— Алладурды-смельчак слышал, что русские не любят, когда руки-ноги ломают, и боится как бы не изувечить Кеймира.
Туркмены захохотали. Смеялись со всеми вместе и русские офицеры.
Победоносно, с плутовской улыбкой, стоял, выпятив грудь, Алладурды, а Кеймир переминался с ноги на ногу.
Наконец, он не выдержал всеобщего осмеяния, схватил соперника за кушак, поднял над головой и презрительно бросил наземь. Тот едва встал на ноги, придерживаясь рукой за бок, никто даже и не думал жалеть «смельчака», — над пустырем стоял невообразимый смех и восторженные крики. Когда смех приутих, Кият велел, чтобы оба пальвана подошли. Они приблизились и остановились в нескольких шагах от тахты.
Пономарев обоих одарил кусками синего сукна. Толпы удовлетворенно загудели. Нашлись еще желающие, но Мах-тум-Кули-хан уже объявил о начале скачек.
Тотчас позади у палатки ухнула пушка и эхо разнеслось по побережью и покатилось на восток.
Заговорили, засуетились всё. Попятились с пустыря, ближе к кибиткам. Образовался широкий коридор. А еще минут через десять на востоке всплыло облачко пыли и показалась группа скачущих всадников.
Прежде чем послышался стук копыт, донеслось гиканье джигитов. В пестрых развевающихся халатах, согнувшись и беспрестанно нахлестывая лошадей, с поразительной быстротой они приблизились к селению. В полверсте от финишной черты вперед вырвались два всадника. Один на белом, другой на гнедом скакунах. Крики восторженной публики слились в единый рев. Заерзал на ковре Кият. Он то улыбался, то хмурился, и лицо его, обрамленное пышной седой бородой и изрезанное глубокими . морщинами, менялось в цвете: то бледнело, то пунцовело. Наконец, Кият не выдержал, встал на ноги, замахал руками и закричал:
— Ай, еще! Еще давай!
И вдруг сел, остервенело глядя на носки сапог. Некоторое время он не поднимал глаз, будто уличенный в чем-то недобром, нехорошем. Не сразу русские догадались, в чем дело. Два джигита, скакавшие впереди всех, пересекли черту разом. Оба, значит, получат награды. Но почему так омрачен Кият? Загадка разрешилась, как только победители скачки подошли к тахте. Один из них — парень лет восемнадцати, в шелковом халате и оранжевых сапогах с загнутыми носками, заговорил, оправдываясь:
— Я обогнал его. Мой Мелекуш на целую голову пришел вперед!
— Уйди, — тихонько сказал Кият и юноша, круто повернувшись, обиженный отошел прочь.
— Зачем же вы его прогнали, Кият-ага? — сожалеючи сказал Муравьев. — Парень — истинный наездник — заслуживает самой высокой похвалы.
— Пусть уходит, — буркнул Кият. — Он виноват: коня с утра измучил. Это сын мой, Якши-Мамед...
— Вот оно что!— удивленно протянул Муравьев. — Хороший у тебя сын, Кият-ага. Недаром ты его назвал — Якши!
Кият довольно улыбнулся...
Якши-Мамед повел скакуна к Атреку, стал поить его. Сам тоже опустился на корточки, напился, вымыл лицо и руки. Юноша никак не мог успокоиться. Не мог смириться, что не выиграл чистого первого места...
Метелки камыша шуршали над его головой. Ветер сгибал зеленые стебли. Солнце быстро садилось в море. Як-ши-Мамед щурился под лучами и отводил взгляд. Внезапно он увидел на гургенской дороге арбу. По обеим сторонам повозки шли люди, целая толпа. Арбакеш шагал впереди, тянул за повод верблюда. Инер шел вприпрыжку, и люди едва успевали за ним...
— Зй вы, шакалы! — злобно крикнул на людей Якши-Мамед. — Куда тащитесь?! Разве не видете, что там идет той! Куда лезете со своей грязной арбой!
Никто не обратил внимания на крик юноши. Якши-Мамед хлестнул камчой по сапогу и быстро пошел наперерез повозке, ведя в поводу коня.
Он шел, властно ступая по земле. Не только одежда, но и походка, и осанка говорили о том, что этот отпрыск из рода богатого. Он давно научился держать себя на людях с видным превосходством. В иное время люди при виде Як-ши-Мамеда первыми здоровались с ним, уступали дорогу. Но на этот раз никто даже не взглянул на него. Подходя, он еще раз стукнул плегкой по сапогу, спросил с насмешкой:
— Что вы идете, как с похорон?
Никто не ответил. Якши-Мамед хмыкнул, повертел в руке плетку. Согбенный старик — караульщик бахчи — строго посмотрел на отпрыска Кията, сказал сердито:
— Не кощунствуй, щенок... Ума займи у людей, а не к спеси своей обращайся. Если никто тебе не отвечает — зна чит, так надо!
