— Мертвец говорит? — переспросил я.
— Труп, — сказал Этельвольд. — Он поднялся из могилы и говорит.
Он уставился на меня широко раскрытыми глазами, потом кивнул, словно подчеркивая, что рассказывает правду. Подался ко мне и зажал руки между колен.
— Я его видел, — добавил он.
— Говорящий труп?
— Он встал!
Этельвольд сделал жест, показывая, что именно имеет в виду.
— Кто «он»?
— Мертвец. Он встал и разговаривает! — Этельвольд все пристально смотрел на меня; на лице его было написано негодование. — Это правда, — добавил он. Судя по его тону, он понимал, что я ему не верю.
Я пододвинул скамью ближе к очагу.
Прошло десять дней с тех пор, как я убил викингов и подвесил их тела над рекой. Ледяной дождь шуршал по тростниковой крыше и колотил в запертые ставни. Две мои гончие лежали перед огнем; одна печально посмотрела на меня, когда я зацарапал по полу скамьей, а потом снова опустила голову.
Дом этот построили римляне, поэтому пол был выложен плиткой, стены сделали каменными, но тростниковую крышу я уложил сам. Дождь плевался сквозь проделанное в ней дымовое отверстие.
— И что же говорит твой мертвец? — спросила Гизела, моя жена и мать двоих моих детей.
Этельвольд ответил не сразу, может, потому, что считал — женщина не должна принимать участия в серьезном разговоре. Но по моему молчанию он понял: Гизела вольна говорить в собственном доме. И Этельвольд слишком нервничал, чтобы настаивать, чтобы я ее отослал.
— Он говорит, что я должен быть королем, — негромко признался он и посмотрел на меня, боясь, как я отреагирую.
— Королем чего? — прямо спросил я.
— Уэссекса, конечно, — ответил Этельвольд.
— А, Уэссекса, — отозвался я, словно никогда не слыхал о существовании подобного места.
— И я должен быть королем! — запротестовал Этельвольд. — Мой отец был королем!
— А теперь король — брат твоего отца, — сказал я. — И люди говорят, что он хороший король.
— А что скажешь ты? — с вызовом спросил Этельвольд.
Я не ответил. Многие знали, что мне не нравится Альфред, как и я ему, но это не означало, что племянник Альфреда, Этельвольд, будет хорошим королем. Ему, как и мне, было под тридцать, и он имел репутацию пьяницы и распутного дурака.
Однако у него и впрямь имелись притязания на трон Уэссекса. Его отец в самом деле был королем, и, обладай Альфред хотя бы крупицей здравого смысла, он вспорол бы своему племяннику горло до самых позвонков. Вместо этого Альфред положился на то, что Этельвольд не доставит ему неприятностей лишь благодаря своему пристрастию к элю.
— Где ты видел живой труп? — ответил я вопросом на вопрос Этельвольда.
Он махнул рукой на север.
— На другой стороне дороги. Прямо на другой стороне.
— На другой стороне Веклингастрет? — спросил я, и тот кивнул.
Значит, Этельвольд разговаривал с датчанами, а не только с мертвецом. Дорога Веклингастрет проходила к северо-западу от Лундена, тянулась через Британию и заканчивалась у Ирландского моря к северу от Уэльса. Все, что лежало к югу от этой дороги, было землей саксов, а все, находившееся к северу, покорилось датчанам.
Тогда, в 885 году, царил мир, но то был мир, бурлящий мелкими стычками и ненавистью.
То был труп датчанина? — спросил я.
Этельвольд кивнул.
Его зовут Бьорн, он был скальдом при дворе Гутрума. Он отказался принять христианство, поэтому Гутрум его и убил. Бьорна можно вызвать из могилы. Я видел его.
Я посмотрел на Гизелу. Она была датчанкой, но я ни Разу не встречал среди моих соотечественников-саксов колдовства, описанного Этельвольдом. Гизела пожала плечами — значит, подобная магия была незнакома и ей.
— И кто вызывает мертвеца? — спросила она.
— Свежий труп, — ответил Этельвольд.
— Свежий труп? — переспросил я.
— Надо послать кого-нибудь в мир мертвых, — объяснил Этельвольд как нечто само собой разумеющееся, — чтобы он разыскал там Бьорна и привел обратно.
— Итак, кого-то убивают? — спросила Гизела.
— А как еще можно отправить посланца к мертвецу? — воинственно отозвался Этельвольд.
— И Бьорн говорит по-английски? — осведомился я.
Я задал этот вопрос, потому что знал — Этельвольд почти не понимает датского языка.
— Он говорит по-английски, — угрюмо подтвердил Этельвольд.
Ему не нравилось, что его допрашивают.
— Кто тебя к нему отвел?
— Какие-то датчане, — неопределенно ответил тот.
Я издевательски ухмыльнулся.
— Итак, явились некие датчане, сказали, что с тобой хочет поговорить мертвый поэт, и ты покорно отправился во владения Гутрума?
