умрем здесь. Мы все умрем. Так почему же нужно умирать, как крысам, под землей? Все, у кого остались силы, сражаются сейчас у южной стены. И Бельд. И… он.
Даже сейчас, даже про себя Сайми не могла выговорить имя Волха. Она не боялась смерти. Она боялась одного: остаться жить, если он погибнет. Она ясно видела, как кучка защитников города все тает и тает… Он сильный, он словно родился с мечом в руке, он останется самым последним… Но русов много, и рано или поздно он пропустит удар. И кто тогда разрешит ей пойти за ним на погребальный костер? Кто проводит его в Вырей?
Сайми не любила чудские представления о загробной жизни. Она считала их слишком мрачными. Она давно жила как словенка, так неужели ее не пустят в словенский рай — вслед за Волхом? Ялгаву он никогда не любил, он не обрадуется такой спутнице. А эта… — она покосилась на Ильмерь, — за ним не пойдет. Или пойдет?
Ильмерь сидела, прислонившись к сырой стене погреба спиной и затылком. Ее глаза были прикрыты, лицо неподвижно. Сайми сердилась на себя за то, что все время украдкой рассматривает бывшую жену Словена. Когда она уходила с отрядом Волха, она еще не знала, что весь поход затеян ради спасения Ильмери. Но едва увидев их рядом, поняла: вот ее главная соперница. Волх тогда объявил Ялгаву княгиней, а Ильмерь сделал ее челядью. Пространство между этими двумя полыхало яростью. Сайми дорого бы отдала, чтобы к ней Волх испытывал такие же сильные чувства.
Сегодня Волх держал Ильмерь за руку. Что это значит? Что изменилось между ними?
От ревнивых мыслей Сайми зажмурилась и крепче сжала рукоять маленького меча. Невыносимо тут сидеть, рядом с этой!
— Дядя Мичура! — сердито проканючила Сайми. Но Мичура в ответ лишь головой помотал, прижал к губам палец и для внушительности даже кулаком погрозил. Сайми и сама уже слышала приближающиеся голоса русов. Они остановились у самого входа в погреб. Паруша спрятала лицо в черных волосах девочки. Ильмерь по-прежнему сидела неподвижно, но Сайми краем глаза увидела, что в руке сарматки появился маленький кинжал. Значит тоже не клуша, не даст себя зарезать, как козу, — с неожиданной сестринской нежностью подумала Сайми.
Русы говорили громко, перебивая друг друга и хохоча. Кто-то из наемников топнул ногой, и в погреб просыпались тяжелые земляные комья. Потом русы ушли.
— Дядя Мичура… — снова завела Сайми. — Отпусти! Я сражаться хочу!
— Ты что, совсем безголовая?! — взорвался тот. — Сражаться она хочет! А нас на кого бросишь? Я — калека. А ведь у нас княжна. Кто ее защитит? Паруша?
Ильмерь встрепенулась.
— Так эта девочка — Туйя? Дочь Волха? А где Ялгава?
— Ялгаву убили русы, — ответила Сайми. Она искала на лице Ильмери хотя бы след мстительного удовлетворения, но та снова откинулась к стене и замолчала — словно заснула.
Сайми поняла, что повязана по рукам и ногам. Кроме нее, дочку Волха действительно некому защитить. Так что не геройствовать ей — придется принять смерть в этом подвале.
И снова шаги. Наемники опять подошли к их убежищу слишком близко. Что им всем, здесь медом намазано?! Но эти русы, похоже, спешили и были чем-то встревожены. Они не собирались задерживаться у разграбленного подвала.
— Мама? — громко, спросонья подала голос девочка. И заплакала. Русы на полуслове прервали свой разговор. Сайми окаменела. А вот и смерть…
Паруша, причитая, очень крепко прижала Туйю к себе. Девочке стало трудно дышать, она начала вырываться и плакать все громче. Но это уже не имело значения. В проем подвала бросили горящий факел. Следом за ним неуклюже спрыгнул первый из наемников. В кровавом свете пламени показалось его растерянное лицо.
