«Вот я и прошу назвать мне такую обычную женщину, к которой никто из вас не знает, как подступиться», — уточнил Голубок.
«Пожалуйста, — зловеще усмехнулся Юл. — Попробуй соблазнить Ливию, жену Августа».
Голубок укоризненно покачал головой и попросил виночерпия смешать для него ключевую воду с соленой морской. А прочие сделали вид, что не расслышали бестактной шутки Антония.
Павел Эмилий, который не только во время закусок, но и на десерт пил сладкие вина — в этот раз, кажется, сладкий самосский муслум, — Павел тяжко вздохнул и произнес:
«Валерия».
«Какая Валерия?» — с любопытством спросил Помпей Макр.
«Валерия Рутила, жена Публия Вибуллия. Она добродетельнее весталки и мужу верна, как Ливия — Августу», — пояснил Эмилий Павел.
Имя было названо. Голубок его услышал. Охота началась.
VIII. Начал он с того, что навел справки об этой Валерии Рутиле. И действительно: в наш распутный век Валерия являла собой редкостный образец верности и добродетели. С тринадцати лет она принадлежала лишь одному мужчине — сенатору Гнею Публию Вибуллию, родила ему пятерых детей и трепетно любила своего мужа, как любят лишь в юности, лишь в первые годы супружества и только очень счастливые и благодарные женщины. Она же любила так… дай-ка сосчитать… да, тридцать долгих лет. В юные годы она, как рассказывали, была весьма хороша собой и до сих пор сохраняла какую-то особенную, грациозную и соблазнительную недоступность, от которой кружатся мужские головы. Кружиться-то они кружились, но даже в самые безумные головы, если верить городской молве, не могла прийти мысль о том, чтобы тем или иным способом попытаться… Боже упаси! Никому не приходила, и никто не пытался.
Рассказывали, что сам Август, когда принимался рассуждать о древних добродетелях и перечислять имена легендарных матрон, прославленных своей добродетелью, среди современных ему женщин непременно называл Валерию Рутилу, Вибуллиеву жену.
Валерия, как оказалось, была дальней родственницей Валерия Мессалы. А посему Голубок прежде всего отправился к нему в дом и попросил аудиенции у жены своего благодетеля, прекрасной Кальпурнии.
Уединившись с Кальпурнией в экседре, Голубок ей тут же признался: поспорил, дескать, с друзьями, что соблазню Валерию Рутилу. Кальпурния сначала рассмеялась до слез, затем принялась заглядывать Голубку в глаза, щупать ему лоб, держать за запястья, предлагала тотчас позвать Антония Музу, а пока тот придет, приготовить своему юному посетителю антикирскую чемерицу… Музой, если ты не знаешь, звали самого известного в Риме врача, а чемерицу из Антикиры некоторые до сих пор считают лекарством от умопомешательства… А после, отшутившись и отсмеявшись, Кальпурния выставила Голубка за дверь, крикнув ему вдогонку: «Лови первый корабль и плыви на Итаку!»… Видимо, эта великолепно образованная женщина тонко намекала на то, что Улиссову Пенелопу будет намного легче соблазнить, чем Валерию Рутилу.
Но уже на следующий день Кальпурния сама призвала к себе Голубка, уединилась с ним и сказала примерно следующее: «Я подумала и, кажется, нашла единственную приманку. Валерии уже более сорока. Красота ее увядает. Она чувствует это и страшится, что муж ее — нет, не разлюбит, конечно, но с каждым годом будет меньше любить, меньше, чем она его любит. Так вот, если убедить ее, что она по-прежнему молода и прекрасна, что даже юные существа, такие как ты, способны влюбиться в нее до беспамятства… Этим ее можно зацепить. Но как ее вытащить?.. Пока не знаю. Приходи завтра».
Назавтра Голубок снова уединился с Кальпурнией. И та сначала говорила с ним о рыбной ловле, объясняя, что умелый рыбак, прежде чем приняться за дело, должен ответить на четыре вопроса: кого ловить? где ловить? на что ловить? и как выловить? «Кого, где, на что и как», — настойчиво повторяла прекрасная Кальпурния. А после конкретизировала:
«Кого ловить — мы с тобой знаем: преданную, добродетельную, но стареющую. Где ловить? Я тоже тебе скажу: у меня будешь ловить, потому что у нас в доме Валерия часто бывает и чувствует себя в безопасности. На что ловить? Ловить будем, представь себе, на ее добродетель и на сопутствующее ей милосердие. А как выловить— это нам с тобой предстоит сейчас рассчитать и наметить лишь в общих чертах, наполняя деталями и уточняя расчет по мере того, как будет протекать ловля. И три общих правила заруби себе на носу: во всём полагаться на милость Венеры, малейший случай использовать, ничего не стыдиться».
