ответила Франческа.
— И вы уверены, что потом не пожалеете о своем решении? Я не могу предложить вам ничего, кроме попутного ветра и тяги к приключениям, — Джакомо отлично знал, что этого мало, слишком мало для совместной жизни.
— А я и не хочу ничего другого, — серьезно сказал она. Ее голос и выражение лица были преисполнены такой уверенности, что Джакомо переполнила нежность. В глазах Франчески светилась надежда. — Разве это не самый чудесный способ прожить жизнь?
Казанова улыбнулся: а может, она и права. Вдруг эта история все-таки может закончиться по-другому? В конце концов, что удерживает его в Венеции? Разве он еще не нашел то, что искал? Он любит родной город, но любовь к Франческе намного сильнее.
Лодка на причале Сан-Тома! Можно сняться с якоря и уплыть. По Гранд-каналу добраться до Джудекки, а оттуда — в открытое море. И там они будут свободны. И вместе.
— Кажется, мы правда можем сбежать! — воскликнул он. — Но вы должны будете сделать все точно так, как я скажу.
Франческа удивленно уставилась на него, еще не веря до конца. Неужели они и в самом деле уедут вместе? Ей хотелось этого больше всего на свете.
— Я выполню все в точности, любимый.
Джакомо ненадолго заколебался, потом спросил:
— Когда возвращается ваш отец?
— Через несколько дней.
— Значит, у нас мало времени.
Казанова немного подумал и изложил свой план:
— Приходите одна на причал Сан-Тома. У меня там лодка. Не берите с собой никаких вещей: скажете, что идете прогуляться в вечерних сумерках.
— Хорошо. Вы будете ждать меня там?
— Конечно! Без вас я никуда не уеду.
— Почему в сумерках? — спросила Франческа.
— Потому что потом наступит вечер, а в темноте нам будет легче сбежать от береговой стражи.
— Понимаю.
— Вы уверены, что хотите этого? — Джакомо внимательно посмотрел на нее.
— Вы еще спрашиваете! Джакомо, единственное, чего я хочу, — это быть с вами.
Казанова вздохнул. Франческа обеспокоенно воскликнула:
— Может, это вы не хотите сбежать со мной?
Ее прекрасное лицо разом омрачилось.
— Шутите? Я бы отправился с вами хоть на край света, Франческа. С того момента, как я впервые вас увидел, мое сердце бьется для вас одной. Вы — воздух, которым я дышу, пение жаворонков по утрам. Вы для меня Венеция, мои день и ночь, я просыпаюсь и засыпаю с мыслями о вас…
Счастливая улыбка вновь осветила лицо девушки.
— Но нам нужно соблюдать осторожность, — заметил он. — Сейчас я должен идти. Мы увидимся через два дня, на моей лодке в Сан-Тома.
— Как я ее узнаю?
— Я буду ждать вас на палубе.
— Да поможет нам Бог.
— А теперь будет лучше, если я исчезну. — сказал Джакомо, приподнимаясь на кровати и надевая рубашку.
Через мгновение он уже вскочил на ноги и проворно натянул штаны, чулки и ботинки. Затем ловко стянул волосы в хвост синей шелковой лентой, набросил камзол и с улыбкой согнулся в поклоне.
Франческа сделала вид, что восторженно аплодирует, следя за тем, чтобы не производить громких звуков. Совершенно ни к чему, чтобы слуги что-то услышали и принялись колотить в дверь.
Джакомо подошел, обхватил ее лицо ладонями и припал к тубам долгим поцелуем.
Гретхен была совершенно измучена: она провела целый день без воды и еды и знала, что никто не придет ей на помощь. Да что тут говорить, ее смерть принесет всем лишь облегчение.
Поначалу австрийка хотела хранить молчание во что бы то ни стало, но теперь она уже сильно сомневалась в своем решении. Что толку от ее верности? Графиня в любом случае найдет способ выйти сухой из воды; с глупой девчонкой, которая отняла любовь всей ее жизни, тоже ничего не случится. Почему Гретхен должна защищать их? Пора подумать о себе. Ей ужасно надело быть пешкой в чужой игре и ничего не значить. Неужели она должна вечно исполнять чужие желания, не думая о своих? А ведь сейчас речь идет о ее жизни! И ничто не связывает ее с этими людьми, которые привыкли требовать, ничего не давая взамен.
Гретхен переполняла ненависть к графине, а заодно и к Франческе Эриццо. Единственным, кого возненавидеть не получалось, как бы она ни старалась, был Джакомо. Несчастная узница прекрасно понимала, что, если бы он позвал ее, пусть даже на одну-единственную последнюю встречу, она, ни секунды не раздумывая, побежала к нему. И именно поэтому Гретхен молчала: она боялась навредить возлюбленному. Джакомо был лучшим, что случилось в ее жизни: он был к ней добр, подарил ей истинное наслаждение, страсть, человеческую теплоту. И когда он понял, что может подвергнуть ее опасности, решил защитить ее. Вот почему он оттолкнул ее. И вот почему она молчала на допросе.
Но теперь Гретхен надо искать возможность спастись. Так что она решила рассказать все, что знает, а заодно и пустить в ход единственное оружие, которое у нее осталось, — красоту. От узницы не укрылось, как ее тюремщик, несмотря на свою ужасную наружность, заколебался, прежде чем ударить ее. Гретхен заметила странный огонек в его глазах — признак неуверенности, который можно разжечь в настоящую страсть.
У нее еще есть шанс выйти победительницей, решила австрийка: она соблазнит своего мучителя. Нужно лишь взмолиться о пощаде, удовлетворяя тем самым его желание одержать над ней верх. И этот мужчина превратится в ее оружие.
* * *
Когда Дзаго вернулся в тюрьму, устроенную в здании склада, он обнаружил, что его пленница необыкновенно переменилась. Горечь, которой накануне был наполнен ее взгляд, исчезла без следа — теперь ее огромные серые глаза сияли. Помощник инквизитора снова испугался, что не сможет устоять перед ней.
Он приблизился к Гретхен, держа в руках флягу свежей воды. Не развязывая ей рук, Дзаго сам наполнил стакан и дал напиться. При слабом свете свечи он различал белоснежную, совершенно беззащитную шею и алые губы, влажные от воды.
У тюремщика закружилась голова: ничего в его чувствах не изменилось за прошедший день. Порез на щеке, оставшийся с прошлого раза, ничуть не портил ее красоту, а лишь делал ее еще более дикой, безудержной. Молодая женщина посмотрела на него и, прежде чем он успел произнести хоть слово, заговорила своим чарующим голосом. Дзаго показалось, что земля уходит у него из-под ног, настолько его околдовал низкий, соблазнительный тембр.
— Благодарю вас, синьор. Я расскажу вам все, что вы хотите знать, — сказала она.
Дзаго кивнул.
— Но пообещайте, что тогда вы сохраните мне жизнь.
— Клянусь вам, — вырвалось у него прежде,
