Дмитрий Дмитриев - Золотой век

Добрая монархиня одарила молодых дорогими подарками.

Только что обер-полицеймейстер Рылеев оставил кабинет государыни, как доложили ей о прибытии из Москвы фельдмаршала графа Петра Александровича Румянцева-Задунайского.

— А, граф приехал; очень приятно его видеть.

Государыня рада была приезду честного и правдивого фельдмаршала графа Румянцева-Задунайского.

— Здравствуйте, граф Петр Александрович, когда прибыли? — протягивая свою руку вошедшему графу Румянцеву-Задунайскому, ласково проговорила императрица Екатерина Алексеевна.

— Вчера вечером, ваше величество, — ответил граф, низко поклонившись государыне и поцеловав ее руку.

— Устали, граф, с дороги?

— Устал, матушка-царица: года дают себя знать… Был конь, да уездился.

— Ну, граф, вы еще бравый мужчина.

— Уж какое бравый… был когда-то и я молод и брав, только, государыня, это давно было… и былого не вернешь…

— Оставим это, граф… лучше скажите, успешно ли выполнили вы мое поручение.

— Вы, государыня, изволите меня спрашивать относительно офицера Серебрякова?

— Да, граф, надеюсь сей офицер нашелся?

— Нет, ваше величество, — с тяжелым вздохом ответил Румянцев-Задунайский.

— Как, граф, Серебряков не разыскан?..

— Он бесследно пропал, ваше величество.

— Странно! Не мог же он провалиться сквозь землю, — в голосе государыни прозвучали неприятность, досада.

— Несмотря на все мое старание, несмотря на самые тщательные розыски, офицер Серебряков как в воду канул…

— Странно и чудно, граф.

— Я и сам дивуюсь, ваше величество.

— Но Серебряков во что бы то ни стало должен быть разыскан, живой или мертвый… письмо, которое я ему вручила, должно находиться у меня или у вас, граф, так как оно к вам писано… Повторяю вам, письмо довольно важное и секретное… Если оно попадет в чужие руки…

— Оно попасть не может, ваше величество… Серебряков — офицер точный и аккуратный…

— Может, его и в живых нет, а письмо политического свойства очутится в посторонних руках; вот чего я опасаюсь, граф; пойдут разговоры, пересуды…

— Кто же осмелится оглашать содержание письма, писанного вашим величеством?

— Поверьте, граф, такие найдутся; я постараюсь, чтобы письмо было разыскано. Вас больше, граф, я не потревожу.

— Ваше величество, я всегда готов…

— Разыскивать офицера Серебрякова я препоручу другому лицу, а вам, граф, необходимо надо ехать к армии на Дунай… в мир с турками я плохо верю.

— Верно, ваше величество, с туркой мирись, а камень за пазухой держи.

— Вероломства со стороны турок я очень опасаюсь…

— Если турки нарушат мир, то мы, государыня, сумеем их наказать.

— На вашу опытность в военном деле я, граф, рассчитываю… Вы, так сказать, стоите на страже интересов России… своей долгой и верной службой, граф Петр Александрович, вы приобрели мое благоволение, любовь народа и солдат…

— Ваше величество, всемилостивейшая государыня, чем я заслужил ваше высокое ко мне расположение?..

— Повторяю, граф, вашей верной и преданной службой. Да, кстати, вы наводили справки у князя Полянского относительно офицера Серебрякова? — спросила государыня у графа Румянцева-Задунайского.

— Наводил, государыня.

— Ну и что же?

— Князь ничего про то не знает, — тихо ответил государыне граф.

Он дал себе слово выгородить князя Полянского.

— А дочь князя?

— Она выходит замуж, ваше величество.

— За кого же?

— За графа Аполлона Баратынского.

— За Баратынского? Припоминаю, знаю, слышала; только слышала я про Баратынского более дурного, чем хорошего.

— Я тоже дурного мнения о Баратынском, ваше величество.

— И, несмотря на это, князь Полянский выдает за него свою дочь?

— Так точно, государыня.

— Сколько мне помнится, вы, граф Петр Александрович, с Полянским находились в хороших, даже в дружеских отношениях?

— Совершенно верно, государыня.

— Почему же вы не отсоветовали Полянскому выдавать свою дочь за такого дурного человека, как Баратынский? — спросила у Румянцева-Задунайского государыня, заинтересованная участью княжны Полянской.

— Пробовал отговаривать, государыня-царица, пробовал.

— И что же?

