Царь Кир любил этот город больше всех остальных. В последние годы до вавилонского похода все дела империи он вершил именно отсюда. Постепенно рядом с царским дворцом выросли дворцы поменьше, которые занимали сановники, военачальники и ближние люди. Все те, кто в данный момент находился в чести у царя. Сам Кир любил прогуливаться в тени пальмовых деревьев и слушать крики и пение многочисленных птиц, навезённых в царский сад со всех концов света. Особняком стоял огромный дворец, едва ли уступающий своими размерами царскому. В нём, под неусыпным надзором многочисленных стражников и евнухов, проводили свои дни в неге и удовольствии жёны и наложницы повелителя.
Царский дворец возвышался на холме и состоял из прямоугольной комнаты с портиком из двойных колонн по всем четырем сторонам. Кроме залы, где принимались послы других государств и вершились дела империи, были ещё царские комнаты. Сейчас все они пустовали, кроме одной.
В ней находился юноша с бледным, осунувшимся лицом. Видно, что он не любил выходить из царских покоев, и его лицо редко ласкали лучи солнца. От того оно и приобрело такой вид. Тёмные, как у всех потомков легендарного Ахемена, глаза горели огнём, выдавая в этом юноше огромную внутреннюю силу.
Это был Дарий, сын Гистаспа и дальний родственник Кира. Он и сам ещё не знал, что в дальнейшем ему предстоит сыграть огромную роль в становление молодого Персидского государства. Он поднимет его на такую высоту, на которую, до этого не поднималось ещё не одно государство. Сейчас он ничего этого не знал, а напоминал испуганную лань, застигнутую на месте свирепым хищником.
Юноша был растерян и не знал что делать. Виной всему послужил свиток папируса, который он держал в дрожащих руках. Письмо было от отца, который находился с войском царя Кира на границах далёкой Вавилонии. Его сегодня утром доставил запылённый гонец и с тех пор Дарий не находил себе места.
Он в который раз развернул свиток и вчитался в неровные строки. Его отец, хоть и достиг огромных высот при дворе царя Кира, в грамоте был несилен, поэтому письмо читалось с трудом. Это ещё раз доказывало, что письмо было особой важности, раз отец начертал его сам, а не доверил писцу. Отец писал:
«Сын мой, Дарий. Великая беда нависла над твоею головою, да и над моею тоже. Прогневали мы великого Ахурамазду, и он насылает на нас гнев богов. Сегодня призвал меня наш повелитель, да продлятся годы его, да прибудет в благочестии имя его, и лягут в прах все враги его. Он рассказал мне страшный сон свой. Как будто ты, сын мой, хочешь завладеть всем царством его, а самого его низвергнуть в пучину небытия. Даже сейчас, пытаясь вывести эти строки, я ощущаю, как дрожит моя рука, настолько я напуган и растерян. Повелитель сказал, что об этом ему поведали боги, явив сей зловещий сон. Он был очень разгневан, и я опасался, что моя голова упадёт в мешок палача. Но, успокоившись, повелитель повелел мне тебя схватить и держать до своего царственного возвращения из похода в Скифию. Я согласился немедля это сделать, и был прогнан из шатра повелителя. Жизнь моя теперь висит на волоске, да и твоя тоже. Не понимаю, чем мы могли так прогневить богов, что они отвратили от нас лик свой. Но я, любя тебя всем своим старческим сердцем, решил ослушаться повелителя и предупредить тебя, сын мой Дарий. После того, как прочтёшь это письмо, немедля уезжай из дворца, и постарайся где-нибудь затеряться, покуда не утихнет гнев царя. А я буду молить великого бога-творца, чтобы это случилось поскорее. Поспешай, потому что вскоре могут прибыть гонцы от самого царя и тогда я тебе уже ничем не смогу помочь. Прощай».
Дарий скомкал письмо, заметался по палате. В мозгу стучало одно:
«Бежать! Бежать!»
Здравым умом Дарий понимал, что от всевидящего ока царя ему всё равно скрыться не удастся. Где бы он ни находился, лазутчики Кира найдут его и доставят перед светлые очи своего повелителя. Дарий вспомнил тёмный, как два омута, взгляд своего царственного родственника и ему стало плохо. На ум пришло, что Кир всегда не доверял ему. Поэтому и оставил здесь под надёжной охраной и строго-настрого запретил покидать Пасаргады.
В этот момент в соседней комнате, где находились воины охраны из личной гвардии Дария, раздался шум. Кто-то вскрикнул, что-то упало, послышался звон мечей. Затем двери распахнулись и в палату ворвались неизвестные Дарию воины. Впереди с окровавленным мечом стоял бородач по облику похожий на лидийца. Встретившись с ним глазами, Дарий понял, что отец оказался всё-таки прав и ещё он понял, что опоздал.