— Ах ты, старый шакал! — Якши-Мамед от злобы затоптался на месте, будто заплясал. Затем вскочил в седло и поскакал к кочевью.
Скачки как раз закончились. Русские выдавали джигитам подарки. Все уже встали с тахты. Многие разошлись по домам, — пора было начинать вечерний намаз. Кият, несколько старшин, Муравьев, Остолопов и Басаргин стояли кружком, оживленно обсуждали последний заезд и ждали Пономарева. Тот, с помощью Махтум-Кули-хана и казаков распоряжался котлами и чайниками: кому что дать. В это время к тахте подъехал и слез с коня Якши-Мамед.
— Ата, ата! Арба какая-то! Вон, посмотри, сюда едет. Идут шакалы, согнулись, и хоть бы один голову подняли — -гневно затараторил он.
— Постой, постой... Какие шакалы? — не понял сразу Кият.
Арба приблизилась. Все стали смотреть на нее и заподозрили неладное. Арбакеш залез на повозку, сбросил сухие древесные прутья и сразу пахнуло гнилью. Старик с бахчи тоже залез на арбу. Вдвоем с арбакешем они сняли на землю два мешка. Развязали их, и все увидели обезображенные трупы двух туркмен. Толпа гневно зароптала; Ни охов, ни стонов: смерть ходила по пятам за каждым — никто из туркмен ее не страшился. Если б плакали о каждом погибшем от руки врага, то все кочевье было бы залито слезами. Но гнев — владыка туркмен — сразу застлал глаза многим.
— Кто? — с ненавистью спросил Махтум-Кули-хан.— Кто убил людей? Чьи люди?
— Мои, — спокойно сказал Кият. — С моего киржима. — Пропал киржим вместе с ними. Теперь вот нашлись.
Кият отвечал спокойно, сдавленным голосом. Но говорил он так не из жалости к этим двум казненным рыбакам. Он был ошарашен другим. Кият увидел на мешках герб государства Российского — двуглавого орла. Увидели свои мешки и русские моряки: Басаргин и Остолопов. Оба побледнели. Только Муравьев ни о чем не догадывался и строго выговаривал: чья зверская рука могла подняться на этих двух невинных. Кият подошел к нему, взглянул в глаза. Со злой насмешкой сказал:
— На мешках сказано — чья рука покарала моих людей. Вон — посмотри.,.
Муравьев и подошедший Пономарев разглядели русский герб. Оба растерялись. Не знали — что сказать...
— Григорий Гаврилыч, вам неведомо, каким образом мертвецы попали в русские мешки? — спросил Пономарев у капитана корвета.
Басаргин покачал головой. Майор посмотрел на Осто-лопова. Моряк стойко выдержал его взгляд, но когда Пономарев отвернулся, выругался.
— Мать вашу... Кое с кем я еще поговорю. Так не оставлю! — с этими словами он окатил презрительным взглядом Басаргина и пошел прочь.
Среди туркмен начинался ропот. Видевшие герб на мешках быстро сообщили об этом другим, а те передавали дальше, в толпу. Уже слышался предостерегающий голос Кията: если с головы русских упадет хоть один волосок — пощады обидчикам не будет. Сторону Кията сразу приняли старшины и ханы. Подошел к арбе и стал успокаивать народ Мамед-Таган-кази...
В суматохе никто не заметил, как к арбе пробрался измученного вида старик. Он залез на повозку, взмахнул обрубленной рукой и прокричал:
— Люди! Ангел Азраил спустился над нами! Крыльями черными ударил. Люди, не ищите виновных в себе подобных! Смерть братьев наших пришла от рук рей-ятов!
Старик начал подробно рассказывать о казни и о том, как ему удалось с помощью доброго человека спастись от смерти. И уже другой ропот занимался над площадью. Ропот этот быстро перерос в вопль возмущения. Людские толпы вдруг бросились к кибиткам, будто там скрывался этот черный ангел смерти — Азраил.
Там не было черного ангела, но почти у каждой кибитки сидел на цепи пленный раб-перс. Туркмены отвязывали их от теримов, гнали на площадь, вымещали злобу за гибель своих. Пленных персов гоняли по кругу, ставили им подножки, тыкали в спину кнутовищами. Гнев постепенно перерастал в восторг. Боевые крики сливались в единый рев. Трудно было что-либо понять, но догадаться не трудно. Люди звали на аламан, рвались к берегам Астрабадского залива...
Басаргин, отделившись от толпы, быстро направился к палатке и застал там Остолопова. Капитан шкоута собирался на судно. Он спешно складывал в чемодан вещи и не обратил внимания на вошедшего. Басаргин снял фуражку, отцепил пояс с кортиком, сел на чемодан и со вздохом сказал:
— Эх-ма... Кто бы мог знать, что этот купец Багиров окажется свиньей. Это ведь его рук дело. Он, небось, персам сплавил нашу муку, а те мешками воспользовались...
