офицеров и бранящегося фельдфебеля Вальтера. Распределить грузы среди аскари перед дневным маршем предоставили унтер-офицерам. Дождь зарядил всерьез, холодный ливень исхлестывал их, когда они плелись через нику [57] к откосу.
Как ни кричали офицеры, как ни размахивали палками, продвигались аскари медленно. Удары унтер-офицеров сыпались на солдат почти без передышки, и омбаша, и шауш словно обезумели, пример фельдфебеля побуждал их свирепствовать все больше. Через некоторое время, как ни усердствовали унтер-офицеры, солдаты уже не шли строевым шагом, а неохотно плелись. Часто останавливались отдохнуть или поправить поклажу, на каждом таком привале ворчали и сердито косились на офицеров. Не миновали их и привычные тяготы перехода: усталость, зной, укусы насекомых, то и дело начинавшийся проливной дождь; ноги болели от стоптанной обуви. Вытерпеть все это сейчас, когда аскари заставили выполнять черную работу, было еще труднее обычного. Под вечер они наконец остановились, разбили лагерь; в воздухе висело напряженное предчувствие беды. Мужчины громко ворчали, желая, чтобы их услышали, сетовали на то, что, записываясь в войска, не соглашались на рабский труд вашензи. Они знали, что британцы побуждают аскари к дезертирству. Они видели листовки в деревнях, где искали провизию, слышали об этом от других аскари. Британцы своих солдат так не унижают, жаловались они. Подобная провокация недопустима для их достоинства. Хамза диву давался, что недовольные никак не уймутся. Порой казалось, еще немного, и аскари начнут расправу, а все знают, как жестока бывает расправа аскари. В те последние недели Хамзе чудилось, будто офицерами владеет страх мятежа и резни. Он слышал, как обер-лейтенант негромко сказал немцам: «Всем быть начеку. Возможны беспорядки».
Фельдфебель заметил, что Хамза слышал это. От тягот фельдфебель стал худым, жилистым, лицо загорело дочерна, глаза настороженно блестели, немытые волосы и борода отросли, держался он угрожающе и презрительно — со всеми, даже с обер-лейтенантом. Хамзе казалось, ненависть фельдфебеля к командиру распространилась и на него, даже почему-то стала сильнее. Фельдфебель заметил, что Хамза слышал предостережение, и впился в него угрожающим взглядом. Хамза поспешно отвернулся.
С наступлением ночи порывы ветра с дождем превратились в грозу. Лагерь разбили в лесу, чего обычно не делали, но теперь нужно было прятаться от дозорных. Некоторые деревья были громадные. Хамза обнял ствол, почувствовал, как бьется сердце и как сок течет по ветвям. Небо в прогалинах расколола молния, таинственно осветила рощу, где они нашли пристанище. Безопасно ли пережидать здесь дождь, подумал Хамза. Он промок насквозь, лежа на сырой хлюпающей земле, уже не способной впитывать влагу. С деревьев на него падали капли, он чувствовал, как что-то ползет по нему, но от усталости даже не шевелился. Глухой ночью он услышал шорохи и решил, что это крадется какой-то зверек. А потом вдруг догадался, что это аскари, и застыл беззвучно, вжался в мягкую землю, точно рассчитывал таким образом сделаться невидимкой. Вспыхнула молния, он невольно зажмурился, но в мгновение перед этим заметил силуэты сбившихся в кучу мужчин, уходящих в чащу. Чуть погодя тихие шорохи смолкли, остался лишь шелест капель по промокшей земле. Хамза понял, что аскари дезертировали, но лежал под дождем, дожидаясь зари.
Должно быть, он все же уснул, потому что разбудили его команды и вопли. Занимался рассвет, один из унтер-офицеров — наверное, шауш — обнаружил дезертирство и поднял тревогу. Несколько человек вскочили на ноги, кричали, встревоженно озираясь, не зная, откуда ждать угрозы. Вамекимбия, вамекимбия, в панике орал шауш. Они сбежали, они сбежали. Командир приказал пересчитать солдат. Фельдфебель с топотом метался под дождем, сжимая в руке саблю, велел унтер-офицерам пересчитать людей. Предатели, предатели, выкрикивал он, носясь туда-сюда. Ночью сбежали двадцать девять аскари, двенадцать осталось. Двое из них — омбаша и шауш, поднявший тревогу, оба нубийцы, старые служаки. Фельдфебель свирепо оглядел оставшихся солдат, впился взглядом в Хамзу, тот отвернулся, чтобы не встретиться с ним глазами, но поздно.
— Иди сюда, — заорал фельдфебель, указывая на землю в двух шагах перед собой. Хамза вышел из строя и остановился, чуть не дойдя до того места, на которое указывал фельдфебель. — Он слышал, как вы предупредили нас, что возможны беспорядки, — сказал фельдфебель обер-лейтенанту. Немцы стояли порознь, сбоку от африканцев, бывший учитель музыки и лейтенант держали револьверы. — Ваш изменник предал нас. Это он надоумил их бежать. Наврал им, и они дезертировали, — в гневе проорал фельдфебель Вальтер. Шагнул вперед, размахнулся и ударил саблей Хамзу, тот отшатнулся от удара. Но сабля задела его бедро, разрубила мясо и кость. Он услышал чей-то вопль и в следующее мгновение со страшной силой ударился головой о землю. Над ним что-то кричали, кто-то рядом визжал как полоумный. Хамза хватал ртом воздух, отчаянно силился вдохнуть, но тщетно. А потом, должно быть, потерял сознание.
Он ненадолго пришел в себя, увидел рядом стоящего на коленях врача, почувствовал, что его держат чьи-то руки. Очнувшись в следующий раз, Хамза услышал злые голоса и громкие приказы. Опомнившись, обнаружил, что двое аскари тащат его на носилках. Лил дождь, по его лицу текла вода. Хамза не сразу это понял, лишь постепенно собрал воедино спутанные впечатления, прежде чем снова провалиться в беспамятство. Когда сознание ненадолго вернулось к нему, он обнаружил, что рядом с носилками идет обер-лейтенант, но потом Хамза опять лишился чувств. У него начались галлюцинации, быть может, вовсе и не несли его на носилках. Он увидел шагающего рядом обер-лейтенанта, спросил: «Sind Sie das?» — это вы? Его била крупная дрожь, во рту стоял привкус рвоты. Сильнее всего болел левый бок, но боль окутывала все тело. Он совсем обессилел, не мог пошевелиться. Да он и не хотел двигаться, даже глаза открывал с натугой. Потом его опустили на землю, ногу пронзила боль, вынудила его застонать, он сам не знал, что сейчас застонет. Он уже окончательно пришел в себя и увидел, что омбаша Хайдар аль-Хамад опустился на одно колено подле носилок.
— Тише, вача келеле [58], — сказал он. — Тише, тише, альхамдулиллах [59]. Не кричи так, аскари. — По лицу его текли струи дождя, он вытянул губы трубочкой, точно успокаивал малыша.
Давясь привкусом тошноты, Хамза лежал на земле, в боку колотилась боль, чуть поодаль стоял обер-лейтенант и смотрел на него, распростертого на полотнище носилок.
— Ja, ich bin es. Macht nichts, — сказал офицер. Да, это я. Не волнуйся.
А потом Хамза снова потерял сознание. Ночью они остановились. Он понял это, поскольку несколько раз приходил в себя. Было очень холодно. Он был мокрый насквозь, дрожал всем телом. Он слышал лай гиен, странный кашель, которого не