Пактиес вытер о кольчугу меч, медленно вложил его в ножны. Он посмотрел на юношу, вскочившего при их появлении, и поразился, насколько они похожи. Кир и Дарий. Даже движения что у одного, что у другого были такие же стремительные и порывистые. Разница состояла только в том, что один был повелитель мира, а второй в скором времени мог потерять всё. В том числе и жизнь. Только от него, Пактиеса, зависело случиться это или нет.
Лидиец дал знак и воины, которые гурьбой стояли у него за спиной, покинули палату. Последний осторожно прикрыл дверь, и они остались вдвоём. Пактиес сел на резную скамейку у двери, расправил затекшие плечи, вытянул ноги. Последние семь дней он провёл в седле, перескакивая с одной заводной лошади на другую. Останавливаясь только за тем, чтобы перекусить и ненадолго заснуть тревожным сном. Так продолжалось день за днём. Но всё-таки он опоздал и не смог опередить гонцов, посланных Гистаспом. Как будто предчувствуя погоню за своей спиной, им в самую последнюю минуту удавалось скрыться, и всё начиналось заново. Две сотни воинов, выделенные ему Гарпагом, вконец вымотались. Когда они ворвались во внутренний дворик царского дворца, всадники напоминали скорее банду оборванцев, чем воинов победоносной армии повелителя вселенной.
Стражники, положив оперенные стрелы на витые тетивы луков, бдительно следили за их приближением к царским воротам. И готовы были превратить их в подобие ежей, утыканных стрелами, но Пактиес поднял царский знак на острие копья, и их беспрепятственно пропустили. Это была золотая пластина с изображением сокола с расправленными крыльями. Стража опустила свои луки, и воины склонили головы. Они знали, что тот, кто обладал золотым соколом, выступал от имени царя и провозглашал его волю. Ослушаться обладателя этого знака, было равносильно тому, чтобы пойти наперекор самому царю. Наказание за это одно – смерть.
Пактиес очнулся и посмотрел на юношу, всё так же молчаливо разглядывающего его. Он вспомнил последние слова старого полководца, перед тем как тот отправил его в дальний путь.
-Преклони колено перед тем, кто тебе предстанет в царских покоях, - говорил Гарпаг, пристально смотря в глаза Пактиесу. – И служи ему так, как до этого служил Крезу, а затем и нашему повелителю, Киру. Стань для него нянькой и наставником, другом и побратимом. Проведи его по всем жизненным лабиринтам и не дай оступиться в минуты сомнения. Помни, этого юношу ждут великие дела, и боги покровительствуют ему.
Тогда Пактиес поклялся могилами предков, что исполнит всё, о чём просил его старый военачальник. Тем более, всё это было оплачено золотом. За которое Пактиес готов был служить кому угодно.
А Гарпаг, когда стук копыт коня Пактиеса затих вдали, позвал самых верных воинов. Он распорядился приготовить богатые дары и готовиться к жертвоприношению. Гарпаг хотел задобрить богов, чтобы они простили ему его ослушание. Ведь он не выполнил волю своего повелителя, царя Кира.
Пактиес резко встал, поправил пояс с мечом. От этого движения Дарий вздрогнул и сделал шаг назад. Он поднял руку навстречу Пактиесу, как будто защищаясь от удара. Но лидиец опустился на колени перед отпрыском рода Ахеменидов и произнёс:
-Я пришёл, чтобы защитить тебя и служить тебе.
&&&
К полудню следующего дня войско царя Кира полностью переправилось на правый берег Аракса и медленно двинулось вперёд. В разные стороны, на полдня пути, выслали сторожевые дозоры, на случай внезапного нападения массагетов. Степь была пустынна, и даже животные, которых великое множество в это время года, куда-то пропали. Персидское войско, как огромная неудержимая лавина, неторопливо ползло по степи. Оставляя после себя только выжженную и вытоптанную копытами коней, да десятками тысяч ног, землю. Закончился один день и наступил другой, но враг не вставал на пути персов. Прошло пять дней в неустанном движении и войско царя Кира всё дальше углублялось в степь.
Сам царь ехал в окружении «бессмертных», погружённый в невесёлые мысли. Он понимал, что среди этих бескрайних степей можно растерять всё своё войско, а врага так и не увидеть. Войско уничтожит себя само. Сотни тысяч коней и десятки тысяч людей надо чем-то кормить. Чем дальше они углубляются в степь, тем всё тяжелее доставлять провизию из глубин империи сюда, в скифские степи. Десятки огромных караванов ежедневно доставляют в войско припасы, но с каждым пройденным парсагом это делать становится всё труднее. Лазутчики доносят - уже не единожды были нападения на обозы неизвестных всадников. Приходилось дробить силы и выделять воинов для охраны караванных путей. Иначе без подпитки из–за границ империи войско съест себя само.
