— Выбери шестерых солдат и следуй за мной!
Далеко идти не пришлось, дом приемного сына Калигулы находился на Палатинском холме.
В глазах старого слуги — он служил еще при Друзе и Клавдии Ливии — появился ужас, когда Херея потребовал проводить его к Тиберию.
— Что вы хотите от моего господина?
— Об этом я сообщу ему сам. Веди! — Херея повернулся к центуриону:
— А ты со своими людьми охраняй дом.
Тиберий сидел в саду и расчесывал своих собак, которые сразу же подняли лай.
— Иди с собаками в дом, — приказал он слуге.
— Приветствую тебя, Тиберий Цезарь. Трибун Кассий Херея с посланием от императора.
Херея замялся, но Тиберий спокойно сказал:
— Продолжай, трибун. Думаю, что уже знаю, о чем пойдет речь.
Херея опустил глаза.
— Ты должен… Тебя обвиняют в государственной измене, и император ждет, что ты сделаешь правильные выводы.
Казалось, юношу это ничуть не испугало.
— Калигула ждет этого? Он все еще считает меня опасным, хотя я почти не покидаю свой дом, не имею ни друзей, ни сторонников? Впрочем, тебя это не касается, трибун. Приказ есть приказ…
— Я сказал то, что должен был сказать.
Тиберий выпрямился и с достоинством сказал:
— Я пойду в дом. Ты со своими людьми жди в саду, пока слуга не известит вас.
Юноша хлопнул в ладоши. Появился слуга, лицо его было озабоченным.
— Вели убить собак, — приказал Тиберий. — Но так, чтобы они не страдали. Пусть их сожгут вместе со мной. А для меня приготовь ванну.
Старик понял, какую весть принес трибун, и заплакал.
— Не плачь, мой друг. Раньше или позже, это должно было случиться. Я не могу вам много оставить, потому что наследством распоряжается Калигула. Бумаги об освобождении тебя и других лежат в моей спальне. Вот, пожалуй, и все. Прощай, старик, ты верно служил моей семье, но ее больше не существует. Ты свободен.
— Я не хочу этой свободы — такой свободы! — закричал, всхлипывая, преданный слуга.
Тиберий ушел в дом.
Херея и его люди ждали в саду.
Центурион не выдержал:
— А если он убежит? В старых домах иногда бывают потайные подземные ходы.
— Куда он сможет убежать?
Воцарилось молчание. Наконец слуга открыл им дверь. Херея и центурион вошли. Слуги внесли тело Тиберия в спальню и положили на постель; запястья его были перевязаны. На полу лежали его собаки с перерезанным горлом.
Херея поднес свой меч к лицу юноши. Поверхность осталась блестящей. Потом он коснулся его руки. Она была холодной.
— Вы можете предать огню тело вашего господина и захоронить прах. О дальнейших распоряжениях вам сообщат.
В тот же день Херея рассказал все императору. Калигуле не терпелось узнать подробности.
— Он отказывался, молил о пощаде, кричал, плакал?
— Нет, император. Мне показалось, что он ждал приговора.
— Значит, нечистая совесть? У Тиберия были для этого основания! Больше он ничего не сказал?
— Нет. Все прошло очень быстро.
Император, похоже, был разочарован.
— Очень быстро? Так-так, очень быстро. Я позабочусь о том, чтобы в случае государственной измены все проходило не так быстро.
Калигула улыбнулся трибуну.
— Я тобой доволен, Херея. Хочешь служить в дворцовой охране? Плата гораздо выше, и служба интереснее. Ты со своим ростом будешь под стать моим германцам.
— Благодарю, император! Для меня это большая честь — быть так близко к тебе.
— Но и ответственность большая, трибун! Ты должен быть всегда настороже, днем и ночью, обращать внимание на любую мелочь, потому что измена рядится в неброское, скрытое.
— Кто может предать тебя, лучшего из всех императоров?
Холодные неподвижные глаза посмотрели на Херею с выражением удовольствия.
— Если бы так думали все, мой друг. Но, к сожалению, предатели есть, и ты скоро в этом убедишься.
Корнелию Сабину не так легко было справиться с пережитым в Эпидавре, как он надеялся. День за днем его мучили воспоминания и фантазии, превращаясь по ночам в сны. Он рисовал в своем воображении свадьбу Елены с Петроном. Конечно, представлял он при этом римскую свадьбу, свидетелем которой был уже не раз. Он видел Елену празднично наряженной невестой, видел, как в ее доме собираются гости, как жрец приносит в жертву овцу. Перед алтарем молодые произносили свой брачный обет, а потом начинался торжественный ужин с музыкой и танцами до поздней ночи.
