Одного этого было достаточно, чтобы свита изрубила их на куски.
— Постойте, — сказала Кримхильда своим людям, — сначала я сама поговорю с ними.
И она, встав перед нагло развалившимися на скамье мужами, спросила одного из них:
— Известно ли вам, Хаген, за что я вас ненавижу? Вы — коварный убийца Зигфрида. Вы причинили мне столько горя, сколько не принес ни один человек на земле. Я думала, быть может, вы переменитесь, придете ко мне с раскаянием.
— Королева, я сделал только то, что положено. Вспомните, как рыдала Брюнхильда. И вы надеялись, что за это никто не поплатится? — Хаген взглянул на Кримхильду, а потом рассмеялся страшным своим смехом. — Вашего Зигфрида я заколол, как цыпленка. А если кто хочет мне отомстить, пусть подойдет поближе.
— Вы слышали сами! — И Кримхильда повернулась к своим воинам. — Тот, кто принес мне горе, не может считаться здесь почетным гостем. И мне нет дела, что с ним случится дальше.
Королева поднялась в свои покои, а воины остались на месте. Кримхильда надеялась, что без нее они сразу затеют бой. Но никто из воинов не решался первым шагнуть вперед.
Слишком грозен был вид сидящих иноземных мужей, слишком длинные у них были мечи, и никто из воинов не решился подставить свой шлем. А потом кто-то вспомнил рассказы о Хагене, как жестоко он дрался, находясь тут на службе, а тогда он еще не вошел в свою силу. Воины постояли вдали и разошлись.
Хаген же с Фолькером вернулись в зал, где их короли дожидались торжественного приема.
* * *
— Не пристало столь важным гостям дожидаться так долго у двери хозяина! — проговорил Хаген громко. — Слышали, скажите своему королю, чтобы он принял нас немедля! — И он повернулся к слугам.
Но в этот миг двери в тронный зал распахнулись, и гостей пригласили войти.
Гости разбились по парам. Первыми вошли Гунтер и Дитрих Бернский, за ними Гернот со знаменитым воином Инфридом, королем из Баварии, потом юный Гизельхер с будущим, как они думали, тестем своим, маркграфом Рюдегером Бехларенским, а следом и Хаген с Фолькером. Их сопровождали прославленные в боях воины, богатыри вассалы.
Едва вошли они торжественно в тронный зал, едва выстроились, согласно правилам, перед владыкой гуннов, чинно сидящим на золотом троне, как старый Этцель нетерпеливо поднялся и, дружелюбно протянув руки к гостям, заговорил:
— Короли! Нет для меня большей радости, чем видеть вас и ваших героев! Двоих из них когда-то я знал и узнаю теперь. Вас, доблестный Хаген, и вас, отважный Фолькер. Поверьте, и супруге моей, и мне встреча с вами особенно приятна.
— Могу ответить вам, что, если бы не прибыл на ваш праздник вместе со своими королями, явился бы один ради вас! — ответил Хаген.
Этцель сам рассадил гостей за пиршественным столом и особо почетным сам налил вино в золотые чаши.
— Не раз я спрашивал себя, — снова заговорил он, когда были выпиты первые кубки, — уж не прогневал ли я чем свою родню? И теперь могу сказать, что счастлив принять вас в моей стране. Счастлив, что сбылось наконец желание супруги увидеть вас, короли, и вас, доблестный Хаген, нашими гостями. Она так вас ждала, так волновалась!
— Позвольте заметить, дорогой король, — поспешил вмешаться Рюдегер, — зная братьев вашей супруги больше других, смею утверждать, что у вас не много найдется более преданных и верных друзей, чем они и их отважные воины.
Пир затянулся допоздна.
* * *
За окнами быстро стемнело. И многим воинам пиршество стало не в радость. Утомленные дальней дорогой, мечтали они о постелях.
— Король, не пора ли нас отпустить? — начал разговор Хаген, и его подхватил Гунтер:
— И в самом деле, сколь ни приятна беседа, сколь ни рады мы гостеприимству хозяев, однако вассалы мои устали и просят сегодня их отпустить. Утром же, по первому зову, мы явимся в этот зал и продолжим наш разговор. Не держите на нас обиды.
— Друзья мои, нибелунги. Это я вас прошу не гневаться на меня за то, что увлекся беседой и забыл обо всем. В ваших покоях все готово для отдыха.
Король удалился, но едва гости начали подниматься, гунны вскочили со своих мест. Они обступили гостей полукругом. Быть может, хозяева хотели оказать гостям почет и проводить их до покоев, однако Фолькер почуял неладное.
— Уж не лишились ли вы разума, что путаетесь у нас под ногами! Первому, кто ко мне приблизится, срублю я голову!
Гунны в растерянности замерли. Слова друга подхватил и Хаген:
— Разумный совет дал вам шпильман. Не теснитесь, дайте нам выйти. А коли хотите драться, приходите с рассветом, как и положено, — будет вам бой. — И он вновь разразился страшным своим хохотом.
