чем он успел сообразить, что делает. Какого черта? Он что, с ума сошел? Даже при всем желании он не сможет ее пощадить.
Если бы Пьетро Гардзони услышал, какие обещания раздает его помощник, то спустил бы с него шкуру. Как он мог хоть на секунду вообразить, что такую свидетельницу можно оставить в живых? Да она потом обязательно разболтает все, что произошло, и он отправится прямиком в тюрьму. И это еще в лучшем случае.
— Я знаю, о чем вы думаете, — продолжила красавица, не отрывая от него чарующего взгляда, — но я обещаю, что, если вы пощадите меня, я сделаю все, что вы пожелаете.
— Все? — недоверчиво переспросил Дзаго.
Гретхен кивнула. У помощника инквизитора вырвался взволнованный вздох. Конечно, он ведет себя как последний идиот, но с другой стороны, что помешает ему взять данное слово обратно? Сколько раз он уже так делал. Так что Дзаго поспешил успокоить пленницу, надеясь про себя, что у него на самом деле хватит духу перерезать ей горло.
— Как я уже сказал, даю вам слово, — ответил он, чувствуя себя так, словно они поменялись местами и это его жизнь зависит от ее решения.
— Меня зовут Гретхен Фасснауэр, — заговорила узница. — Я камеристка графини Маргарет фон Штайнберг — одной из самых влиятельных женщин на службе у Марии Терезии Австрийской. Моя госпожа исполняет секретные дипломатические поручения императрицы. Недавно графиня получила задание избавиться от Джакомо Казановы, виновного в преступлениях против моей родины. Именно так она и оказалась вовлеченной в эту историю, и для этой цели разработала коварный план. Она заключила с Казановой пари, что он соблазнит девушку из одной из самых уважаемых венецианских семей — Франческу Эриццо.
— И зачем ей это нужно? — удивился Дзаго, все больше терявшийся в дебрях этой запутанной истории.
— Моя госпожа знала, что у девушки очень ревнивый жених — торговец дубленой кожей, которому точно не понравились бы ухаживания Казановы.
— Альвизе Дзагури?
— Именно.
— Которого Казанова вызвал на дуэль?
Теперь уже Гретхен взглянула на него с удивлением.
— Вы знаете об этом?
— Верите или нет, но у меня свои источники.
— Могу себе представить, — тут же отозвалась она, — иначе вы не могли бы безнаказанно удерживать меня здесь.
Услышав эти слова, сказанные чересчур дерзким тоном, Дзаго на миг словно очнулся от наваждения, которое сковало его по рукам и ногам.
— Моя милая Гретхен, — ухмыльнулся он, — расскажите мне о том, чего я еще не знаю, иначе я буду вынужден причинить вам боль.
Однако произнося эту угрозу, Дзаго не почувствовал привычного удовольствия. Всего два дня назад он замер бы в радостном предвкушении от возможности удовлетворить свои самые низменные желания, но в тот момент помощнику инквизитора казалось, что кто-то другой говорит от его имени, а настоящий Дзаго наблюдает за допросом со стороны.
— Сан-Тома, — сообщила наконец пленница. — Казанова водит соблазненных девушек на лодку, которая стоит у причала Сан-Тома. Найдите ее, и вы точно обнаружите там все доказательства, которые вам нужны.
— Что именно вы имеете в виду?
Но Гретхен лишь пожала плечами:
— Проявите немного воображения, и что-нибудь точно отыщется.
Дзаго задумчиво поднял бровь:
— Вы уверены, что этот негодяй водит своих женщин именно туда?
Гретхен пронзила своего мучителя испепеляющим взглядом.
— Он и меня туда водил.
— И он совокуплялся с вами? — Дзаго с удивлением услышал в собственном голосе смесь ревности и злости, как будто он ни с того ни с сего решил кинуться на защиту чести женщины, овладевшей его сердцем.
— А вы сами как думаете? — спросила она слегка дрогнувшим голосом и внезапно разрыдалась.
Ее слезы оказали неожиданное воздействие на Дзаго: он словно окаменел, растерянно глядя на плачущую австрийку. Вот возможность первый раз в жизни сделать что-то хорошее, подумалось ему. Он отомстит за поруганную честь прекраснейшей из женщин. И навсегда избавится от мерзавца Джакомо Казановы.
Глава 35
Ночь — время зла
Эту ночь Пьетро Гардзони надеялся провести спокойно. Он расположился в своей роскошной библиотеке и теперь с удовольствием рассматривал идеально ровные ряды великолепных фолиантов.
Погружаясь в мир книжных страниц, он обретал покой, который был ему неведом в обычной жизни. Инквизитор не был склонен к развлечениям и светским раутам, напротив, он со всей серьезностью относился к занимаемой им должности, а потому никогда не позволял себе предаваться порокам и наслаждениям. В еде Гардзони соблюдал умеренность: к примеру, тем вечером его ужин составили миска овощного супа и немного свежих фруктов в качестве десерта. Когда же случалось, что им овладевали греховные мысли, инквизитор решительно прибегал к умерщвлению плоти, и железные вериги неизменно помогали ему сохранить безукоризненное поведение.
Единственным удовольствием, которое позволял себе Пьетро Гардзони, было чтение. Библиотека, которую он собрал за долгие годы, поражала размерами и разнообразием. Своим богатством инквизитор был обязан переплетным мастерским и типографиям Венеции — многочисленным, хоть и утратившим былой блеск, благодаря которому они прославились на весь свет за полвека до этого.
Гардзони покачал головой, размышляя о том, насколько Священная конгрегация Индекса затормозила развитие венецианского книгопечатания [8]. Помимо запрета многих произведений, свою роль сыграло и то, что Папская курия благоволила исключительно римским типографиям, а Испания все чаще доверяла выпуск книг фламандцам.
Настойчивые мольбы лучших умов со временем слегка умерили пыл Конгрегации, но отдельные послабления уже не смогли остановить процесс упадка когда-то процветавшего в Венеции искусства книгопечатания. Впрочем, несмотря на эти печальные факты, через надежные типографии Гардзони смог собрать настоящие сокровища, которыми необыкновенно гордился. Даже просто смотреть на золоченые названия на корешках книг чем он как раз сейчас и занимался — приносило ему истинное удовольствие. С почти что чувственным наслаждением инквизитор касался гладкой кожи переплетов, листал плотные белоснежные страницы, вдыхал неповторимый аромат, от которого едва не кружилась голова. Гардзони скользил взглядом по изящным надписям на обложках великолепных книг и периодически касался их кончиками пальцев, ощущая упругость качественных переплетов.
Здесь был «Декамерон» Джованни Боккаччо, «Речь о достоинстве человека» Пико делла Миран-долы, «Комедии, хроники и трагедии» Уильяма Шекспира, «О военном искусстве» Никколо Макиавелли, «Диалог о двух системах мира» Галилео Галилея, «Рассуждения в прозе о народном языке» Пьетро Бембо, «Придворный» Бальдассаре Кастильоне… Инквизитор наслаждался видом своей библиотеки. Несмотря на то что он и так знал все заглавия наизусть, ему каждый раз доставляло удовольствие видеть фолианты, расставленные в четко выверенном порядке, который никому не позволялось нарушать.
К слову о порядке, подумалось Гардзони: возможно, уже совсем скоро ему наконец удастся изменить венецианский политический строй по своему усмотрению. Нужно лишь
