Я начала опасаться, что случилось нечто непредвиденное, и в конце концов тайно написала брату Торквемаде, прося совета. По сути, я нарушила собственный договор с королем, поскольку сперва мне требовалось спросить его разрешения, прежде чем даже задумываться о браке с принцем Арагона. Мне хотелось знать, не совершаю ли я тяжкую ошибку, не оскорбляю ли я Всемогущего, договариваясь о сватовстве с Фернандо за спиной Энрике. Торквемада ответил, что освободил меня от всех предшествующих обязательств перед королем ввиду совершенных Энрике злодеяний, и снова посоветовал следовать собственной вере.
Избавившись от мук совести, я подумала было вызвать Каррильо из резиденции в Йепесе и потребовать объяснений по поводу задержки, но мне не хотелось, чтобы он знал, насколько для меня важна эта помолвка. Не желала, чтобы кто-то считал, будто я питаю романтические чувства к принцу, которого видела лишь однажды, — чувства, в которых мне тяжело было признаться даже самой себе.
Я часто думала о Фернандо, особенно по ночам, — как он теперь выглядит, как у него дела и думал ли он когда-либо обо мне. Я не питала никаких иллюзий, что он хранил невинность в плотском смысле. Мужчины не придерживались тех же правил поведения, что и женщины. Хотя мне и не по нраву была мысль, что он спит с другими, я убеждала себя, что как-нибудь с этим смирюсь, если только буду уверена, что он сохранит мне супружескую верность после того, как мы обвенчаемся.
Как только обвенчаемся…
Слова эти стали моей молитвой, огнем надежды, но время шло, а от Фернандо не было ни слова, и я начала все больше сомневаться. Ситуация менялась, и, как говорил Каррильо, королевские союзы основывались на политической необходимости, а не на личных желаниях. Не исключено, что мне, наследнице Кастилии, было суждено стать супругой более важной персоны, нежели бедный наследник Арагона, сколь бы привлекательным он ни выглядел для меня лично. Возможно, мне следовало поискать себе принца, обладающего достаточной властью и богатством, чтобы защитить мое право на престол и помочь расправиться с врагами.
Но сколько бы я об этом ни думала, понимала, что не могу представить себя в роли жены кого-то другого. Как бы ни был беден или богат Фернандо, я не нуждалась ни в ком, кроме него. Свойственное ему упорство могло сплачивать народы, а я могла положиться на его силу, отвагу и готовность расправиться с любым вставшим на его пути. Я до сих пор помнила, как он поманил меня к себе возле фонтана, его дерзкий шепот. В то легкомысленное мгновение я получила от него ценный дар, поддерживавший меня все эти бурные годы, полные опасностей, страха и надежды.
И самое главное — он стал бы моим союзником, а не господином. Разделял бы мои взгляды на будущее, но не пытался бы отодвинуть меня на задний план. Он понимал, что я должна самостоятельно править Кастилией, как и он — Арагоном. Здесь он был бы моим королем-супругом, как и я там — его королевой-супругой. Вместе мы могли объединить наши королевства, оставаясь при этом независимыми и не пытаясь доказывать, что кто-то из нас сильнее.
Фернандо научил меня верить в себя.
И теперь, если будет на то воля Божья, нам предстояло поверить друг в друга.
В октябре 1468 года Беатрис вышла в Сеговии замуж за Андреса де Кабреру. На церемонии присутствовали все видные члены королевского двора, а также сам король, пожелавший оказать честь преданному слуге.
Беатрис была бесподобна в бархатном платье цвета лесной зелени — символ постоянства. На густых черных волосах лежал венок из свежих цветов под длинной шелковой вуалью, а шею украшали бусы из серого жемчуга — мой свадебный подарок. Рядом с ней ослепительно улыбался Кабрера, сияя словно солнце. Его радость на мгновение вызвала у меня немилосердную зависть, ибо я поняла, что моя Беатрис, моя подруга детства, теперь принадлежит ему.
Во время празднеств в алькасаре я наблюдала за Энрике. Я не видела его с тех пор, как мы подписали договор в Гисандо, и его странные взгляды, которые он бросал на всех, кроме меня, вкупе с его неряшливым видом, немало меня обеспокоили. Он постоянно постукивал пальцами по столу и выглядел так, словно много недель не мылся. Рядом стоял Вильена, изящный и щеголеватый как всегда, и что-то бормотал в доверчивые уши Энрике.
