— Прочь с дороги, вы, пьяницы и шлюхи! — крикнул Сульпиций Руфус, направляясь к обрамленному колоннами порталу здания.
Толпа расступилась перед размахивавшими факелами рабами. Паланкин опустился на землю. Лициска раздвинула занавески, и в рядах ожидающих перед входом послышались перешептывания. Вителлий с любопытством огляделся вокруг.
— Пойдем, — сказала Лициска, беря юношу за руку.
В зале при входе, празднично освещенном и украшенном цветами, рабы из числа домашней прислуги обрызгивали входящих смешанной с шафраном водой. На пороге внутреннего дворика привезенные из Александрии рабы, прислуживавшие за столом, поливали руки гостей ледяной водой. Следуя примеру Лициски, Вителлий протянул руки, затем стряхнул воду с ладоней и вытер их о курчавые волосы подбежавшего к нему маленького темнокожего александрийца.
В расположенном под открытым небом и окруженном колоннами дворе, в иное время служившем для упражнений и тренировочных боев, были расставлены подковой длинные, покрытые белым полотном столы. Вителлий зачарованно смотрел на шумное сборище мускулистых, в большинстве своем бородатых мужчин — их было, должно быть, больше сотни, — содрогаясь при мысли о том, что завтра к этому же часу многие из них будут уже мертвы. Зарубленные, заколотые, забитые до смерти… Вителлий судорожно сглотнул.
— Эй вы, пожиратели полбы! — рявкнул Руфус. — Глядите, я привел к вам прекраснейшую из женщин Рима.
Галдящая толпа начала умолкать, и постепенно воцарилась полная тишина. Все смотрели на Лициску, которой явно по душе было такое внимание. Внезапно один из гладиаторов ударил своим кубком о стол, его примеру последовал другой, затем еще и еще один, а через мгновение уже сотня кубков стучали по доскам столов. Лилось вино, летели на пол тарелки, переворачивались блюда с фруктами и вазы с цветами. Затем овация понемногу утихла, и Руфус проводил Лициску и Вителлия к одному из лож в торце стола, на которых римляне имели обычай возлежать во время пира. Затем он поднял правую руку, подавая знак музыкантам. Одетые в красное рабы заиграли на табиях — духовых инструментах, издававших звуки, подобные звуку гобоя. Их ритм подхватили цитры, звучавшие подобно ксилофонам. В такт музыке из темного прохода между колоннами начали, танцуя, появляться прелестные римлянки, каждая из которых почитала за честь усладить последние часы гладиатора.
Лициска возлегла на пиршественное ложе. По правую руку от нее разместился Сульпиций Руфус, а по левую — Вителлий.
— Большинство из них, — проговорил, устроившись поудобнее, Руфус, — со времени последних ид не встречались, согласно обычаю, ни с одной женщиной. Сейчас тем придется это почувствовать.
Одни из женщин почтительно целовали идущим на смерть руки, другие с покорным видом обнимали их ноги. Обреченные на смерть реагировали по-разному. Одни, впившись губами в шею своей почитательницы, готовились уже сорвать тонкую тунику с ее тела, другие сладострастно тискали готовые отдаться им тела, и лишь немногие оставались равнодушными или даже отталкивали поклонниц. Один грубо ударил какую-то красивую римлянку прямо в лицо так, что из ее носа потекла алая струйка крови. Многие, взвалив, словно мешок с мукой, своих поклонниц на плечо, несли их по узкой деревянной лестнице на веранду, откуда многочисленные двери вели в тесные каморки, в каждой из которых обитали два гладиатора. Это было разрешено и каждый раз приветствовалось аплодисментами и одобрительными криками собравшейся во внешнем дворе толпы.
Похотливые возгласы мужчин, вздохи и стоны женщин производили на Вителлия отталкивающее впечатление, Лициска же явно забавлялась всем этим. Руфус лаконично заметил:
— Подождите, пока они покончат с едой и Вакх окончательно затмит им мозги. Вот уже несколько недель парней держали на одной ячневой каше, но зато поглядите, какие у них мускулы!
Только сейчас Вителлий заметил, что в темноте колоннады, скрывающей их от взглядов, стоят сотни людей, жаждущих полюбоваться пиршеством. Они проталкивались вперед, шушукаясь и указывая пальцами на гладиаторов, среди которых у толпы явно были свои фавориты. Другие же обреченные на смерть вызывали лишь не слишком искреннее сострадание. Уже сейчас ясно было, каким в случае их поражения будет решение собравшихся вокруг арены зрителей — большой палец книзу, смерть. Уже в течение нескольких дней рядом с Circus maximus, Большим цирком, принимались ставки на жизнь любого из гладиаторов. Фаворитом был Сцилакс, ставки на победу которого принимались в отношении 1: 20. Этот гладиатор одержал уже двадцать девять побед. Двадцать пять противников были убиты им, троим даровал жизнь император, а одному — зрители.