— Мне заплатили золотом! — в свое оправдание сказал Этельвольд.
Он вечно был в долгах.
— А зачем ты пришел к нам?
Этельвольд не ответил. Он ерзал и смотрел на Гизелу, которая пряла шерсть.
— Ты отправился в земли Гутрума, — настойчиво продолжал я, — поговорил с мертвецом, а потом явился ко мне. Почему?
— Потому что Бьорн сказал — ты тоже будешь королем! — ответил Этельвольд.
Он говорил негромко, но я все равно поднял руку, призывая его умолкнуть, и тревожно оглянулся на дверь, словно ожидал, что в темной соседней комнате притаился шпион. Я не сомневался: среди моей челяди есть шпионы Альфреда. Мне казалось, я знаю — кто именно, но не был полностью уверен, что распознал их. Поэтому я позаботился, чтобы слуги находились подальше от комнаты, в которой велась наша беседа с Этельвольдом.
И все равно говорить громко было бы глупо.
Гизела перестала прясть и пристально смотрела на Этельвольда. Я — тоже.
— Что он сказал? — переспросил я.
— Он сказал, что ты, Утред, будешь коронован как правитель Мерсии, — тише проговорил Этельвольд.
— Ты что, пил?
— Нет. Только эль. — Он подался ко мне. — Бьорн-мертвец желает поговорить и с тобой, чтобы рассказать, какая судьба тебя ждет. Мы с тобой, Утред, будем королями и соседями. Боги этого хотят, и они послали мертвеца, чтобы тот выразил их волю.
Этельвольд слегка дрожал и потел, но и вправду не был пьяным. Что-то так его испугало, что отбило охоту пить, и это убедило меня, что тот говорит правду.
— Боги желают знать, согласен ли ты встретиться с мертвецом. И если ты согласен, они пошлют его к тебе.
Я посмотрел на Гизелу, а та посмотрела на меня — ее лицо ничего не выражало. Я не сводил с нее глаз не потому, что ожидал ответа, а потому, что она была так красива! Моя темноволосая датчанка, моя любимая Гизела, моя невеста, моя любовь. Она, должно быть, поняла, о чем я Думаю, потому что ее длинное суровое лицо медленно расплылось в улыбке.
Утред должен стать королем? — спросила она, прервав молчание, и посмотрела на Этельвольда.
— Так сказал мертвец, — с вызовом отозвался Этельвольд. — А Бьорн услышал об этом от трех сестер.
Он имел в виду норн — богинь судьбы, трех сестер, что прядут наше предназначение.
— Утред должен стать королем Мерсии? — с сомнением спросила Гизела.
— А ты будешь королевой, — ответил Этельвольд.
Гизела снова взглянула на меня. То был недоуменный взгляд, но я не дал ответа, которого она ожидала. Вместо этого я стал думать о том, что в Мерсии нет короля. Их прежний король, ублюдок-сакс на поводке у датчан, умер, не оставив наследников. Королевство было поделено между датчанами и саксами. Брат моей матери был олдерменом Мерсии, пока не погиб от рук валлийца, поэтому во мне текла и мерсийская кровь. И в Мерсии не имелось короля.
— Думаю, тебе следовало получше расслышать, что сказал мертвец, — сурово проговорила Гизела.
— Если за мной пришлют, я откликнусь на зов, — пообещал я.
Потому что мертвец разговаривал и хотел, чтобы я стал королем.
Альфред прибыл через неделю.
То был прекрасный день. Полуденное солнце стояло низко в бледно-голубых небесах над холодной землей. Рукава реки, там, где Темез медленно тек близ островов Скефтес-Ай и Воденес-Ай, обрамлял лед. У края льда ходили лысухи, куропатки и поганки; на подтаявшей грязи Скефтес-Ай охотилось за червяками множество черных и обыкновенных дроздов.
Здесь был мой дом. Уже два года это было моим домом. Коккхэм, край Уэссекса, откуда Темез течет к Лундену и к морю. Я, Утред, нортумбрийский лорд, изгнанник и воин, стал строителем, торговцем и отцом. Я служил Альфреду, королю Уэссекса, не потому, что хотел ему служить, а потому, что дал клятву верности.
И тот поручил мне построить в Коккхэме новый бург.
Бург — это город, превращенный в крепость, и Альфред укреплял свое королевство Уэльс подобными крепостями. Повсюду на границе Уэльса — у моря, у рек, на болотах, граничащих с владениями корнуоллских дикарей — возводились крепостные стены. Датская армия могла вторгнуться во владения Альфреда через бреши между такими крепостями, но обнаружила бы на его землях другие твердыни, все до единой оснащенные гарнизонами. Альфред, в редкое для него мгновение свирепого вдохновения, сказал мне, что бурги — это осиные гнезда, из которых воины могут тучей ринуться на атакующих датчан и жалить их.