— Доброжен?! — удивленно воскликнул Мичура, не опуская меча.
Доброжен смущенно попятился. Русы швырнули его в погреб, как котенка. Они убьют его, не раздумывая, если он проявит строптивость.
— Эй! — крикнули сверху по-словенски. — Кто там?
Доброжен поднял факел.
— Прости, — прошептал он одними губами и заорал: — Здесь Мичура! И три женщины. Одна из них…
Он поперхнулся на крике, испуганно глядя на меч, пронзивший его грудь, а потом упал.
— Гнида ты, — спокойно сказал Мичура, вынимая оружие. И покачал головой: — Княгиня, если они узнают, что ты здесь, — беда. Они не простят тебе убийства Альва.
— Доброжен! Доброжен, сукин сын! — орали сверху.
— Доброжен неудачно спрыгнул, — крикнул Мичура. — Он не может сейчас говорить.
— Мичура? Кто там с тобой? — спросил молодой голос.
— Здравствуй, Мар, — проворчал Мичура. — Здесь со мной какие-то бабы. Я их не знаю.
— А у тебя уже и здесь бабы? — расхохотался кто-то из русов.
— Вылезайте, — велел Мар.
— Нет, — усмехнулся Мичура. — Хотите — сами спускайтесь по одному. Только осторожно, а то как Доброжен, сломаете ногу. Или шею.
Наверху зашептались по-русски. Потом Мар сказал:
— Мичура, а ты ведь врешь. Там с тобой эта сарматская сука, бывшая словенская княгиня. А что за ребенок плакал? Не дочка ли новгородского князя? Мичура, тебя мы отпустим. Возвращайся в Словенск. Кто там с тобой еще — тоже можешь забирать. Оставьте нам сарматку и ребенка, а сами уходите, пока я не передумал. А то подожжем погреб, все сдохнете.
— Иди к лешему, — ответил Мичура.
— Не будь дураком, Мичура, — вдруг глухо сказала Ильмерь. — Уходи. Бери Парушу, чудянка пусть девочку выдаст за свою. Может, правда, поверят и отпустят? А меня они живой не найдут.
— Ты что… — Мичура от возмущения запнулся. — Ты что, княгиня, такое говоришь?! Тебя мне Волх Словенич доверил, а я побегу свою шкуру спасать? За кого ты меня принимаешь?
— Так не только же о тебе речь, — пожала плечами Ильмерь. — Эти-то почему из-за меня гибнуть должны? Эй, русы! — неожиданно крикнула она. Но Мичура довольно грубо заткнул ей ладонью рот.
— Делайте, что хотите, бабоньки, — сказал он. — А княгиню я к ним не пущу.
— Вот и правильно, — спокойно сказала Сайми, хотя внутри у нее все замерло от животного ужаса. Если русы подожгут погреб… успеют они почувствовать, что горят заживо? Или все-таки сначала задохнутся в дыму?
— Эх, заманить бы их сюда да перебить по одному, — сказал Мичура. Так говорят о чем-то несбыточном. Он и сам понимал, что русы ни за что не полезут в погреб, где прячется вооруженный враг. Зачем, когда можно выкурить его, как лису из норы?
В погреб упали охапки соломы. Еще и еще — целый стог. Сайми чувствовала себя, как зверь в западне, и готова была по-звериному биться в панике. Из последних сил она напоминала себе, что она — человек. Она и умереть должна достойно. Вот как Ильмерь. Она, похоже, ничего не боится. Или ей уже все равно?
— Ой, мамочки, — всхлипнула Паруша. А Туйя наоборот замолчала, обхватив ручками ее шею.
— Иди, милая, — подтолкнул ее Мичура. — Может, они тебя и не тронут. А вот девочку им отдавать нельзя.
— Одной идти? — ужаснулась Паруша. — Никуда я одна не пойду!
В погребе запахло дымом. Уроненный Доброженом факел подпалил солому. Сайми затопала сапогами, вбивая пламя в землю, но от ее усилий оно еще больше разгоралось. А русы для надежности швырнули вниз еще один факел.