Прозвучал пронзительный сигнал труб. Сегодня он призывал не к смертному бою, а к началу пиршества. Юный бонониец поднял взор. Рабы-египтяне внесли огромный, размерами не меньше стола, поднос, в центре которого стояла на коленях женщина, изображавшая распустившего хвост павлина. Отодвинув посуду, поднос поставили на стол, великолепный павлин поднял крылья, и из-под отливающего синевой оперения появились серебряные чаши, наполненные самыми изысканными яствами из всех провинций Римской империи. Печень рыбы-попугая, гарнированная перепелиными яйцами, политые молоками мурены языки фламинго, мозги павлинов и фазанов в приправе из темных оливок, запеченные лесные совы, политые расплавленным медом и посыпанные маком, красная икра различных рыб, населяющих царство Нептуна от Парфии до Ворот Геркулеса. Это была, однако, лишь предварительная закуска.
Вителлий пробовал поданные блюда скорее из любопытства, чем с аппетитом. Когда еще ему представится случай побывать на подобном пиру? Руфус шикнул на раба, старательно следившего за тем, чтобы опустевшие тарелки гостей немедленно заменялись полными, и повернулся к Вителлию и Лициске:
— Не увлекайтесь, это только первая из семи перемен блюд.
— Воистину замечательная вечеря! — воскликнул Вителлий, но тут же умолк, сообразив, что его оценку происходящего вряд ли можно назвать удачной.
Ели и пили гладиаторы по-разному, как разными были и их характеры. Одни поспешно запихивали деликатесы в обрамленные бородами рты, не успевая их прожевывать, давясь, икая и даже не понимая толком, что же глотают. Другие лишь едва притрагивались к роскошным яствам. Мысли о том, что им вскоре предстоит, отбивали у них всякий аппетит, и они старались заглушить тревогу ожидания все новыми и новыми кубками вина.
Музыканты, стремясь поднять общее настроение, играли все громче и быстрее. Между тем пришла очередь перемены блюд, и на столе появился огромный кабан, зажаренный на углях до золотисто-коричневой корочки. Украшал его воткнутый в спину трезубец, такой же, какими пользовались на аренах ретиарии. Подошедший к столу повар вырвал трезубец, и из образовавшегося отверстия с шипением хлынул горячий пар. Взяв в руки меч, повар взмахнул им наподобие палача и разрубил кабана пополам. Среди дымящихся облаков пара из одной половинки посыпались поблескивающие кровяные и ливерные колбаски, запеченные гранаты и отваренные дамасские сливы. Вдоль столов прокатилась волна шума. Кое-кому зрелище слишком уж явно напомнило о том, что завтра могло произойти с каждым из них. Некоторые блевали прямо на стол, другие выплевывали съеденное в подолы своих спутниц. Все было, однако, готово и к такому повороту событий. Рабы подбегали с подносами, на которых лежали пропитанные настоем мяты платки. Некоторые утирались ими, другие же без стеснения позволяли рабам себя облизывать.
Напротив Вителлия сидел, застыв, словно окаменелый, могучий, смахивающий на медведя гладиатор. Он смотрел прямо перед собой лишенным всякого выражения взглядом, по щекам его струились слезы. Следующим блюдом была птица, и раб поставил перед ним тарелку с куриной ножкой, приправленной смоквами и приперченными яичными желтками. Гладиатор, однако, даже не взглянув на блюдо, одним движением руки смахнул его со стола. Слезы продолжали бежать по его лицу. Его соседи за столом недовольно загудели.
Видя, что Лициска и Руфус целиком поглощены беседой, Вителлий поднялся и подошел к плачущему гладиатору.
— Ты боишься смерти? — спросил Вителлий.
Мужчина никак не отреагировал на его слова.
— Ты сильнее любого здесь, — вновь заговорил Вителлий. — Чего тебе бояться?
Медленно, бесконечно медленно мужчина повернул голову, тяжело дыша, посмотрел на Вителлия все еще влажными глазами и, запинаясь, проговорил:
— Сила — это еще не все. Победит ретиарий или нет, решают прежде всего скорость и удача.
— Почему ты не веришь, что Фортуна улыбнется тебе?
— Почему? — повторил гладиатор и обвел рукой шумное застолье. — А вот почему. Каждый из них надеется выжить. В лучшем случае выживет лишь половина. Остальным вонзится в шею трезубец или вскроет потроха короткий меч противника. Их отнесут в морг, где к их телам прикоснутся раскаленным железом, чтобы убедиться, что жизнь окончательно ушла из них.
