Бруслар закрыл дверь за вышедшими и поспешил выйти на крыльцо. Там сходили со своих лошадей, переговариваясь между собой, человек двадцать всадников, приехавших порознь, с разных сторон.
— Пожалуйте, господа! — крикнул Бруслар, — заседание открыто.
Все разом вошли в дом, и между ними можно было видеть впереди всех Леконта-лесопромышленника с его двумя сыновьями. Бруслар протянул руки отцу, и оба бородача обнялись.
— Здравствуйте, граф Форас, здравствуйте, старый товарищ! Как давно мы с вами не виделись!
— Со времен Кадудаля, Бруслар! — отозвался Леконт и представил Бруслару своих двух сыновей.
— Молодцы! — просто сказал шуан, протягивая им руку.
Между тем подошли остальные.
Здесь, одетые в различные костюмы, собрались последние представители покоренных, разбитых, почти уничтоженных шуанов. Надо признаться, что это были более мелкие члены шуанского движения, группировавшиеся вокруг бороды Бруслара, как вокруг своего знамени, храбрые, преданные, но отнюдь не вожди, не главные деятели восстания, что, впрочем, и спасало их до сих пор от эшафота или расстрела. Это были люди с не особенно блестящим прошлым, но мечтавшие, может быть, о будущей славе.
Здесь были графы де Форас, Бассион-Геберт, Пардиан, маркиз д’Ормансе, барон Пужи; был здесь и еще один высокий молодой человек, одетый во все черное; Бруслар почтительно поклонился ему и сказал:
— Арман де Тэ! Едва оправившись от своих ран, вы уже спешите примкнуть к нам?.. Это достойно вашего славного рода!
— Это мой долг, — просто ответил Арман де Тэ.
Здесь были бретонцы, нормандцы, вандейцы, всякого рода крестьяне и наемники, авантюристы, пользовавшиеся удобным случаем, даже роялистские шпионы вроде Ургуля и Тронкуа; но все они были сильными и смелыми людьми, знакомыми со сражениями, не боявшимися их.
Не считая Бруслара, здесь было двадцать пять человек.
Они молча выстроились вдоль стен, опираясь на свои сабли. Под их одеждой можно было различить спрятанные пистолеты и кинжалы.
Дворяне сели вокруг стола посреди зала.
— Товарищи! — заговорил Бруслар. — Вы знаете, что я чуждаюсь убийства, что даже на злодея я не нападаю сзади, не предупредив его, этого чудовища, тирана! Однако надо, чтобы это чудовище исчезло: земля слишком долго терпит его присутствие…
— Смерть Бонапарту! — раздались грубые, озлобленные голоса.
Когда снова настала тишина и волнение утихло, Бруслар продолжал:
— Завтра, в воскресенье, тиран возвращается в Париж; в понедельник он будет в Рамбулье. Мы будем ждать его между Рамбулье и Бонеллем. Его, как всегда, сопровождают двадцать пять стрелков; нас также двадцать пять, не считая меня, значит, силы разные. Мы тоже оденемся стрелками; одежда и оружие готовы: их сейчас провезли в гостиницу в Ретонде. Вот мой план. Вы отправитесь отсюда отдельно, как приехали сюда, по двое или по трое, не больше. Вы доедете до Бонелля; там в гостинице «Французское экю» вы найдете мундиры солдат, оружие и переоденетесь. Я к вам присоединюсь в понедельник на рассвете. Мы будем ждать проезда императора, спрятавшись в лесу, а потом что бог даст! Каждый из вас получит десять луидоров и бумагу, где будут подробно означены путь, все стоянки, все гостиницы, в которых можно остановиться в безопасности. Все предусмотрено, все заранее приготовлено. — Он раздал двадцать пять билетов и продолжал: — Слушайте меня хорошенько! Когда покажется карета императора, мы преградим ей путь. Я вызову Бонапарта на поединок, один на один. Произойдет замешательство, поднимется шум. Каждый из вас выберет себе противника, как и я. Мы победим и заслужим себе вечную славу! Мы спасем Францию и королевство! О нас будут говорить впоследствии: «Сражение двадцати пяти», как теперь говорят: «Сражение тридцати!» Поняли вы все, все слышали?
— Да здравствует король! — единодушным кликом ответили двадцать пять могучих голосов.
— Еще одно! — продолжал Бруслар. — Чтобы не случилось досадных недоразумений, прикрепите на свои шляпы белые кокарды, когда настанет время. После меня, в случае моей смерти, вашими начальниками будут граф де Форас, де Тэ, Пужи и д’Ормансе. Теперь, товарищи, вам подадут пить, а пока каждый может высказать свое мнение, и оно будет выслушано… Теперь мы здесь все равны, как было прежде, при Фротте, Шаретте, Кадудале, да упокоит Господь их души среди праведных!
