... 12 августа 1769 года шнява, на коей плыл генерал от инфантерии Ю.В. Долгоруков, назвавшийся купцом Барышниковым, ошвартовалась в Анконе на Черногорском побережье. Девять офицеров и семнадцать солдат, переодетых в купеческое платье, привезли 100 бочек пороха, 100 пудов свинца, другой снаряд воинский, декларированный на таможне как вино и провиант. Спешно собранный караван, нимало не медля на побережье, где слишком довольно было и венецианских, и турецких шпионов, ушел в горы, к монастырю Цетин, где долгожданных русских гостей встретил патриарх Василий Бркич. А на другой день сюда же прибыл Стефан Малый.
...Юрий Владимирович нервничал в предчувствии этой встречи, и, как оказалось, не зря. Он заведомо знал, что увидит лжеца, и готовился доказывать ему, что Петр III заподлинно умер. Но этого не понадобилось...
– Мне не нужно, чтоб ты меня Петром признавал, если в этом все затруднение, – просто и доброжелательно начал Стефан разговор, голосом едва заметно подчеркнув «мне». – Я всех прошу меня звать, как есть, Стефаном. Но они желают видеть во мне Петра. И знаешь, почему?
Юрий Владимирович знал, что Стефан хорошо говорил по сербски и хорватски, владел немецким и французским, итальянским и турецким языками. Но он не ожидал услыхать чистую русскую речь; кроме того, Стефан сбил его с толку, с первого слова сделав ненужными все заготовленные инвективы. Поэтому он молчал.
– Они хотят видеть во мне Петра, потому что всем славянам нужен свой, русский царь, – продолжил Стефан. – Братья-славяне должны прекратить все распри – от счетов по кровной мести, до войн между собой. Чтоб мы меж собой воевали, хотят только венецианцы да турки, немцы да англичане. Нам удалось здесь, у себя, сего мира добиться: черногорцы, примирясь между собой, простили один другому все обиды. Но возможно ль опыт наш продолжить?..
Юрий Владимирович знал: сие подлинная правда.
«[Сей самозванец] прекратил между славянским народом разных званий издревле бывшие между ними вражды»,
– отписывал в Санкт-Петербург русский посол в Константинополе А.М. Обресков. О том же свидетельствовал и посланник в Вене Д.М. Голицын; Долгорукий читал сии эпистолы, готовясь к отъезду. – Сколь упоительно было б всем русичам в мире объединиться под одним скиптром и в единой державе! – продолжал Стефан. – Никто в мире не возмог бы ничего супротив нас! Но возможно ли сие? Вот и вы, сударь мой, – неожиданно перейдя на вы, и похолодев голосом, ибо он, несмотря на молчание Долгорукова, а, может, и благодаря ему, уже сформулировал свое мнение о человеке сем, – вот и вы, сударь мой, более обеспокоены, как о делах своих в Петербурге отчитаетесь, нежели процветанием русского, славянского племени... Немка ваша ничего хорошего вам не принесет!
– Процветание народа российского и всех братьев-славян суть наиглавнейшая моя боль и печаль! – вспыхнул Долгоруков. – Равно, как и главная забота императрицы нашей, о коей вы напрасно так дурно отозвались. Впрочем, решение мое по вопросу сему я скажу завтра...
На сей раз промолчал Стефан. Визитация была окончена. Стефан уехал.
...Это была мучительная ночь. Сон не шел, а когда Юрий Владимирович на несколько минут забывался дремой, ему мерещилась то громадная держава-Россия, окунувшая берега свои и в Тихий океан, и в лазурное Средиземное море, то вспоминалось, что здесь, на Балканах, в Подунавье, корень рода славянского находился, и чуть ли не вот с этих Черных гор, где ковчег Ноя остановился72*Библейский текст, согласно которому ковчег остановился «в горах Араратских», общеизвестен. Но в греческой традиции спас человечество от потопа, когда «вся земля вплоть до Истма и Пелопоннеса скрылась под водной гладью», Девкалион, царивший, как позже Ахилл, во Фтии, а горой, на которой остановился его корабль, был Олимп.*, расходились племена по всему миру... А потом возникала фигура императрицы, раздавался шелест роброна, сливающийся со змеиным шипением:
– Мужа мне самозванного не требуется...
Наутро он был желт и измучен, как если б страдал болезнию болотных миазмов – mala aria73*«Дурной воздух» (ит.). Малярия.*.
Назавтра, 17 августа, поле пред Цетинским монастырем было заполнено народом, – здесь собралось более двух тысяч депутатов, прежде всего из Черногории, но также из Сербии и Герцеговины, Косова и Албании, даже Хорватии и Македонии!.. Долгорукий, в мундире и при всех регалиях, повелел глашатаям читать – по-русски и по-сербски – манифест Екатерины II от 19 января 1769 года, объявлявший христианским народам Балкан о войне России с турками, призывавший их способствовать борьбе сей и подниматься супротив угнетателей-иноверцев. Затем он призвал утвердить присягою верность и усердие к России и императрице ея. Сие слово встречено было одобрительным ревом толпы, плесками, восторженными криками. Начался обряд присяги – клятвы полномочных депутатов на Евангелии, целование креста. Черногория на деле становилась российской территорией. В народ метали горстями деньги.