Когда отодвинули столы, освобождая место для танцев, маркиз устремил на меня взгляд своих змеиных глаз. Я замерла. Неужели ему хватит безрассудства пригласить меня на танец? Я надеялась, что смогу воспользоваться моментом, чтобы подойти к Энрике и спросить его о кортесах, собрание которых, несмотря на обещание в Гисандо, так и не состоялось. Каррильо отказался поехать со мной в Сеговию, чтобы обсудить этот вопрос. Но зато он ворвался в Оканью всего за несколько часов до нашего отъезда, послав перед этим несколько разозленных писем, и стал кричать, что все это была лишь уловка и Энрике вовсе не планировал собирать доверенных лиц, чтобы объявить меня законной наследницей.
— Если поедешь, — предупредил он, — тебя возьмут в плен. Я слышал, эта шлюха Жуана родила очередного ублюдка и пытается вновь добиться благосклонности Энрике. Она сбежала из плена, найдя убежище у семьи Мендоса, и теперь ищет поддержки у Вильены, поскольку тот близок к королю. Если поедешь в Сеговию, то потом пожалеешь.
Я пренебрегла его словами, ибо не собиралась пропустить свадьбу любимой подруги. Но когда Вильена украдкой направился ко мне, цокая высокими каблуками, я приготовилась к худшему. Пока он ходил в фаворитах у Энрике, мне приходилось ему противостоять, но я никогда не позволила бы ему вновь мне угрожать — не важно, каким образом. Кортесы необходимо было созвать, и я не приняла бы иного ответа, кроме определенной даты.
— Его величество хочет поговорить с вашим высочеством, — раздражающе-гнусавым голосом сообщил Вильена, со столь небрежным поклоном, что это граничило с оскорблением. — Дело достаточно срочное. Завтра утром вас устроит?
Я облегченно кивнула, поняв, что он не собирается со мной танцевать.
— Конечно. Скажите его величеству, что я в его распоряжении.
— Это, — ответил он, — мы еще посмотрим.
Прежде чем я успела ответить, он направился обратно к Энрике. Они о чем-то пошептались, и Энрике впервые за этот день посмотрел на меня.
От его недоверчивого взгляда меня пробрало холодом до костей.
В ту ночь я никак не могла заснуть. Расхаживала по своим покоям в алькасаре на глазах у несчастной Инес, не знавшей, что сказать и как меня утешить. Отношения между нами пока еще не сложились, и, хотя она преданно мне служила, это была не моя Беатрис. В итоге я не придумала ничего лучшего, кроме как напиться отвара из ромашки, который, вместо того чтобы оказать усыпляющее воздействие, лишь вынудил меня каждые полчаса бегать в уборную.
Стены золоченой клетки, где в годы юности я провела немало времени в одиночестве и тревоге, казалось, смыкались вокруг меня. Перед мысленным взором возникала зловещая улыбка королевы Жуаны, в ушах слышался торжествующий смех Мендосы. Раз за разом в моем мозгу эхом отдавались слова Каррильо, подобно грохоту барабана перед казнью: «Они возьмут тебя в плен».
Зачем я приехала сюда, зная, на что способен Энрике? Мне следовало отдать подарок Беатрис в Оканье, объяснив, что не смогу лично присутствовать на свадьбе. Она бы меня поняла — никто не желал моей безопасности больше, чем она. Но вместо этого я пренебрегла предупреждением Каррильо. Со свойственным мне упрямством, я даже на мгновение не задумалась о том, что Энрике способен взять свои слова назад. Теперь же я оказалась в ловушке в его алькасаре, как и во времена мятежа Альфонсо, и лишь Карденас и Чакон на моей стороне. От Каррильо меня отделяли многие мили; пошли я ему сейчас весточку, пока он ее получит, пока склонит своих союзников к каким-либо действиям, может стать слишком поздно.
Я могу снова оказаться в плену.
Когда над горизонтом забрезжил рассвет, я уже была готова бежать прочь из Сеговии в ночной рубашке. Несколько раз глубоко вздохнув, я постепенно успокаивалась, пока Инес меня одевала. Я выбрала скромное синее бархатное платье со складчатыми канареечно-желтыми рукавами и велела Инес уложить мои волосы под украшенную турмалинами сетку. На мои плечи и грудь легла непрозрачная шелковая накидка с черным шитьем по краям. В сопровождении Карденаса и Чакона я направилась в личные покои короля, где ждал меня Энрике.
Когда мы приблизились к двустворчатым дубовым дверям под замысловатой арабеской, я сказала Чакону:
— Если не выйду через час, немедленно пошлите Карденаса во дворец архиепископа.
Чакон кивнул, и Карденас с обожанием уставился на меня зелеными глазами. Я знала, что он, если нужно, босиком побежит в Йепес, чтобы предупредить Каррильо, и с облегчением подумала, что у меня все же есть друзья.
