Дуня одна только из всех крепостных и дворовых нисколько не боялась графа и обходилась с ним «по-свойски», т. е. говорила с графом как будто с равным себе человеком.
Прежде это обращение сердило графа, и он требовал, чтобы Дуня относилась к нему с должным почтением.
Дуня на это отвечала ему смехом.
Граф угрожал ей наказанием.
— Что же, наказывай, пожалуй… только в ту пору поминай меня как звали, — смело на угрозу отвечает Дуня разгневанному графу Баратынскому.
— Как это так? — не понимая, спрашивает у Дуни граф.
— Да так, возьму и убегу от тебя, старого… ищи тогда себе другую Дуняху на утеху.
— Я тебя прикажу изловить…
— Кому прикажешь, тем меня не изловить.
— А если изловят и ко мне представят, тогда тебя ведь плети ждут.
— Прежде чем ты, ваше сиятельство, отдашь приказ стегать меня плетьми, я тебе все глаза выцарапаю.
— Как ты смеешь? Умолкни, не то быть тебе драной! — кричал гневно граф Аполлон Иванович на свою любимицу.
— Ну, что ты кричишь, ваше сиятельство? Жила у тебя порвется… Долго ли до греха, — нисколько не сробев, насмешливо отвечает разгневанному графу красавица Дуня.
— Я… я убью тебя!
— Что же, убить — убьешь, а пригожее ведь не найдешь…
Такие сцены часто происходили между графом Баратынским и его любимой фавориткой.
Граф выходил из себя, кричал, ругался. Дуня на это отвечала одними насмешками.
Когда надо, Дуня умела скоро сменять свой насмешливый тон на нежный, вкрадчивый. Начинала ласкаться к графу.
Разумеется, ласка красавицы смягчала его гнев, и тогда победа была на стороне Дуни.
Граф Аполлон Иванович, задумав жениться на княжне Полянской, волей-неволей должен был убрать из своего дома черноокую красавицу Дуню; сделать это ему было не совсем легко; потому Дуня была, как говорится, баба с характером.
Остальных своих «местес» граф приказал водворить к их отцам и матерям, наградив каждую по два рубля.
А от Дуни двумя рублями не отделаешься. Для нее граф приказал поставить на краю своего села отдельный небольшой домик, чистенький, красивый.
Граф Баратынский имел намерение, женившись на княжне, не прерывать сношений с черноокой Дуней и заглядывать к ней в домик, секретом от молодой жены; так он нравственно был испорчен. Никто не знал, для какой надобности граф приказал на краю села выстроить домик как игрушечку.
Когда домик был готов и обставлен, граф Аполлон Иванович решился переговорить с Дуней.
— Тебе известно, Дуня, что я женюсь, — почти робко произнес граф Баратынский.
— Как же, знаю, слышали… тебе, ваше сиятельство, не привыкать заедать чужой век, девичий; мало тебе, видно, нашего бабьего сословия, стал до княжен добираться, — с грубым упреком промолвила красавица.
— Тебе, Дуняха, обижаться на меня нечего, я домик приказал для тебя построить…
— Благодарим покорно, ваше сиятельство… Только напрасно ты это сделал…
— Как так?
— Да так… Ты женишься на княжне — и я за какого-нибудь плюгавого мужичонка выйду замуж…
— Да ты с ума сошла…
— На зло тебе выйду, ваше сиятельство.
— Не моги этого и думать!
— А почему?
— Потому, я к тебе привык… и женившись, я не забуду тебя… буду приходить…
— Благодарим покорно, ваше сиятельство, — насмешливым голосом проговорила черноокая Дуня и также насмешливо поклонилась графу Баратынскому.
— Разве ты недовольна тем, что я приказал для тебя построить домик?
— Как недовольна?.. Премного довольна; только я к батюшке с матушкой пойду жить и стану их просить, чтобы они меня хоть за кого-нибудь выдали замуж…
— Ты это, Дуняха, оставь… Я не позволь выходить тебе замуж…
— Ну так я возьму и убегу куда-нибудь.
— Тебя поймают и воротят.
— Вот что, ваше сиятельство, если я пришлась тебе по нраву, отпусти ты меня на волю, в ту пору я по гроб буду твоей, — несколько подумав и как будто что сообразив, промолвила красавица, вызывающим взглядом посмотрев на графа.
— Ишь, что придумала, с тобой и сейчас сладу нет. Отпусти тебя на волю, в ту пору тебя и калачом не заманишь…
— Не отпустишь, ваше сиятельство, пеняй уж на себя… Не видать тебе Дуняхи.
— Ну, этим ты меня не напугаешь; убежишь, прикажу поймать…
— Ин ладно, ваше сиятельство, будешь меня помнить! — погрозила графу Баратынскому его любимица.
