Старик несколько мгновений недоверчиво разглядывал незнакомца, а затем подошел к двери, которая вела в заднюю, еще более темную комнату, и позвал:
— Ребекка!
Тотчас же появилась стройная темноволосая девушка примерно одного с Вителлием возраста. Ее опущенные вниз глаза были сухими, но видно было, что совсем недавно она пролила немало слез. Вителлий судорожно сглотнул.
— Ребекка, — начал он осторожно, — ты уже знаешь о том, что твой отец пал вчера на арене. По воле Фортуны вчера, накануне флоралий, твой отец доверился мне, хотя до этого мы никогда с ним не встречались. Мы были вместе на Cena libera, и он рассказал мне о тебе.
Ребекка посмотрела на Вителлия. Взгляд этой девушки способен был лишить разума. Она была прекрасна, как опечаленная Мельпомена, и юноша пробормотал, запинаясь:
— Твой отец велел сказать, что будет любить тебя и в загробном мире и что ты была счастьем и гордостью всей его жизни. Должен также сказать тебе, что на смерть он пошел без страха.
Несколько мгновений все трое молча стояли в полутемной комнате. Вителлий старался удержать набегавшие на глаза слезы. Ребекка неподвижно смотрела перед собой лишенным всякого выражения взглядом. Наконец она проговорила спокойным голосом:
— Благодарю тебя, незнакомец. Хотела бы я, чтобы мы встретились не по такому печальному поводу, но, раз уж такова воля богов, расскажи мне о последних часах моего отца.
Старик перебил ее:
— Сатурн укрыл его своим саваном. Смерть твоего отца была предначертана, и что пользы долго оплакивать его? Ступай и берись за работу, Ребекка.
Девушка посмотрела на Вителлия, словно ожидая помощи. Он бросил взгляд на строгое лицо старика, а затем проговорил, обращаясь к девушке:
— Мы можем встретиться после того, как ты покончишь со своей работой. — И, повернувшись к старику, добавил: — Против этого, я думаю, ты не станешь возражать?
Ребекка восприняла молчание своего господина как знак согласия.
— Благодарю вас, — произнесла она покорным голосом. — В таком случае мы можем встретиться перед наступлением сумерек на Forum Boarium… Бычьем Форуме перед статуей Пудицитии, богини целомудрия. Salve… будь здоров.
Проговорив это, девушка вышла из комнаты, и Вителлий распрощался со стариком.
По дороге на Бычий Форум Вителлий повстречал одного из многочисленных полунищих гадальщиков, которые, не выпуская из рук клетку с голубем, предлагали прохожим предсказать судьбу. За обработку клиентов гадальщики принимались с многократно выверенной ловкостью, спрашивая дорогу или интересуясь, не родственник ли их собеседник тому-то или тому-то. «Нет? Но подумать только, какое сходство!» Иногда они прямо обращались к будущей жертве со словами: «Уже сегодня вы повстречаетесь с Фортуной, не знаю только еще, где именно».
Уговорить Вителлия было легче легкого. Он жаждал узнать свою судьбу, в данную минуту более неопределенную, чем когда-либо. К гаруспикам, предсказателям судьбы, римляне относились по-разному. Образованные римляне, такие как Цицерон, спрашивали, не ухмыляются ли такие предсказатели, глядя друг на друга при встрече. Императором Тиберием был даже издан эдикт, согласно которому гаруспикам дозволялось делать предсказания только в присутствии свидетелей. Клавдий, с другой стороны, глубоко веровал в предсказания, и в его правление в Риме вряд ли нашлось бы хоть одно высокое должностное лицо, которое при необходимости принять важное политическое решение не обращалось к своему личному гаруспику. Римские полководцы также обращались к предсказателям, чтобы узнать исход предстоящей битвы.
Вителлий отсчитал сестерций. Гаруспик отворил клетку и, вынув голубя, одним взмахом острого ножа отсек ему голову. Хлынула кровь, и гаруспик поднял вздрагивающее обезглавленное тельце вверх, позволяя ей стечь. Привычным движением выдернув перья из подбрюшья голубя, он вспорол его и окровавленными пальцами вытащил внутренности. После этого гадальщик присел на ступеньку у обочины. Вителлий напряженно, хотя и не без отвращения, смотрел на обагренные кровью руки гадальщика.
— Что ты видишь? — спросил нетерпеливо юноша.
Гаруспик поднял голову и мгновение словно бы колебался, глядя на Вителлия прищуренными глазами.
— Кровь я вижу, много крови. — Вителлий вздрогнул. — Но это не твоя кровь, это кровь кого-то другого… хотя и ты в ближайшем будущем окажешься на волосок от смерти. Тебя, однако, спасет женская рука, и ты доживешь почти до пятидесяти лет.
