Звероловы-промышленники на них почти не обращали внимания. Мех малоценный. Из шкур сурков шили чехлы для ружей, чтобы закрыть от сырости замок. Добывать сурков и барсуков легко и изобильно. Но уважающие себя звероловы ими пренебрегали и добывали только в малом количестве из-за целебного жира для личных надобностей.
Дорогу преграждали многочисленные реки и длинные узкие озера, которые на деле часто оказывались лиманами[66] и ериками[67], или ильменями[68].
Переправлялись с помощью коней. Настоящий «промышленный конь» хорош не только в скачке, но приучен ко многим вещам. Выстрела и зверя не боится. На него можно смело класть свежую медвежью шкуру, не дрогнет. В степи, догнав зверя, даже волка, хватает его зубами и бьет копытами. Умеет спокойно ходить по топким местам и кручам. Не боится вида глубоких оврагов. Знает голос и посвист хозяина.
Промышленный конь неприхотлив. Зимой в лесах при глубоком снеге русские промышленники приучали коней есть мох, поливая его солоноватой водой.
В безвыходных ситуациях промышленные кони ели даже трибушину травоядных животных, которую им подавали звероловы.
Зимой такой конь мог без воды обойтись. Если путник ехал по снежной степи на обычном коне и приходилось заночевать в открытом поле, то оглобли саней ставили вертикально и коня привязывали коротким поводком к оглоблям, чтобы он не нахватался снега, иначе пропадет. Иное дело промышленный конь. Снег ест запросто. Если не было снега, а только лед, то зверолов-промышленник мелко колол лед для своего четырехногого друга, и тот губами подбирал ледяную кашицу и тем утолял жажду.
Такой конь не боится большой воды. На глубине любой конь под тяжестью седока и даже вьюка тонет. Зато в брод промышленный конь идет по глубине до сажени, если грунт твердый. Пока конь чувствует под копытами дно, он будет идти на дыбах. Затем с увеличением глубины будет двигаться скачками на задних ногах и лишь потом при необходимости поплывет.
Там, где брод мелкий, Вожа и Васек не слезали с коней. Стременные ремни перехлестывали через седло, так что стремена поднимались до уровня седла и, стоя на конской спине, преодолевали реки и озера.
Но, встретив глубокую речку, Вожа поднял руку в знак остановки. Большой и маленький звероловы дружно резали ножами камыш и вязали маленькие плотики. На плотики укладывали седла, оружие, вьюки. Плотики привязали к хвостам коней. Сами звероловы плыли, держась за гривы над глубоко погруженными конскими спинами.
– Плыви от коня с той стороны, откуда течение, – учил Вожа. – Если плывешь над конем, держись левой рукой за гриву, а правой за поводья.
Когда кони доставали ногами дна, пловцы сели на них верхами и выехали на заросший камышом берег.
Луговая степь равнинная. Зонтичные травы в пояс, а местами конного закрывали. К югу травы постепенно становились ниже, беднее, высотой до колена, редко по пояс. Даже там, где прошли косяки тарпанов и стада сайгаков, травы достаточно высоки, летом животные поедали мягкие травы и не трогали жесткие дудки высоких трав.
Степь полна разнообразия жизни, движения. То тут, то там отдельные деревья и кустарники, непролазные куртины дикой вишни, боярышника и бобовника. То слева, то справа мелькнет изгиб речушки или озерцо. Тучи птиц с уже повзрослевшим потомством поднимались в воздух с оглушительными криками. Порой хищная птица взметывалась из-под самых конских копыт. А вдалеке синел лес.
При движении на юг травы все ниже, а зверя и птиц, казалось, все больше. В ковыльной степи выследить зверя легче. Зверолов здесь меньше, добычи больше… Вожа поднял голову. В поднебесье неслышно парили огромные белоголовые сипы, черные грифы, стервятники и разного рода орлы. Все привычно, спокойно и настраивало на благодушный лад.
– Белку зимой бьют, – наставлял Вожа брата. – Зато медведя бери в июле-августе. В это время у топтыгина самый длинный и пушистый мех. Зимой медведя бьют из-за мяса и сала. Зимние медвежьи шкуры берут хужее. Из медвежьих шкур шубы шьют, но очень уж они тяжелы и больше на подстилки идут. Одна шкура два-три и четыре рубля стоит. Прежде лису смотри. Она для нас ныне лучшая добыча. Рыжую лисицу-огневку за семьдесят-восемьдесят копеек берут. Корсака копеек за тридцать-соролк. Чернодушка, это если спина красноватая, а душка и чрево черные, уже рубля по два-три. Чернобурку и по десяти рублей возьмут. Чем меньше красных и светлых волос, тем мех дороже. Редкий. За черную лису можно взять и тридцать рублей, и все сто. У лося шкура велика, а цена рупь-полтора. А рысь по четыре-пять рублей оторвут с руками. Рысь – редкая удача. Волков пропасть сколько. Двоих добыл и получи как за рысь. Черного волка добыл, меньше чем за десять рублей не отдавай. Они за диковину почитаются. Степные волки поменьше лесных, но шкура у них легче и оттого ценится. Куница стоит рубль. А за порешню проси четыре и меньше чем за три не отдавай. Горностая за десять копеек продашь, а норку за полтинник.