На эту угрозу граф не обратил никакого внимания.
Скоро Дуня поселилась на новом месте.
Не радовал молодую женщину красивый новый домик, хорошо отделанный и обставленный.
Граф скупердяй приехал к Дуне на новоселье; на этот раз он привез ей немало различных подарков.
Холодно красавица приняла эти подарки и так же холодно поблагодарила графа. Могла ли Дуня любить этого пресыщенного, развратного человека? Она только покорилась его воле; иначе граф силою заставил бы ее покориться.
Для Дуни не было другого исхода: отдаться старику-графу по доброй воле, или по принуждению…
Дуня, пользуясь привязанностью к себе графа, хотела выпросить у него вольную, но это ей не удалось; она хотела бежать от ненавистного ей человека, но мысль, что ее вернут — останавливала молодую женщину от побега; тогда она решилась отомстить графу Баратынскому.
План задуманной мести был такой: помешать его женитьбе следующим способом.
Дуня решила у графа просить, чтобы он отпустил ее в Москву, под предлогом «помолиться и поклониться угодникам московским», в Москве отыскать дом Полянских, — Дуня знала, что граф женится на княжне Полянской, — и, если удастся, объяснить князю или самой княжне, о том, какую развратную жизнь ведет граф Баратынский, ее сговоренный жених, и сколько он погубил «девок и баб молодых».
И, как увидим далее, Дуне удалось выполнить задуманное.
Не менее спешное приготовление к свадьбе шло и в доме князя Платона Алексеевича Полянского.
Свадьбу решили неотложно справить в две недели.
Был уж назначен день благословения жениха и невесты.
Накануне благословения прибыли из ярославской вотчины княжна Наталья Платоновна и старая княжна Ирина Алексеевна.
Обе они от продолжительной дороги сильно устали, в особенности же Наташа.
Ей очень не хотелось уезжать из ярославской усадьбы: хоть и немного она там пожила, но привыкла.
Полюбилась княжне-красавице постоянная тишина в усадьбе, покойная жизнь, без всяких треволнений.
Жаль было княжне Наташе расставаться с Таней, приемышем приказчика Егора Ястреба: привыкла и подружилась с ней княжна.
При расставании обе молодые девушки всплакнули и крепко обнялись и расцеловались.
— Прощайте, княжна-голубушка, прощайте!.. Не знаю, придется ли нам с вами свидеться. Я с матушкой уеду далеко, далеко, — со слезами проговорила на прощанье Таня: она, погостив несколько дней в Москве, принуждена была вместе с названой матерью ехать в Казань.
— Егор Ястреб ведь в казанскую усадьбу по приказу моего отца уехал, и ты, Таня, с Пелагеей Степановной к нему едешь? — спросила княжна Наташа у молодой девушки.
— Да, княжна; а как мне не хочется отсюда уезжать! Еще мне больно тяжело с вами расставаться. Вы такая добрая, сердечная, не гнушаетесь мною, безродной сиротинкой. Молиться Богу стану я за вас, княжна-голубушка…
— Таня, ты грамотная… пиши ко мне, в Москву. Егор Ястреб будет присылать нарочных с отчетом к моему отцу, а ты, милая, мне напиши.
— Что же, я кое-как писать смогу.
— Про все напиши, Таня… как ты живешь на новом месте, нравится ли тебе там в усадьбе. Про усадьбу напиши, я ведь совсем ее не знаю, ни разу не была… Говорят, казанская усадьба кругом в густом лесу стоит, на обрывистом берегу реки… Это должно быть, Таня, очень живописно… Пожалуйста, не забудь еще усадьбу описать.
— Хорошо, княжна, опишу, как умею.
— И я в ответ пришлю тебе письмо.
— Спасибо, княжна, большое спасибо…
— Ох, Танюша милая, догадываюсь я, зачем папа приказал нам в Москву приехать, — печальным голосом проговорила княжна Наташа.
— Зачем, княжна?
— Наверное, папа торопится выдать меня за графа Баратынского.
— Это за старого-то, за немилого? Неужели, княжна-голубушка, вы с ним под свят венец пойдете?
— Сама не знаю, не придумаю, что и делать.
— Не ходите, княжна: с немилым под венец пойдете, жизнь свою погубите…
— Моя жизнь и то погублена, — на красивых глазах княжны появились крупные слезы.
— Что вы говорите, княжна? — удивилась Таня.
— Был у меня суженый, милый, сердечный… отняли его у меня, с ним и все мое счастие отняли… На веки разлучили… несчастная я… Пожалей меня, Таня…
— Я и то жалею… И хотелось бы мне помочь вам, княжна-голубушка, только не знаю, как и чем, — с участием промолвила Таня.