* * *
В огромном зале все убрали для сна. На стенах висели шкуры зверей, которых бургунды никогда не видывали в своих лесах: львы, тигры, барсы, — они украшали зал и удивляли гостей. По числу знатных воинов стояли просторные постели, с пуховыми подушками из алых арасских шелков, с пышными одеялами. Прикрывали их драгоценные покрывала из собольих мехов.
— Пожалуй, не всякий король имеет такую постель, — проговорил кто-то из вассалов.
Составив доспехи, многие сразу легли, и уже кое-откуда раздавался молодецкий храп.
— Не к добру эта роскошь, — тихо сказал Гизельхер Хагену. — Говорю это только вам, Хаген, ведь вы и раньше подозревали сестру, а сегодня опасаюсь и я. Сумеем ли мы утром проснуться после столь радушного приема?
— Спите спокойно, я буду на страже всю ночь, — хмуро ответил Хаген.
— Дружище, дозвольте и мне постоять с вами рядом! — воскликнул Фолькер.
Оба они вооружились, словно для тяжкого боя, и встали у дверей. Только не все бургунды, умученные дорогой и щедрым гостеприимством, сразу заснули. Некоторые ворочались, вскидывались на постелях, опускались назад с тяжелым стоном.
Тогда Фолькер тихо прокрался на середину зала, где оставил свою скрипку, и с нею в руках спустился по деревянной лестнице во двор под окна покоев.
Там он, усевшись на камень, заиграл ласковую, сладчайшую мелодию, которая скоро успокоила, убаюкала всех, кто был во дворце. Лишь Хаген, повесив щит, подаренный женою Рюдегера, на локоть, продолжал стоять у дверей.
Когда все крепко уснули, Фолькер вернулся к нему.
— Друг мой Хаген, пожалуй, скоро придется нам поработать. В темноте, вдали, заметил я каких-то людей, и были они при оружии.
— Будем стоять тихо и дадим им приблизиться, — отозвался Хаген.
Внизу, под лестницей во дворе, и в самом деле послышались неясные шаги, лязг оружия, невнятные разговоры.
Потом они стали удаляться.
— Думаю, испугались, увидев нас, стоящих на страже, — проговорил Фолькер. — Не догнать ли их мне, Хаген, охота сказать им несколько слов.
— Фолькер, я бы и сам это сделал вместе с вами. Но тогда уж точно будет беда. Пока мы во дворе станем пробовать крепость их шлемов, два-три врага просочатся в зал и натворят здесь такого, из-за чего мы до смерти будем себя казнить.
Так стояли они до зари, охраняя спящих друзей.
Под утро стало прохладно. Оба они продрогли в железных доспехах. И едва увидели первый луч солнца, стали будить своих воинов.
* * *
Утром призывно загудел храмовый колокол — звал христиан к ранней обедне.
Воины, оставив доспехи у стен, стали быстро принаряжаться. Но Хаген сказал им с усмешкой:
— Не те наряды вы приготовили, витязи. Сегодня нас ждет пир, с которого не возвращаются. И не вино прольется на нем — наша кровь. Надевайте кольчуги, берите щиты и мечи. И пускай короли поведут нас сначала в собор, где каждый, кто хочет, может смиренно покаяться в грехах, а после молитвы всякого врага мы станем рубить беспощадно — только дерзостью мы сможем пробить дорогу домой.
К церковной службе вышла во двор и Кримхильда. Роскошно одетую, ее сопровождала свита из многих воинов и юных красавиц. Вел королеву до храма сам Этцель. По-прежнему не был он христианином, но обычай жены уважал и часто сопровождал ее до дверей собора.
— Что случилось? Отчего друзья мои идут на службу в кольчугах? — огорчился он. — Если кто обидел вас, по первому слову обидчик будет мною наказан. Скажите, кто посмел оскорбить вас в моей столице?
— Таков наш обычай, король, — ответил Хаген. — В нашей стране гостям положено первые три дня приходить на пир со щитом и мечом. Нас же пока никто не обидел, а коли обидит, поплатится жизнью.
Кримхильда лишь молча с ненавистью взглянула на Хагена. Уж она-то знала обычаи своей страны. Но спорить не стала. Узнай о правде сам Этцель, он бы усмирил ее сразу.
Хаген же рассмеялся без причины. И вздрогнула Кримхильда от этого его смеха.
А когда подошла она в окружении свиты к собору, он стоял уже вместе с Фолькером у дверей.
Нет, не посторонился он с поклоном, как полагалось учтивому рыцарю, а лишь отодвинулся на пядь, и всем людям Кримхильды пришлось тесниться в дверях. Воины ее уже ворчали, хватались за меч, но сдерживались — ведь это были гости самого Этцеля.
