в Ориньоне? Возможно. А потом до конца жизни жалела бы об этом.
Резкий голос объявил по громкой связи: «Начинается посадка на рейс 2634 авиакомпании “Дельта” до Нью-Йорка. Пройдите к выходу 76». Я встала, мое сердце громко стучало в груди. Пассажиры вокруг меня выстраивались в очередь, каждый норовил оказаться поближе к началу, но я медлила. Вот и все. Если я сяду в самолет, обратной дороги не будет. Пересадка в Нью-Йорке короткая, придется торопиться, чтобы успеть на самолет до Берлина, и у меня уже не останется времени передумать.
– Мэм, вам не нужна помощь при посадке? – Позади меня возникла заботливая сотрудница «Дельты», глядя на меня широко открытыми глазами, какими смотрят на мир совсем юные девушки. – Принести коляску, чтобы вы могли подняться по трапу?
– Нет, спасибо, я сама в силах о себе позаботиться, – ответила я фальшиво-приторным голосом, хотя понимала, что мое раздражение направлено не на нее конкретно, а скорее на Бена и всех молодых людей. – Я еще пока не стою одной ногой в могиле.
Пожав плечами, она ушла, но тут завибрировал мой телефон. Я поискала его в сумочке и увидела, что на экране высветилось имя Бена. Я замерла в нерешительности, с пальцем, занесенным над экраном. Затем, не успев опомниться, я сбросила вызов и отключила телефон.
Я больше не могла отворачиваться от прошлого. Поэтому потихоньку начала переставлять ноги и заняла очередь, которая, извиваясь змейкой, вела к самолету. Время пришло.
Глава 16
Ноябрь 1942
Когда с деревьев облетели последние листья и наступил ноябрь, немцы и итальянцы вторглись в свободную зону, и вся Франция оказалась оккупированной войсками гитлеровской коалиции. Беженцы из Парижа больше не могли найти на юге надежного убежища, а значит, тем, кто приезжал в Ориньон, необходимо было как можно скорее пересечь швейцарскую границу. Число таких желающих стремительно росло, что создавало дополнительные сложности.
В августе Швейцария закрыла свои рубежи, затем снова их открыла, а двадцать шестого сентября вновь заперла границу на замок, на сей раз уже официально. Теперь Швейцария принимала только стариков, беременных женщин и больных, а также детей без сопровождения и семьи с детьми младше шестнадцати лет. Пограничный контроль был строгим. К тому же, чтобы добраться до Швейцарии, беженцам приходилось ехать через территорию Франции, и эти поездки становились все опаснее с каждым днем.
Невзирая на просьбы мамуси одуматься, Ева решила провести в Ориньоне хотя бы несколько месяцев, чтобы помогать отцу Клеману. Мамуся неохотно осталась с ней, а после закрытия границы выяснилось, что задержаться им придется на куда более длительный срок. Даже при наличии безупречных документов двум женщинам, одной из которых чуть за двадцать, а другой – около пятидесяти, было не так просто попасть в Швейцарию, – то есть, другими словами, Ева и мамуся больше не имели возможности покинуть Ориньон.
– Как теперь мы найдем отца? – стенала иногда мамуся после вечерней молитвы, когда они лежали рядом на маленькой кровати в своем номере в пансионе. – Ева, что ты натворила? – Этих слов Еве было достаточно, чтобы погрузиться в глубокую и темную пучину вины. Но она не могла бросить свою работу, которая с каждым днем приобретала все более важное значение.
Ева и Реми проводили вместе много времени, они старались работать максимально быстро, но все равно не поспевали за постоянно растущим спросом. Теперь они изготавливали документы не только для евреев. Не реже чем раз в месяц их организация принимала раненых пилотов, обычно из Великобритании, иногда из Канады или США, и, как правило, все они почти не говорили по-французски. Кроме того, молодым людям, работавшим на Сопротивление, также требовались поддельные документы, помогавшие им избежать service du travail obligatoire [12]. По новым правилам все мужчины в возрасте от восемнадцати до пятидесяти и незамужние женщины до тридцати пяти лет должны были трудиться на благо Германии. С мужчинами младше двадцати пяти все решалось довольно просто – они легко могли получить отсрочку на год или два с помощью фальшивых документов, согласно которым им еще не было восемнадцати. С мужчинами, которые уже не выглядели как подростки, все обстояло сложнее: им приходилось оформлять кучу бумаг, подтверждающих, что они – фермеры, студенты или врачи, и это освобождало их от необходимости ехать на восток. Женщинам повезло больше: их реже отправляли на принудительные работы, но даже если такое предполагалось, они всего лишь нуждались в фиктивном муже, документы которого прошли бы строгую проверку.
Но самой тщательной работы требовали подложные документы на детей. Поэтому их книга имен росла день ото дня.
– Спасибо, – сказала однажды Ева Реми, пока они вместе работали над бумагами для новой группы сирот. Дети на неделе прибыли в Ориньон из Парижа, где недавно арестовали полторы тысячи евреев. Ева делала свидетельство о рождении для трехлетней девочки, родившейся вскоре после того, как немцы вторглись в Польшу. Этот ребенок даже не знал, что такое мир без войны.
Реми сидел совсем рядом, так что их локти соприкасались, хотя за столом было достаточно места. В последнее время Ева с трудом сдерживалась, чтобы не подвинуться к Реми еще ближе, и ей казалось, что он испытывал такие же чувства. Они стали в буквальном смысле слова неразлучны. О нем она думала по утрам, сразу после пробуждения, и вечерами перед тем, как заснуть. Мамуся предупреждала ее: «Ты не должна проводить так много времени наедине с молодым мужчиной, который к тому же не еврей!» – но Ева доверяла ему больше, чем кому бы то ни было.
– За что спасибо? – спросил Реми, отрывая взгляд от стопки продуктовых карточек, с которых он убирал надписи с помощью молочной кислоты. Ее тяжелый запах буквально пропитал всю комнату, но Ева больше не обращала на это внимания.
– За то, что поверил мне. – Она почувствовала себя глупо, как только эти слова слетели с ее губ.
Он повернулся к ней, его лицо оказалось так близко, что она видела зеленые крапинки на радужной оболочке его светло-карих глаз.
– Конечно, я верю тебе. – Вид у него был озадаченный.
– Я говорю о «Книге утраченных имен». И о том, что мы должны записывать настоящие имена детей, перед тем как дадим им новые.
Он нахмурился, взглянув на свидетельство о рождении, которое она держала в руках. Лишь в этот момент Ева осознала, что ее бьет дрожь.
– «Книга утраченных имен»? – Реми осторожно накрыл ее руки своими ладонями и не убирал до тех пор, пока лист бумаги не перестал дрожать. – Ева, то, что это так важно для тебя… – его голос сорвался, и он посмотрел ей в глаза, – говорит о многом. И я рад, что делаю это вместе с тобой.
Реми мягко отнял руки, и она облегченно вздохнула, но ее сердце по-прежнему учащенно билось. Ева вдруг стала задыхаться, как будто в комнате