— Самоправен князь Платон Полянский, не слушает, уж если он что захочет, то на своем поставит.

— Плохо дело ваше, граф.

— Княжну Наталью жалко, хорошая она девица, благовоспитанная, отцовской воле покорная.

Проговорив эти слова, граф Петр Александрович подумал: «Вот хорошо, если бы государыня вступилась за княжну и не дозволила губить ее девичий век, силою снаряжать ее под венец с немилым суженым».

— Стало быть, княжна не с охотою выходит за Баратынского?

— Доподлинно, ваше величество, не знаю, а думаю, что так, хоть князь от меня и скрывает.

— Боже, когда эта жестокость переведется у нас на Руси, когда отцы перестанут губить своих дочерей, выдавая их против воли, против желания! — с волнением проговорила государыня.

— Доколе невежество не переведется на Руси, матушка-царица.

— Знаете ли, граф, каким способом я хочу избавить известную вам княжну Полянскую от ненавистного замужества?

— Смею спросить, каким, ваше величество?

— Приятно, граф Петр Александрович будет вам, если я княжну назначу к моему двору фрейлиной? — милостиво спросила императрица у графа Румянцева-Задунайского.

— Ваше величество, я так рад. Здесь, в Питере, она скоро найдет себе жениха по сердцу.

— Делаю это я, как уже вам сказала, не для того, чтобы князю Платону Полянскому сделать приятное… я хочу спасти молодую девушку от неприятного ей брака — это первое; а второе — хочу вам сделать приятное: вы, граф, заинтересованы судьбою княжны Полянской, — с своей обычной, приятной улыбкой проговорила императрица Екатерина Алексеевна.

— Приношу вашему величеству великую благодарность и за себя, и за княжну Наталью, — с низким поклоном, радостным голосом проговорил граф Румянцев-Задунайский. Он любил и жалел княжну Наташу и, как уже знаем, много печалился о том, что князь Полянский просватал ее за графа Баратынского, про которого шли самые дурные слухи.

Назначение фрейлиной княжны должно было отложить на некоторое время свадьбу с немилым ей человеком.

— Когда, граф, думаете вы выехать на Дунай? — меняя разговор, спросила государыня у Румянцева-Задунайского.

— Жду на то приказаний вашего величества.

— Не спешите, погостите у нас… Через несколько дней пойдет новая опера с несравненной Урановой, впрочем, теперь уже Сундуковой, и я вас, граф, приглашаю в свою ложу.

— Примите, всемилостивейшая монархиня, мою верноподданическую благодарность, — граф Петр Александрович преклонил колено перед императрицей.

Находиться в императорской ложе в присутствии самой императрицы была большая честь.

Прошла неделя, как красавица Уранова была обвенчана с Сундуковым, назначен был в Большом театре парадный спектакль; шла опера, модная того времени и любимая «cosa rara». В театре присутствовала императрица и двор. В ложу государыни были приглашены граф Григорий Григорьевич Орлов, молодой генерал Григорий Александрович Потемкин и фельдмаршал Петр Александрович Румянцев-Задунайский. А граф Безбородко сидел, по обыкновению, в крайней ложе бельэтажа.

Первые ряды кресел занимали аристократия и генералитет; остальные места в театре были переполнены сверху донизу избранной публикой.

Когда Сундуковой надо было петь лучшую арию оперы, она ловко вынула из ридикюля кошелек с деньгами, подошла к самой рампе подняла кошелек кверху и, устремив на Безбородко свои красивые и лукавые глаза, с саркастической улыбкой пропела следующее:

Взрыв гомерического хохота и громкие аплодисменты заглушили оркестр.

Граф Безбородко был умен и хитер, он тоже громко хохотал, аплодировал и первый потребовал повторения этого немудреного, но колкого для него куплета.

Куплет по общему желанию был повторен не один раз.

Императрица аплодировала и смеялась, смотря на сцену и на Безбородко.

Во время антракта государыня потребовала в свою ложу Безбородко.

— Ну, граф, как понравилась вам опера? — значительно посматривая на Безбородко, спросила у него императрица.

— Этой оперой я всегда восхищаюсь, ваше величество, — не моргнув глазом, ответил Безбородко.

— Ну, а как, граф, вам понравились слова либретто «перестаньте льститься ложно»? — говорила государыня улыбаясь. — Не правда ли, граф, что даже самые деньги не могут склонить к любви? По куплету видно, что на деньги все можно купить, только не любовь…