— Не так уж плохо, — обрадовался Вителлий. — А что еще ты видишь, старик?
Гадальщик зажал между большим и указательным пальцами маленький красновато-коричневый комочек.
— Это печень, — объяснил наблюдавшему за ним с отвращением юноше. — Она очень упруга, а на ее нижней стороне ты можешь увидеть две небольшие складки. Это означает, что тебя ждет жизнь, богатая событиями и земными благами. А складки эти указывают на двух женщин, которые предопределят твой жизненный путь.
— Воистину прекрасное предсказание, — просиял Вителлий.
— Да, — ответил гадальщик, — давно мне уже не приходилось видеть таких добрых предзнаменований.
Поблагодарив гадальщика, Вителлий зашагал в сторону Бычьего Форума. Лежавший на левом берегу Тибра, Форум этот был рынком, на котором торговали скотом и плодами земледелия, в праздничные же дни он служил местом встреч людей низших сословий — плебеев и рабов. Ростовщики, судьи и сенаторы забредали сюда лишь изредка. В отличие от буйных сатурналий, в течение семи дней и ночей которых стирались всякие различия между патрициями, плебеями и рабами, в ходе флоралий, праздника цветов и набухания почек, сколь бы он ни был полон распущенности и экстаза, сословные и имущественные различия продолжали строго соблюдаться. Подобных праздников в Риме ежегодно отмечалось до сотни. Во время флоралий повсеместно происходили пьянки, заканчивавшиеся, как правило, массовыми оргиями, которым никто не удивлялся и никто не препятствовал.
Вителлий не спеша миновал Велабрум — квартал, где в будние дни шла оживленная торговля мясом, рыбой, мукой, вином и оливковым маслом. В конечном счете он вышел к Бычьему Форуму, расположенному неподалеку от того места, где стекали в Тибр нечистоты из Cloaca maxima… великой клоаки. Рынок скота с его многочисленными постройками был переполнен людьми, один вид грубо сшитой одежды которых говорил об их скромных достатках. Стараясь отыскать статую Пудицитии, Вителлий оказался рядом с внушительным зданием, которое, как объяснили ему прохожие, служило местом пребывания комиссии, ведавшей снабжением Рима зерном, и было пристроено к храму Цереры, покровительницы земледелия. Статуя Пудицитии оказалась расположенной в сотне шагов от него.
Девушку Вителлий увидел издалека. Сейчас, в золотистых лучах послеполуденного солнца, она показалась ему еще красивее, чем в сумрачной комнате старого торговца.
— Приветствую тебя, Ребекка, — проговорил Вителлий.
— Ave, — застенчиво ответила девушка.
— Зови меня Вителлием, — сказал бонониец. — Я ведь друг тебе.
Сейчас, когда они стояли рядом, Вителлий обратил внимание на то, какой маленькой и хрупкой была эта девушка, почти ребенок. Трудно было поверить, что она способна справляться с работой рабыни.
— О боги, как печален повод нашей встречи, — сказал Вителлий.
Ребекка стояла, глядя себе под ноги. Одета она была в грубую коричневую тунику, едва прикрывавшую бедра, на стройных ногах — легкие сандалии, тонкие ремешки которых зашнурованы на щиколотках.
— Ты не должен обижаться на моего хозяина за резкость, — робко проговорила Ребекка. — Он вовсе не плохой господин. У него доброе сердце, хотя временами он кажется вытесанным из камня.
— Он продал твоего отца в школу гладиаторов. Ведь не добровольно же твой отец пошел туда.
— Он сделал это ради меня. Мой хозяин обещал, что взамен дарует мне в своем завещании свободу. После его смерти я стану вольноотпущенницей. Я смогу выйти замуж, и мои дети будут свободными людьми.
— Дорого же твой отец заплатил за это, — заметил Вителлий.
— Кто мог предвидеть, что, став гладиатором, он не добьется успеха? Никто в нашем округе не мог померяться с ним силой.
— Ему, однако, было больше сорока — почти тот возраст, когда мужчина уже не может стать легионером.
Немного помолчав, Ребекка проговорила:
— Он сделал это ради меня. Своей жизнью он заплатил за мою свободу.
— Свобода… — повторил Вителлий. — Что в ней проку, если ты беден? Посмотри на меня. Я свободнорожденный римский гражданин. Я могу носить тогу, что запрещено делать рабам, только у меня нет тоги, которую я мог бы надеть. Пятнадцать сестерциев платили мне за месяц работы, и на эти деньги я должен был как-то жить. Рабу не приходится об этом заботиться, потому что хозяин обязан обеспечивать его пропитание.