– А барсук? – спросил Васек.
– Шкура жесткая. Его жир целебный. Берут. Ближние охотники добывают. И хорька не бери. Мех холодный и духа тяжелого. Никто не возьмет. Хохуля стоит две копейки, а возьмут сколько не принеси.
А белка? – спросил Васек.
– Лучшая у нас водится. В борах на Соку и Самаре. Самая крупная из всех. Они по семи, восьми копеек идут. Уральская мелка и цветом похуже. За уральскую по двадцать копеек за десяток дают. У бобра мех красивый, хотя и тяжелый. Царский. По два рубля идет. Дикую лесную и камышовую кошку по двадцать копеек отдавай. Пусть люди греются, звероловов вспоминают. Их в дальние страны, за три моря повезут.
– Куда?
– Шкуры волка, лисицы, корсака, норки вывозят в Польшу, в Турцию, в Китай, в Англию… В Серединную Азию, в Индию бобра, хохулю и рысь везут. Да ты по сторонам смотри. Норы присматривай. Нам бы сейчас беркута, чтобы зверя гнать.
– Сладит ли он с волком? – усомнился Васек.
– Еще как, – Вожа кивнул головой. Он взглянул в небо, уловил изменение в поведении, в полете хищных птиц и оглядел внешне спокойную округу. – Догонит, одной лапой в морду вцепится, другой в пах. Стянет и удерживает, глаза выклевывает. Дикие на волков не нападают, боятся правильные перья потерять, а ученые по команде без страха идут. Еще поймаем беркута.
– Смотри! – Васек показал рукой на бесшумно уходящего волка. Матерый зверь скользил среди травы, показывая черную спину.
Звероловы развернули копей и понеслись за волком. Волк прибавил хода и будто стлался и парил над травой. Но расстояние между ним и всадниками заметно сокращалось. Лихая скачка. Кони перелетали через заросли кустарника, почти исчезали в пологих промоинах и снова взлетали на возвышенности. Заразившись азартом наездников, они рвались за добычей.
От топота копыт спокойная сонная степь оживилась. То и дело из-под копыт вспархивали перепела, трескуче срывались куропатки, свечой взмывали стрепеты. В ложбине с длинного быстрого разбега, будто состязаясь в скорости бега, взмыла вверх пара дудаков. Трава покорно клонилась под взмахами могучих крыльев. Вот сытый коршун взлетел и ушел в сторону. За марой стрелой катит заяц-русак, вспугивая задремавших уток и куликов.
Но ни кони, ни звероловы не обращали на них внимания. Впереди одна цель – достать черную теплую волчью шкуру.
Волка подсекли и оглушили кистенем. Едва удержали коней, норовивших затоптать степного разбойника и спасли от порчи ценную добычу.
Звероловы так увлеклись преследованием, что не сразу заметили смертельную опасность, быстро приближавшуюся к ним со стороны. Первым кочевников в черных шляпах увидел Вожа.
– Батуй[69] коней! – резко выкрикнул он, увидев больше десятка всадников, пришедших на баранту. Он одним движением выхватил платок и сбросил войлочную шляпу. Сложил платок вдвое, соединив дальние концы, и повязал косынку[70] на голову. – То-то смотрю, недавно стервятники в небе потянулись в нашу сторону.
Четверых коней, верховых и заводных-вьючных быстро, за время двух полетов стрелы, поставили кругом, связали. Уздечки привязали к хвостам впереди стоящего коня. Спины и бока коней защищали седла и небольшие вьюки. Получилась небольшая крепостица. Больше коней – больше круг; меньше коней – и круг меньше. Бывало, два-три десятка переселенцев и казаков под таким прикрытием отбивались от четырех сотен степных разбойников.
Кочевники летят открытые, а стрелки в круге дыхание успокоили и давай палить. Вожа стрелял с колена, из-под коня, выцеливая врага на дальних подступах. Васек, которому было труднее удерживать неподвижно тяжелое ружье, стрелял, положив его на седло.
Один из законов Дикого поля гласил: «Стоять за-одно». Следуя ему, звероловы так дружно ударили, что кочевники не проявили большой настойчивости и ретировались.