— Аминь! — произнесли несколько голосов.
А другие подхватили:
— Да здравствует король Людовик!
«Увы!» — подумал Бруслар, опустив голову.
Он не знал теперь, за кого шли сражаться, а может быть, и умирать все эти храбрые люди… Сомнение было тяжело ему, оно могло быть причиной нерешительности, способной погубить дело. Он почти сожалел в эту минуту, что случай привел сюда законного наследника трона Франции, лишенного своего престола.
Между тем этот наследник сидел в отдаленном будуаре с маркизой, и оба они вели дружескую беседу.
Маленькая комната, слабо освещенная двумя лампами под розовыми абажурами, была обтянута белым шелком, вышитым бледными цветами, и меблирована во вкусе Людовика XV. Диана принимала здесь только избранных; сюда же привела она своего высокого гостя-героя. Наедине с ним она горячо расспрашивала его о прошлых приключениях, о настоящих планах, о будущем… Она умышленно подчеркивала свое смирение верноподданной, чтобы дать принцу сильно почувствовать всю дерзость Изабеллы Иммармон.
Но Людовик был осторожен, говорил общими фразами, помня мнение, высказанное о маркизе в замке Депли: «Эта сумасшедшая способна любой безумной выходной погубить все дело».
Он уже отчасти сожалел, что открыл свою тайну, хотя против желания, по необходимости, этому исступленному Бруслару и полоумной Диане д’Этиоль.
Теперь он болтал с ней чрезвычайно любезно, но только о пустяках. Его снова поразило сходство маркизы с Полиной Боргезе; можно было подумать, что та была ее младшей сестрой, и это немало располагало принца в ее пользу, вызывая невольную симпатию к красивой вдовушке.
Она в свою очередь забыла все свои прежние увлечения, считая, в том числе, и Бруслара, и уже воспламенилась пылкими мечтами о всевозможных подвигах ради своего преследуемого короля. Она, как Изабелла Иммармон, уже готова была на все, не отделяя женщины от фанатичной сторонницы королевского дела, мечтая занять первое место в сердце своего законного государя.
Полина Боргезе была права, предупреждая своего возлюбленного, что за ним будут гоняться всевозможные красавицы, как только он откроет свое инкогнито. Ее предсказание исполнялось уже вторично.
Чтобы польстить принцу, Диана восхваляла теперь доброе старое время, когда аристократия занимала первое место, доброту его отца-короля, красоту Марии-Антуанетты, жизнь в Трианоне — все это она знала только понаслышке, так как ей было всего лет шестнадцать во время великого переворота, смерти Людовика XVI и залитого кровью трона Франции. Но, по ее мнению, и наступившее время империи не уступало всем ужасам террора, продолжая его кровавую вакханалию, с той разницей, что нож гильотины сменили жерла пушек, а разнузданная жестокость разных негодяев уступила место тирании чудовищного узурпатора. Все изменилось к худшему: сыновья булочников, ничтожества сделались генералами, маршалами, герцогами и принцами, чуть ли не королями только по капризу корсиканского авантюриста. И это Франция? О нет, никогда! Настоящая Франция живет и существует по ту сторону границы, рассеянная, униженная, но все еще гордая, хотя и вынужденная — правда, пока, в ожидании лучшего, — пользоваться подозрительным гостеприимством Англии, Германии или Италии. Но это лучшее могло наступить неожиданно, внезапно, в любую минуту, может быть — завтра же! Если Бруслару удастся его смелая затея, Франция будет избавлена от тирана, его власти придет конец, и тогда, тогда…
— Тогда придет ваше время, государь! — заключила Диана, подвинувшись ближе к своему гостю.
Принц ответил ей уклончиво, связанный данным словом, а еще более своей любовью к сестре этого самого тирана. В последнее время тяжесть своего величия начинала тяготить принца. Что значили все честолюбивые планы в сравнении с улыбкой любимой женщины? Королю без трона бесконечно милее всех его партизан, хлопотавших о признании его своим законным государем, была красавица Полина, простиравшая к нему свои белоснежные руки среди таинственного сумрака ночи. Однако теперь принц улыбался, слушая речи пылкой маркизы, придвигавшейся к нему все ближе и ближе.
Ласковая кошечка, опытная в искусстве обольщения, она пускала в ход все свои ресурсы, весь арсенал тонкого кокетства, чтобы покорить этого свалившегося с неба принца, в которого она успела по уши влюбиться в течение последнего получаса.