Последний этап, самый болезненный, Сабин рисовал себе особенно подробно. В полночь жених поднимался, чтобы увести молодую жену. Свадебная процессия с музыкой и песнями отправлялась к его дому, бросая по дороге деньги и сласти собравшимся посмотреть на торжественный обряд. Впереди шли два факелоносца. Перед дверями все останавливались. Невеста мазала дверной косяк маслом и перевязывала ручку шерстяной лентой. Только после этого друзья новобрачного, стараясь поднять как можно выше, переносили ее через порог дома, который теперь становился и ее домом. За ними шли подружки невесты с веретеном и прялкой в руках, напоминая о древнем ремесле домашней хозяйки. Жених протягивал теперь уже своей жене горшок с тлеющими углями и кувшин с водой — символами семейного очага. Потом он удалялся в спальные покои, куда подружки немного позже приводили новобрачную. За дверями гости распевали песни, в то время как молодой муж развязывал пояс на тунике своей жены.
Каждый знал, что случалось потом, и Сабин знал. Но сейчас это выводило его из себя. В комнате для новобрачных Елену ждал не тот человек! Там должен был быть Корнелий Сабин.
Жаловаться родителям он не хотел, ведь в ответ они могли лишь снисходительно покачать головами; друзья ответили бы, скорее всего, насмешками, и Сабин решил пойти к Херее, надеясь найти понимание у него, более старшего и опытного.
Они очень долго не виделись, но Херея не произнес ни слова упрека. Его лицо светилось радостью встречи, однако он не мог не заметить, что его юный друг выглядит непривычно серьезным.
— Что с тобой? Ты выглядишь как крестьянин, у которого градом побило урожай.
— Это бросается в глаза? Тогда мне не придется долго подбирать слова. Я прошу тебя выслушать мою историю.
Так Херея узнал о пережитом Сабином в Эпидавре и его неудачных попытках справиться с этим. Он покачал головой.
— Даже и не знаю, что сказать. Мне кажется, что ты сейчас похож на засыхающее без воды растение. Тебе надо отвлечься. Как солдат, я бы посоветовал не оглядываться назад, а наступать! Если это возможно, поезжай в Эфес. Укради Елену! Делай что-нибудь!
От мягкого Хереи Сабин такого ответа не ожидал.
— Ты полагаешь, что мне нужно…
Тяжелая рука Хереи легла на его плечо.
— Не воспринимай мои советы дословно. Я только хотел сказать, что ты должен действовать.
— Я и сам знаю, но как это сделать? Отец будет очень недоволен, если я снова уеду.
Херея напряженно думал.
— Сделай вот что: вернись к своим старым планам, запишись в армию. В Азии у нас три легиона, один из них — в Эфесе. Пусть тебя переведут туда; учитывая твои связи, это будет несложно. Ты из известной патрицианской семьи, и многие молодые люди твоего круга начинали карьеру в армии. Если возникнет необходимость, я, трибун Кассий Херея, с удовольствием смогу подтвердить, что научил тебя владеть всеми видами оружия.
Сабин хлопнул друга по плечу.
— Что бы я без тебя делал! Твое предложение кажется мне самой лучшей, да нет, единственной возможностью. Я подам запрос на должность трибуна.
— Чтобы стать трибуном, мне понадобилось полжизни…
В словах Хереи послышалась горечь, но сказаны они были без зависти или упрека.
— Я знаю, Херея, что это несправедливо, но мы не изменим закон. Во всяком случае, это конкретное дело, и я не смогу себя потом упрекнуть в том, что не боролся за Елену.
Корнелий Цельсий, которого уже давно беспокоило подавленное состояние сына, облегченно вздохнул, хотя военная карьера по-прежнему не вызывала его одобрения.
— Я не на всю жизнь останусь в легионе, это я обещаю тебе, отец. Во всяком случае, нельзя сказать, что служить Риму солдатом для Корнелиев дело новое или недостойное.
Что мог Цельсий на это ответить? Он вздохнул и, как обычно, пробормотал:
— Ох уж этот сын!
Некий человек при дворе императора все больше выдвигался на первый план. Это был вольноотпущенник Каллист, обладающий незаурядными талантами, который, как казалось, мог выполнить любое поручение. Он производил впечатление скорее существа незаметного; маленький, толстый и немного неуклюжий, был со всеми любезен и всегда готов услужить. Каллист выполнял обязанности советника императора по финансовым вопросам, договаривался с архитекторами, организовывал театральные представления и праздничные шествия, был тайным и доверенным секретарем Калигулы. Полезный в решении самых разных дел, молчаливый и преданный, он скоро стал для императора незаменимым, и те, кто хотел говорить с Калигулой, поступали разумно, если сначала обращались к Каллисту. При этом никто не мог упрекнуть его во взяточничестве, хотя он брал и деньги, и подарки. Кто хотел видеть императора и предлагал его секретарю определенную сумму за помощь в организации аудиенции, встречал отпор. Кто знал Каллиста, делал это по-другому: ему излагали проблему, и, если существовали определенные шансы на успех, тот говорил, что ничего не обещает, но сделает все возможное. Когда проблема решалась, проситель пересылал ему деньги или подарки, и Каллист благодарил, не забывая упомянуть, что в этом не было необходимости. Так он скоро стал очень богат, при этом не нажив себе врагов.
