Сколько дней осталось жить?
Такого вопроса Сенека не задавал себе никогда, но я был не настолько мудр. Когда я узнавал, что вольноотпущенник Паллас убит не потому, что представлял угрозу, а из-за своего богатства, на которое зарился Нерон, или что другой вольноотпущенник, Дорифор — один из самых страстных любовников императора, — отравлен, потому что воспротивился браку Нерона с Поппеей, или что Романа, обвинителя Сенеки, убили за то, что его слишком грубая клевета в конце концов обернулась против Нерона, мне начинало казаться, что смерть стала отныне властительницей Рима. И главной музой Нерона. И что меня она настигнет тоже.
Единственная надежда была на то, что прежде она поразит самого Нерона, который попадется в расставленную богами ловушку.
В этот год молния ударила в гимназию, построенную по приказу императора. Здание сгорело, а статуя Нерона, находившаяся внутри, расплавилась и превратилась в бесформенную бронзовую болванку. Было ли это знаком, предвещавшим смерть тирана?
Несколькими днями позже город Помпеи, последнее, что, после острова Пандатерия, могла видеть Октавия в конце своей жизни, был разрушен землетрясением. Возможно, это было предвестием мести богов?
Хотелось верить в это.
34
Сенека меня предостерег. Мы гуляли в саду, и я описывал предзнаменования, которые, на мой взгляд, свидетельствовали, что небеса готовы покарать Нерона. Молчание учителя раздражало меня. Я настаивал: известно ли ему, что Тигеллин превратил Рим в настоящие застенки? За каждым гражданином велась слежка. Когорты преторианцев, конные отряды германцев из императорской гвардии разъезжали по городу, готовые разогнать любое скопление народа, готовые схватить и убить всякого, на кого укажут соглядатаи.
Подразделение солдат оцепило сожженную молнией гимназию: римляне не должны были видеть почерневшую разбитую статую императора. Нерон и Тигеллин поняли знак богов и стремились скрыть его.
А что думал об этом мудрый Сенека? Отважится ли он оспаривать значение предзнаменований?
Сенека остановился перед статуей Аполлона, но его, казалось, больше интересовали окружающие деревья, сбросившие листву. Он смотрел на кипарисы, тесно прижавшиеся друг к другу.
— Деревья — вот чем славен римский дом, — сказал он, глядя на меня с сочувствием, смешанным с иронией. — Они устойчивы к временам года, не питают надежд, не испытывают отчаяния. Ни опьянение весны, ни тоска осени их не тревожат. Они стоят прямо, одетые в свою зеленую тогу, мужественно проживая день за днем. Настоящее, Серений, — сегодняшний день, вот наша вечность!
Я был разочарован. И снова спросил о предзнаменованиях. Опершись на цоколь статуи Аполлона, он произнес:
— Боги играют тщеславием и доверчивостью людей. Жрецы, прорицатели, астрологи считают, что способны разгадать их намерения. На самом же деле большинство людей, даже те, кому полагается знать язык богов, перед лицом неожиданных событий — молнии, землетрясения, о которых ты говоришь, — высказывают лишь то, на что сами надеются или чего боятся. А надежде, Серений, всегда сопутствует страх. Можно перечислить множество предзнаменований, которые, напротив, свидетельствуют о благожелательном отношении богов к Нерону.
После поражения римских легионов под командованием Пета генерал Корбулон все же одержал победу, и армянский царь Тиридат склонил голову перед статуей Нерона, положив к его подножию свою корону. Тиридат объявил себя подданным Рима и отправился к Нерону, чтобы получить корону из его рук.
Я видел триумфальные арки, во множестве возведенные Тигеллином в городе, чтобы народ знал о важной военной победе, которая свидетельствовала о благорасположении богов к императору. Впервые со времен Августа предполагалось закрыть храм Януса по случаю установления мира во всей империи.
— Разве все это не счастливые предзнаменования? — язвительно заметил Сенека. — Только что ты был полон надежд, а теперь тебя снова терзают опасения…
Мы зашагали по саду. Под нашими ногами земля была сухой и твердой.
— Страх пройдет, как только ты перестанешь надеяться, — продолжил он. — Принимай все таким, каким ты его видишь. Ты не можешь знать, что таят в себе события и что готовят тебе боги. Не пытайся заглядывать слишком далеко. Дар предвидения — одна из самых ценных способностей человека, но она может обернуться большим злом. Понаблюдай за животными: они бегут от опасности, а избегнув ее, успокаиваются. Мы же, напротив, мучаем себя и прошлым и будущим. Память возвращает нам страдание и страх, предвидение же ее опережает.