Как ты, наверное, догадался, Кальпурния увлекалась рыбалкой, и вместе с мужем, Мессалой, часто удила рыбу в реках и на озерах.
Вардий почесал за ухом и продолжал:
— Ловили эту Рутилу вместе с Кальпурнией. Долго ловили. Чуть ли не год на нее потратили. Охота состояла из семи этапов, которые сам Голубок предпочитал называть «забросами».
Первый заброс. Кальпурния стала часто приглашать Валерию в гости, с мужем и без мужа; также совершала с ней прогулки, в носилках и в экипаже, в городе — в садах Мецената, по Марсовому полю и на правом берегу Тибра, за городом — по Аппиевой дороге. И всякий раз около Кальпурнии крутился ее младшенький обожаемый сыночек, в ту пору шестилетний Котта Максим, за которым надо было присматривать. Присматривал же за ним, как ты догадываешься, не кто иной, как наш Голубок, которого Кальпурния представила своей подруге Валерии в качестве молодого наставника и учителя.
Голубок, надо сказать, уже тогда до неузнаваемости изменился. Свой длинный ноготь обрезал, постригся и привел в образцовый порядок свои прежде буйные локоны. Одевался всегда в свежую всадническую тунику и в предписанную самим Августом белую шерстяную тогу, скромную и аккуратную.
С маленьким Коттой был ласков, бережен и предусмотрителен, что редко встречаешь у молодых учителей и наставников. Когда же случалось ему столкнуться взглядом с Валерией, или приблизиться к ней, или оказать какую-нибудь мелкую услугу, тут наш Голубок вздрагивал, словно птенчик, краснел и бледнел, и радостно вспархивал, трепетал крылышками, записывал круги, иногда щебетал нечто неразборчивое и блаженное, а после еще больше смущался, еще пуще робел и возвращался к маленькому Котте, растерянный и будто пристыженный.
Такая у них была установка — скромность в сочетании с рвением, робость вперемежку с восторгом… Однажды я собственными глазами видел, как Голубок кружился возле своей жертвы на Яникуле, в садах Юлия. Он так преобразился, что я с трудом узнал своего милого друга.
Второй заброс. Голубок перешел в наступление. Во время прогулок он теперь всё меньше занимался Коттой и всё чаще ловил взгляды Валерии, причем смотрел ей в глаза до тех пор, пока она не отводила взор. В застолье он несколько раз обмакивал палец в вино и чертил на столе имя Валерии. Когда Валерия тянулась рукой к куску, он часто тоже тянулся, и руки их как бы случайно соприкасались. Однажды, когда Валерия пригубила из чаши и затем поставила на стол, он схватил эту чашу и, с другой стороны прильнув к ней губами, жадно отпил.
Он уже больше не вздрагивал и не краснел. На смену робкой застенчивости пришло то, что греки называют меланхолией. И меланхолия эта робкой не была. Она была грустной, бледной и ожидающей. То есть Голубок теперь часто грустил, особенно — в праздники, когда люди гуляют и веселятся. Лицо его стало бледным, и бледность придала его чертам утонченное изящество; он этой бледностью украсил себя, словно искусно подобранной косметикой.
Валерия, разумеется, обратила внимание. И однажды поинтересовалась у Кальпурнии: что происходит с юным учителем?.. Напомню, что Голубку в ту пору было двадцать два года, а выглядел он еще моложе…
И тут совершен был третий заброс. Кальпурния изумленно воскликнула:
«Ты что, не понимаешь?! Да он, бедняга, влюблен в тебя до беспамятства!»
Валерия не поверила.
А на следующий день с нарочным рабом получила от Голубка подарок — простенькую деревенскую корзину, в которой лежали гроздья винограда, лесные орехи, несколько каштанов. Корзинка была увита цветочными цепями. И в ней лежал кусочек пергамента, на котором были начертаны две строчки из Катулла:
Ты, о безжалостный бог, поражающий сердце безумьем,
Мальчик святой, к печалям людским примешавший
блаженство.
Валерия тотчас отправилась к своей подруге Кальпурнии и показала ей корзину. Кальпурния же вдруг пришла в ярость и вскричала, гневно сверкая прекрасными глазами:
«Ну, это уже чересчур! Теперь ноги его в моем доме не будет!»
Валерия попыталась заступиться за несчастного учителя. Но Кальпурния проявила решительность и Голубка от дома безжалостно отлучила.