В разгар ликования на дальнем конце поля раздалась беспорядочная пальба из ружей и пистолетов. Не сразу понятно стало, что сие – не провокация и не нападение отряда турецкого, но новый взрыв ликования, вызванный появлением среди сонмов народных Стефана Малого. Юрий Владимирович подобрался, сжал кулаки. Наступал самый ответственный момент. Стефан медленно ехал к воротам монастыря; жеребец играл под ним, косил глазом. И столько неподдельного величия было в человеке сем, что невольно шевельнулся Юрий Владимирович – спуститься с украшенного коврами помоста, выйти в поле, склониться пред самозванцем. Он знал: будет новый, еще больший взрыв восторга, и – полный в дальнейшем успех миссии: Черногория на самом деле и навсегда станет территорией Российской.
Но он услыхал и невнятное, так что слов не разобрать, змеиное шипение. И, памятуя первую заповедь дипломата, – il ne faut jamais suivre son premier mouvement car il est toujours bon74*Никогда не следуйте первому движению души, оно всегда благородно (франц.). Слова Талейрана.*, – он повел рукой монаху, который должен был огласить грамоту Василия Бркича. Патриарх, имевший накануне долгую беседу с Юрием Владимировичем, именовал в грамоте сей Стефана «обманщиком», «неизвестным бродягой», «возмутителем покоя и злодеем нации». По мере того, как произносился, слово за словом, текст грамоты, шум в поле стал стихать, и, наконец, сонмы народные умолкли совершенно. И в этой тишине Долгоруков, во всем блеске генеральского мундира российской армии, в орденских лентах и регалиях, громогласно подтвердил: Степан – «самозванец, плут и бродяга».
Et semel emissum volat irrevocabile verbum75*И, однажды выпущенное, улетает слово безвозвратно (лат.). Гораций, Послания, I, 18, 71.*.
Степана обезоружили и отвели в монастырь.
Далее все было, как во сне, когда самый энергичный замах руки бессильно падает в пустоту, не производя эффекта. Письма, кои Долгоруков рассылал окрестным воеводам, встречали холодный прием: на них не было подписи Стефана. В русскую службу пошло не более полусотни черногорцев. Патриарх Василий и митрополит Савва были на стороне Долгорукова, но выяснилось, что без Стефана их авторитет стремительно пошел на убыль. Они, подобно Луне, светили лишь отраженным светом... А между тем в каждом вилайете, в каждом пашалыке Блистательной Порты имелся кол, на который турецкие эмиры готовы были посадить русского эмиссара. О том же распорядился и венецианский дож...
Долгорукову пришлось бежать. Вручив Стефану Пикколо мундир и патент русского офицера, – единственное, что мог он сделать для него, не рискуя навлечь на себя гнев своей августейшей монархини, – Юрий Владимирович счел за благо, чтобы далее события развивались по Божьему промыслу. 24 октября он покинул Цетинский монастырь, кое-как добрался до берега и морем удалился в Италию. Здесь, в Пизе, он и встретил эскадру Алексея Орлова, на которой принял участие в Чесменском сражении.
Вернувшись в Санкт-Петербург, Юрий Владимирович вручил императрице пространный пергамент, усыпанный именами и подписями знатных черногорцев, присягнувших ей на верность в Цетинском монастыре. И он, и она понимали, что теперь, когда миссия провалилась, это был не более как лист пергамента. Люди, в нем поименованные, не вели свои отряды в бой за русское дело, а многие из них уж лежали, убитые, по ущельям Черных Гор, и вороны клевали их очи. Тем не менее за все свои подвиги Юрий Владимирович был из рук самой Екатерины пожалован орденами св. Георгия и Александра Невского...
В Черногории русскую миссию оценили по другому. От посещения русского генерала здесь остался лишь горький осадок.
Стоило Долгорукову удалиться – и Степан вновь стал хозяином Черногории. Были и еще попытки наладить с ним отношения – в феврале 1770 года А.Г. Орлов, стоявший с эскадрой в Ливорно, отправил в Котор капитана Средаковича, который, впрочем, добраться туда не смог, остановленный венецианскими кордонами. Связь, однако, установить удалось – весной 1771 года Стефан послал к Орлову монаха Феодосия Мркоевича... К этому времени он, изувеченный и слепой в результате диверсии осенью 1770 года, когда рядом с ним взорвали заряд пороха, пребывал в монастыре Брчели. Он по-прежнему был политической силой, и к нему по-прежнему подсылали наемных убийц как венецианцы, так и турки. И в октябре 1773 года посланный скадарским эмиром грек Станко Класомунья, взятый Стефаном на службу, перерезал ему горло...