Мы обошли сад и вновь оказались перед статуей Аполлона.
— Ты знаешь, что бани, построенные по приказу Нерона, просторны, роскошны, как дворец, и величественны, как храм, — продолжал Сенека. — Мне говорили, чтобы обойти их, надо сделать четыре раза по двадцать пять тысяч шагов. Марциал, чей язык остер как бритва, написал: «Что может быть хуже Нерона! Что может быть лучше горячей бани!» Разве можно к этому что-то добавить? Это правильная философия.
Я не забыл этот урок Сенеки. Я больше не знал, чего хотят боги. Были ли они благосклонны к Нерону или, напротив, враждебны? Меня мучили сомнения.
Вместе с толпой я присутствовал на играх, которые Нерон устраивал для простого люда. Он расхаживал по арене и дорожкам цирка. Чувствовалось, что ему хочется поучаствовать в гладиаторских боях, состязаниях, скачках. Но спев и проехав несколько кругов на колеснице, он шел в свою ложу и наблюдал, наклонившись вперед и держа перед левым глазом свой изумруд. Иногда он оживлялся, поднимал большой палец, останавливал поединок в тот момент, когда один из гладиаторов готов был испустить дух, и часто вскакивал, как простой зритель, чтобы подбодрить возницу, погонявшего лошадей.
Возле Нерона крутился Тигеллин, нашептывая хозяину, что лучшие лошади были из его конюшен. Ловкий царедворец выражал сожаление, что император не вышел на дорожку сам, потому что был сыном божественного Аполлона, а значит, самым умелым возницей, самым талантливым поэтом, певцом и музыкантом.
В другое ухо то же самое пела ему Поппея.
И все же, после некоторых колебаний, Нерон снова садился, как будто боги советовали ему сдерживать себя, внушали осторожность, напоминая, что народ Рима не желал, чтобы его правитель, уподобившись простолюдину, рабу или гладиатору, поправ императорское достоинство, вел себя, как фигляр, и шут.
Поговаривали, что Нерон хочет отправиться в Афины, Александрию или Неаполис — к грекам, которым чужды были подобные предрассудки. Уж там-то он отличится во всех играх и состязаниях и вернется в Рим с венком победителя на челе. Народ восторженно встретит своего императора, государя-солнце, сына Аполлона, победителя парфян, любимца богов, человека, который мечтал соединить величие Рима с традициями Востока.
Я слонялся по городу.
Чернь толкалась в переулках, расступаясь, когда проводили связанных рабов, — их сгоняли со всех концов империи в столицу копать каналы, которыми Нерон решил соединить Рим с Остией.
Граждане с презрением смотрели на выходцев с Востока, о которых рассказывали, что многие из них принадлежали к секте Христа, что они часто пытались сбежать и, если это удавалось, укрывались у римских христиан, число которых постоянно росло.
Иногда в толпе слышался легкий ропот. Ругали Поппею, которая принимала этих евреев в императорском дворце и требовала от Нерона освобождения заключенных в тюрьму раввинов. Ее обвиняли в предательстве по отношению к Риму, в пренебрежении традициями и ритуалами, предписанными религией предков. Подозревали, что она, пользуясь властью, которую приобрела над извращенцем-мужем, внедряла в его окружение уроженцев Востока, например этого мима-иудея по имени Алитир. Утверждали, что он поддерживает связь с Иосифом бен-Матфеем, иудейским послом в Риме.
Но эта критика почти не была слышна. Казалось, на сей счет даже боги не пришли к согласию. Они вроде бы покровительствовали Нерону — стало известно, что Поппея в Анции произвела на свет дочь Клавдию, которую тут же нарекли Августой. Жрецы отметили это событие жертвоприношениями, дабы возблагодарить богов за ниспосланное Нерону потомство.
Сенаторы и все приближенные отправились в Анций. Даже Сенека присоединился к этой процессии, от которой Нерон отлучил лишь сенатора Тразею — за излишнюю независимость мышления и нападки на власть предержащих. Учитель описал мне радость Нерона, его блаженное опьянение, поэмы во славу великодушных богов, сочиненные им в присутствии сенаторов. Последние в свою очередь растекались в похвалах богам за их доброе отношение к Риму.
Сенат даже предложил возвести статую из золота обеим Фортунам, богиням Анция, в честь которых совершались жертвоприношения и был построен храм Плодородия.
